Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

– Ничего не понимаю! – Николаша начал раздражаться. – Этот интеллигентик в очках был абсолютно прав!.. Надо было в милицию обратиться.

– Не могла я в милицию.

– Что у тебя украли?..

Елена Николаевна покраснела до корней волос и не сказала даже, а еле слышно выдохнула.

– Анализы…

Хохот, который грянул следом за этим сообщением, потряс весь старый дом до основания, так что даже стёкла в рамах первого этажа зазвенели, а на улице дружно залаяли бездомные собаки.

– Что вы смеётесь?!.. – Елена Николаевна была вне себя от возмущения. – Ты же знаешь, какая для меня мука эти анализы дурацкие собирать!.. Сумка старая, хрен с ней! Но анализы!.. Опять, значит, коробочку для кала искать… Пузырёк для мочи… Господи! За что мне такое наказание?!..

– Скажи, а кошелёк, документы?

– Ничего не тронули. Только пакетик с анализами.

Новый взрыв хохота оскорбил бедную женщину больше, чем безсовестный поступок ворюг.

– Я просила у тебя бечёвочку, чтобы пакет с анализами перевязать?.. Просила?!.. А ты?!.. Павлуша свидетель, как сегодня утром я безуспешно пыталась её отыскать. Пришлось розовой ленточкой перевязывать. Вот, наверное, они и подумали, что в пакетике что-нибудь ценное.

– Ты представляешь, Павел?.. Довольные успешно проведённой операцией воры… осторожно развязывают ленточку… вскрывают пакет, а там… – Николаша плакал и задыхался от смеха.

Ляля после этих слов племянника тоже начала улыбаться… Сквозь слёзы.

– Лучшего наказания для этих ворюг даже Верховный суд не смог бы придумать.

Ровно в девять часов отставной комбриг Троицкий вышел из абросимовского дома. У подъезда его уже поджидал Автандил.

– Как отдыхали, товарищ генерал?

– Спасибо, Автандил, нормально. Что Ираклий? Как дед себя чувствует?

– Ночь спокойно прошла. Тётя Катя говорит, он только один раз проснулся – пить попросил. А утром я к ним заехал, дед спал ещё. Будем надеяться, что это рассказ Семёна такое впечатление на него произвёл. Он у нас крепкий и не такое вынести может. Ну, куда сегодня поедем, Павел Петрович?

– На Лубянку. Хочу в КГБ прорваться. Получится ли?.. Так что, давайте, мы с вами, Автандил, уговоримся: вы меня туда отвезёте, а ждать уже не будете. Хорошо?.. Неизвестно, сколько времени я проведу в этом заведении. Может быть, пять минут, а может, весь день. Что молчите? Договорились?..

– Там видно будет, товарищ комбриг. Зачем заранее загадывать?

В приёмной Комитета государственной безопасности на Кузнецком мосту народу было немного, и Павлу Петровичу пришлось ждать совсем недолго. И когда заплаканная пожилая женщина в белом пуховом платке, так и не добившись свидания с сыном, отошла от окошка дежурного, он занял её место и протянул щеголеватому капитану свои документы. Тот долго изучал их, перебирая бумажки одну за другой, трижды быстро взглянул на Троицкого, сличая фотографию на документе с оригиналом и, наконец, после довольно продолжительной паузы поднял на Троицкого розовощёкое лицо и, дежурно улыбаясь, спросил:

– Чем мы можем быть вам полезны, товарищ генерал?

– Я хочу разыскать свою жену. Вскоре после моего ареста она исчезла, и теперь мне бы очень хотелось узнать хоть что-нибудь о её судьбе.

– А почему вы думаете, товарищ генерал, что к исчезновению вашей жены причастны именно мы? – "на голубом глазу" спросил капитан, старавшийся быть очень приветливым и крайне наивным. – Мало ли из-за чего люди исчезают… Иной просто потеряться может, а другой из дому убежать…

– Перестаньте валять дурака, капитан! – Троицкого душил гнев. – Я в отцы вам гожусь!.. Сопляк!.. Извольте встать, когда с вами старший по званию разговаривает!

Щеки капитана побледнели, глазки гневно сузились, он плотно сжал полные губы и нарочито медленно встал со стула.

– Каким образом я могу выяснить, что стало с моей женой? – отчётливо выговаривая каждое слово и стараясь быть предельно спокойным, медленно проговорил Павел Петрович.

– Не могу знать, товарищ генерал, – строго по уставу, но, явно издеваясь, отрапортовал капитан.

И тут Троицкого прорвало.

– Ах, ты не можешь знать, дрянь паршивая!.. Тебя зачем сюда посадили?!.. Над людьми издеваться?!.. Скотина!.. Я девять лет тут по соседству, в подвале вашего сраного заведения просидел!.. И ты позволяешь себе!.. Да я тебя!.. Голыми руками!.. – что есть силы Павел Петрович шарахнул кулаком по прилавку окошка. Так, что стёкла зазвенели.

На шум за спиной капитана открылась дверь, и из соседней комнаты вышел высокий, сухопарый подполковник.

– Что здесь происходит?

Капитан молча протянул ему документы отставного комбрига. Подполковник коротко взглянул на удостоверение Троицкого, сличать фотографию с оригиналом не стал, а лишь сухо сказал:

– Слушаю вас, товарищ генерал.

Павлу Петровичу стало плохо. Сердце сжал удушливый спазм, и он тихо попросил.

– Можно стакан воды?

– Славкин! Воды товарищу генералу, – распорядился подполковник.

Тот послушно исполнил приказание.

Троицкий глотнул тёплую, невкусную воду и, горько усмехнувшись, подумал – а ведь в этом учреждении он впервые вышел из себя. Вернее, позволил сопляку, мальчишке, в сущности, такую непростительную роскошь: вывести его из себя. Что-то нервишки стали сдавать.

В приёмную с улицы зашли двое молодых людей.

– Пройдите ко мне в кабинет, товарищ генерал, – предложил подполковник. Он открыл дверь справа от окошка и, пропуская Павла Петровича вперед, тихо, но отчётливо, сказал капитану: – Опять мне с тобой, Славкин, разъяснительную беседу провести придётся. Чувствую, не сработаемся мы с тобой.

Кабинет подполковника оказался маленькой клетушкой, где помещался письменный стол, стальной сейф, три стула и закрытый наглухо небольшой шкаф. Первым делом хозяин кабинета представился:

– Сухопаров Андрей Дмитриевич.

Павел Петрович невольно рассмеялся.

– Простите, товарищ подполковник, но очень уж фамилия ко всему вашему облику подходит. Не обижайтесь.

– Про это все говорят. Я привык. Так что же привело вас к нам, товарищ генерал?..

Несмотря на внешнюю суровость, сухопарый Сухопаров показался Троицкому человеком если не сердечным, то хотя бы участливым. И он, как мог коротко, поведал свою историю. Пока Павел Петрович говорил, подполковник молча смотрел в окно, изредка потирал лоб, изрезанный глубокими морщинами и, казалось, ни на что не реагировал.

– Напишите заявление, – сказал он, когда Троицкий закончил свой рассказ. – Но предупреждаю, разбирательство может надолго затянуться. – Потом пристально посмотрел на Павла Петровича и неожиданно спросил. – Кто вёл ваше дело в тридцать восьмом году?

– Семивёрстов.

– Тимофей Васильевич?

– Вы его знаете?

– Кто же его не знает? – ухмыльнувшись, вопросом на вопрос ответил Сухопаров и надолго замолчал. Троицкий понимал: вопрос подполковника не простое праздное любопытство, и за ним кроется какой-то важный для него смысл, но понять, какой именно, даже не пытался. Ждал.

– Думаю, товарищ генерал, вам следует поступить следующим образом. Заявление вы обязательно напишите, чтобы всё было по форме, как полагается. Это уж само собой. Но будет лучше, если вы с Тимофеем Васильевичем встретитесь и лично с ним обо всём поговорите. У него, правда, мать позавчера умерла, завтра похороны… Однако… Семивёрстов к вам с огромным уважением относится… Думаю, он не откажется помочь.

Павел Петрович опешил.

– Он?.. Ко мне?.. С уважением?.. Откуда вы знаете?..

– Про вас, Павел Петрович, у нас здесь легенды ходят. Тимофей Васильевич не раз говорил, что вас он не просто уважает, а преклоняется перед вами… Честное слово. Собственными ушами слышал… Чтобы добиться такого признания у Семивёрстова, незаурядным человеком надо быть.

– Благодарю за добрые слова, но… Чего-чего, а этого я никак не ожидал… Смешно… Но как мне с ним увидеться? К вам, насколько я знаю, либо "воронок" посетителей привозит, либо пропуск выписать надо, а, судя по всему, Семивёрстов большой шишкой сделался. К нему просто так, без протекции не прорвёшься.

– Я вам его номер телефона дам. Вы только не говорите, что от меня его получили. Не люблю лишних разговоров…

Троицкий согласно кивнул головой.

Подполковник на листке бумаги написал несколько цифр и протянул Павлу Петровичу.

– Вот, возьмите. Завтра, в день похорон звонить, конечно, не стоит, но денька через два, думаю, можно будет. Тимофей Васильевич мужик крепкий, не такое выдерживал. А вашему звонку, уверен, даже обрадуется. Вот увидите. А теперь садитесь за стол, пишите заявление, – и Сухопаров буквально продиктовал Троицкому необходимый текст.

Когда Павел Петрович вышел на улицу, первый, с кем он столкнулся лицом к лицу, конечно же, был Автандил. Он и не думал бросать "товарища генерала" в такой ответственный момент на произвол судьбы, стоял возле своего "Опеля" и, опершись на капот, терпеливо ждал. Вид у него был встревоженный.