Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

– Ну, так как же?.. Поздравлять тебя или сочувствие выразить? – Иван никак не мог прийти в себя от изумления. – Ты, поди, сам ещё до конца не разобрался, чем твоё нечаянное отцовство для тебя обернуться может?.. В твои годы, Алексей, так круто менять жизнь!.. Не просто это… Ох, не просто!..

– Я так полагаю, господа-товарищи, нам это знаменательное событие непременно отметить надо!.. – Василь Васильич был несказанно рад такому прекрасному и, главное, солидному поводу, чтобы выпить. – К сожалению, я полный банкрут, а потому прошу выделить необходимые средства для организации дружеского застолья. Мелкие купюры прошу не предлагать!..

– Извините, Василь Васильич, но меня дома сын ждёт, так что отложим банкет до следующего раза. Хорошо?.. Впрочем, вам персонально выпить отнюдь не возбраняется, – и Алексей Иванович протянул столяру-краснодеревщику пятидесятирублёвую купюру.

– Покорно благодарю! – принимая деньги, Василь Васильич гордо вскинул голову. – С моей стороны, ответные шаги будут предприняты в самом скором времени. Прошу извинить, но время не ждёт, и я вынужден удалиться. Общий привет!..

Напевая "Марш энтузиастов", он стремительно скрылся за дверью.

– Ну, Лёша?.. Признайся, ты сам-то рад или напуган до смерти?..

– И вовсе не напуган. С чего ты взял?.. А "рад" ли?.. Не то слово… Я… Словно родился заново… Ведь я совершенно забыл, что такое чувствовать себя счастливым человеком…

– Счастливым?.. Ты ещё веришь в это?

– Конечно. Ведь счастье, по-моему, это когда ты знаешь, что ты нужен кому-то… Что ты не одинок в этом мире… Не один, понимаешь?.. А что касается лет моих… Сколько отпустит мне Господь, столько радоваться буду и постараюсь, чтобы Серёжке тоже маленько полегче стало… Если бы ты видел его глаза!.. Если бы слышал, как он меня "папой" зовёт!.. Сердце разрывается… Никогда не думал, что во мне столько сантиментов.

– Ну, раз так, то я тебя поздравляю, Алексей. Только прими совет: слишком не обольщайся и всё время будь начеку. Человеческое счастье – это такой хрупкий, такой нежный предмет, что глядишь, а оно шмяк! – и разбилось!.. Да так, что осколками пораниться можно… Ладно, ладно!.. Ты брови-то не хмурь!.. Дай тебе Бог!..

– Спасибо, – Алексей пожал протянутую руку. – Только ты прости, дружище, но наши пути с тобой после сегодняшней ночи разойдутся. Я сына нашёл, а свободу потерял. Отныне только от него зависеть буду, ему одному служить. Не обезсудь.

– Чего ты извиняешься?.. Разве я не понимаю?.. К тому же знакомство со мной – вещь не безопасная. Донат из храма сообщил мне, что не только КГБ, но и церковные власти моей кровушки жаждут. Из-за меня, якобы, наш монастырь закрывают, а меня самого архирей чуть ли ни анафеме предал. Так что обложили со всех сторон… Не то что вздохнуть охнуть – и то не получится…

– И что же ты делать собираешься? – Алексей не на шутку встревожился.

– На Алтай подамся. Там мой бывший однополчанин Тимофей Скуратов проживает. Он меня давно к себе звал… Поеду. Только бы по дороге меня не заграбастали, а там уж… Но даст Бог, пронесёт!.. Прощай, Алёша!.. Думаю, теперь уже только на том свете свидимся.

Они трижды расцеловались.

– Прощай, Ваня!.. Я за тебя молиться буду.

– Молись, Алёшка!.. Молись… Авось, Господь тебя-то услышит: ты человек чистый… Не то, что я. Нагрешил за свою жизнь так, что не замолить мне грехов своих. Не успеть…

Когда Богомолов собрал свои нехитрые пожитки и отправился в Дмитровский переулок, стало уже темнеть. Осенний день короток.

– Ну что, мама звонила? – первым делом спросил он сына, когда тот открыл ему дверь.

– Да нет, – ответил Серёжка. – Ты, пап, не волнуйся. С ней это часто бывает.

– Неужели до сих пор на вызове? – у Богомолова заскребли кошки на душе. – Давай, мы туда позвоним.

– Безполезно. Честное пионерское. Такое уже не раз было. Как только она на станцию приедет, сразу сама позвонит, вот увидишь.

Но время шло, а Наталья всё не звонила. Богомолов заволновался всерьёз. Несколько раз он набирал номер "Скорой" но в ответ либо слышал частые короткие гудки, либо такой же короткий бездушный ответ: "На вызове!".

– Что делать будем, сынуля?.. Нельзя нам в театр без маминого разрешения идти.

– Ну, почему?! – Серёжка в конец расстроился. – Она бы непременно разрешила… Я её знаю…

– Всё равно нельзя. Представь себе, мы из дому уйдём, мама позвонит, а нас нет. Что она подумает?.. Нет, будем до последнего ждать, и в случае, если звонка не дождёмся, я схожу к Лиле, извинюсь перед ней, скажу, что сегодняшний культпоход отменяется. Благо это совсем рядом, недалеко идти.

На Серёжку жалко было смотреть.

– Вот так всегда у меня: никогда ничего не получается… Первый раз в жизни с папой в театр собрался, и опять… – он чуть не плакал.

– Не переживай, сынок… Сегодня не получится, в пятницу на "Марию Стюарт" во МХАТ сходим, – Алексей Иванович посмотрел на часы. – У нас с тобой ещё сорок минут в запасе.

Но сорок минут прошли, а Наталья так и не позвонила. В последний раз Серёжа набрал номер телефона "Скорой", в который уже раз услышал короткие гудки и, чуть не плача, повесил трубку на рычаг.

– Пап, ты всё-таки сходи на спектакль без меня. Из-за чего ты должен страдать? Мне, как всегда, не везёт, но остальные тут совершенно ни при чём. Ты последний раз давно в театре был?

Алексей Иванович опешил.

– Последний раз?.. Пожалуй, ещё до войны, сынок.

– Вот видишь!.. Нет, ты просто обязан сегодня пойти на спектакль!.. Дай мне слово, что обязательно пойдёшь.

Алексей Иванович нехотя, но слово всё-таки дал. Очень ему хотелось в театр сходить.

– Вот и ладно, – обрадовался Серёжка. – А я тебя дома ждать буду.

Когда Богомолов подошёл к серому зданию в проезде Художественного театра, он понял, что спектакль, действительно, стоил того, чтобы его посмотреть. Нвзирая на поздний час, возле массивных стеклянных дверей толпился народ. И в этой гудящей, словно растревоженный улей, толпе слышался привычный для театрального уха вопрос: "Лишнего билетика нет?.." Лиля ещё не пришла, и Алексей Иванович, прогуливаясь по тротуару, с любопытством разглядывал московский театральный бомонд.

Как время меняет не только людей, но и установившиеся, казалось, раз и навсегда привычки и традиции. До войны посещение театра всегда было торжественным событием. Дамы надевали вечерние туалеты, мужчины до зеркального блеска начищали свои выходные штиблеты и мужественно переносили калёную жёсткость белоснежных крахмальных воротничков. А в театральном фойе густо пахло "Шипром" и "Красной Москвой".

Теперь же в разношёрстной толпе Алексей Иванович не увидел ни одного вечернего платья, ни одного щегольски одетого театрала. Из-под драповых воротников выглядывали вязаные свитера, на ногах обычная уличная обувь. Ни чернобурок, ни панбархата, ни лакированных лодочек.

– Алёша! – на противоположной стороне улицы он увидел запыхавшуюся Лилю. – Прости, опоздала… Опять с соседкой отношения выясняла… Вот, познакомься, будущая театральная знаменитость…

Рядом с ней стоял очень высокий симпатичный парень. Он смущённо улыбался и слегка щурил чуть подслеповатые глаза.

– Александр пока ещё только на третьем курсе, но, поверь, годика эдак через три мы с тобой будем хвастаться нашим знакомством.

– Ну, что вы, Лилия Даниловна, – парень окончательно засмущался и даже покраснел.

– Честное слово, первый раз встречаю такого застенчивого артиста. Тебе, Сашура, обнаглеть непременно надо, а не то сожрут тебя в театре дорогие коллеги. Там аппетиты, знаешь, какие?!.. А где же твой Серёжка? – Лиля даже оглянулась, куда это богомоловский сын подевался.

Чтобы не вдаваться в подробности и не объяснять долго про станцию "Скорой" и безуспешные попытки дозвониться туда, Алексей Иванович коротко ответил:

– Без спроса матери не посмел пойти. Да и поздно, а ему завтра в школу.

– Жаль… Прости, Сашура, что побезпокоила, – и на молчаливый вопрос Алексея Ивановича пояснила: – Александр студент Школы-студии и по моей просьбе должен был сына твоего на спектакль через чёрный ход провести. Но… Ещё раз извини, дорогой.

– Вы знаете, Лилия Даниловна, я всегда рад вам помочь… Ну, так я, значит, побежал?.. До свиданья! – и зашагал широкой размашистой походкой вниз по переулку.

– Замечательный парень, – сказала Лиля, глядя ему вслед. – Я за ним слежу и подкармливаю время от времени. Он живёт в общежитии на одну стипендию. Как ты думаешь, можно такому молодцу на двести шестьдесят рублей в месяц прожить? Это же меньше десятки в день!..

Алексей Иванович неопределённо пожал плечами.

– Увы!.. Я московских цен не знаю.

– Одного боюсь, только бы слава его не испортила.

– А почему ты так уверена, что его впереди слава ожидает?

– Я, Алёша, на все экзамены, на все дипломные спектаки в Школу-студию хожу, а потому могу сравнивать. Такой индивидуальности, как у Сашуры, днём с огнём не сыщешь.