Неравная игра - Кит А. Пирсон

хорошо, и я даже не представляю, когда и каким образом это изменится. Хоть я наконец-то и обзавелась полупостоянной крышей над головой, эта тесная квартирка — всего лишь раковина для опустошенной души. Страдания от потери близкого человека ужасны сами по себе, я же две недели сношу пытку от утраты двух. Один из них так и не стал моим отцом, а второй так и не стал… Впрочем, этого-то мне уже никогда не узнать.

Однако скорбь — не единственное, что я ношу в себе. Еще есть ненависть. Она полыхает внутри меня с таким неистовством, что порой мне даже трудно совладать с ней. Раздувшийся труп Эрика выбросило на берег через день после падения с обрыва, и на следующей неделе его похоронят. Его семья вынуждена предаваться скорби вторично, и на этот раз уже с большей болью и унижением от осознания, что первый раз оказался всего лишь изощренной подделкой, сфабрикованной тем самым человеком, которого они искренне оплакивали.

По крайней мере, они смогут отдать ему последнюю дань уважения — если такового у них хоть сколько-то осталось, разумеется. Мне вот подобного заключительного прощания не достанется, поскольку тело Клемента так и не обнаружилось — и, как полагают в береговой охране, теперь уж море навряд ли его вернет.

И вдобавок к этим двум чувствам, еще я испытываю огромную вину перед обоими мужчинами, которых лишилась.

Сколько себя помню, я изводилась ненавистью к Деннису Хогану. Теперь же основания для нее устранены, и остается единственно лишь вина. Я неустанно твержу себе, что имела полное право ненавидеть отца — уж об этом-то Эрик позаботился, — вот только это нисколько не помогает. Деннису так и не выпало возможности стать отцом, каким он мог бы быть, а мне не выпало возможности вырасти дочерью порядочного человека. Хуже наследства даже не придумать. И хоть теперь мне известно, почему он обставлял свое жилище моими фотографиями и собирал вырезки моих статей, вызывает это больше грусти, нежели гордости.

И Клемент.

Последний проведенный нами вместе час омрачился моими негативными мыслями, и теперь я понимаю, что единственное, чего он хотел, — это защитить меня. Я наконец-то повстречала мужчину, готового умереть за меня, вот только реальность и рядом не стоит с романтическим представлением. Потеря Клемента ранит очень глубоко, в особенности по той причине, что я не осознавала, что имею, и уже никогда не узнаю, как все могло бы сложиться. Пожалуй, я тоскую о нем больше, чем имею на то право.

Призыв «ни о чем не жалей» — это не для меня. Потому что только сожаление да лютый гнев удержали меня от шага через край того обрыва в Дорсете. Одному Богу известно, сколь долго я стояла там, безудержно рыдая. В конце концов мне удалось направить энергию своего гнева в полезное русло и сделать все необходимое. Несмотря на рыдания и потрясение, я перенесла из дома в багажник арендованной машины все до одной папки с записями услуг членов «Клоуторна». А потом вызвала полицию.

Как оказалось, шок послужил удобным оправданием невнятности моего рассказа, когда прибыли первые два полицейских. Я сообщила им об Эрике, как он в припадке ярости зарезал Алекса, а потом под прицелом пистолета пытался заставить меня спрыгнуть в море, от чего меня спасло только вмешательство Клемента. За отсутствием других свидетелей, а также непосредственно ножа и пистолета — навечно сгинувших в водах Ла-Манша, — следствию только и остается полагаться, что на мои несколько путаные показания. Тем не менее раз уж Эрик действительно сфабриковал собственную смерть, его стремление сохранить свой обман в тайне представляется вполне очевидным мотивом для якобы устроенной им бойни, так что, думаю, моих слов будет достаточно.

Со всем навалившимся на меня, некоторое подобие адекватности мне удалось сохранить только благодаря новому ноутбуку и груде вывезенных папок, над которыми я корпела в гостиничном номере. Одну за другой я медленно устанавливаю личности членов клуба, и на данный момент в моем распоряжении список из девятнадцати человек, чьи коррупционные деяния неопровержимо доказаны. И когда я буду готова, их ожидает наказание. Статью опубликую у того, кто предложит наибольшую цену, а с учетом кое-каких из причастных имен, нисколько не сомневаюсь, что мое разоблачение станет сенсацией номер один. Впрочем, сколько бы мне ни заплатили, победа для меня так и останется пирровой. Но я надеюсь, что некоторые люди — Стейси, в частности, — благодаря моему расследованию обретут заслуженное успокоение.

Дэймон решил перенести дисциплинарное разбирательство в отношении моей персоны на следующую неделю, но я избавила его от хлопот и вчера подала заявление об увольнении по собственному желанию.

Даже если бы мои действия и сочли не заслуживающими увольнения, я все равно не собираюсь публиковать статью о «Клоуторне» в качестве штатного журналиста, чтобы за все свои труды удостоиться лишь снисходительного похлопывания по плечу. Да и потом, навряд ли моему возвращению в редакцию обрадовалась бы Джини. Хоть я и убедила девушку, что Таллиман мертв и расследовать больше нечего, она по-прежнему считает меня виновной за произошедшее с ее женихом. Так вот Эрику Бертлзу удалось разрушить еще одни отношения.

Я покидаю агентство недвижимости и возвращаюсь к арендованной машине, в которой для перевозки в снятую квартиру уже сложены все мои пожитки — поместившиеся, смешно сказать, всего в один чемодан. У меня ничего и никого нет, и жизнь никогда еще не казалась мне такой пустой.

Праздник жалости к себе продолжается всю поездку. Подобный настрой мне совершенно не по душе, и я была бы только рада отыскать хоть какую-нибудь позитивную соломинку, вот только навряд ли возможно разглядеть даже в самый мощный телескоп хоть тонюсенький лучик надежды, пробивающийся через затянувшие мой горизонт свинцовые тучи.

Паркуюсь, выхожу из автомобиля и как раз когда собираюсь открыть багажник, мой мобильник разражается трелью. Если мне предстоит выслушать новую порцию скверных новостей, запрыгну в машину и вернусь на этот гребаный обрыв в Дорсете.

Отвечаю отнюдь не дружелюбным «алло».

— Здравствуйте, Эмма, — раздается бодрый женский голос. — Это Мэнди Берк.

Мое молчание побуждает мисс Берк объясниться, кто она такая, черт ее побери.

— Помните, Мэнди, из «Фонда НТН»?

— Ах да, здравствуйте.

— Я звоню насчет кабинета вашего отца.

— Хм, и что с ним?

— Может, вы еще помните, я жаловалась на сырость в его комнате. Так вот, сегодня утром там начался ремонт, и рабочие сняли пол, потому что нужно заменить перекладины.

У меня возникает дурное предчувствие, что сейчас она сообщит, что воздействие сырости оказалось более пагубным, нежели они предполагали,