Последний пророк - Александр Каменецкий

— Ты говоришь, что совершил ошибку по неведению, Халиль. Но вспомни слова пророка, мир ему: «Перо приподнято с троих: с ребенка, пока он не достиг совершеннолетия, со спящего, пока он не проснулся, со слабоумного, пока он не пришел в себя». Всевышний не принимает твоих нынешних оправданий. Найди оправдания новые, и, может быть, тогда мы поймем тебя.

Втянув крупную костистую голову в плечи, крепко упершись ногами в землю, стоял шейх Халиль и молчал. Словно древний, тысячелетний пень врос в почву окаменелыми корнями. Его собирались сделать козлом отпущения, принести в жертву. Старый вояка, я думаю, он не разбирался в Коране, не знал нужных фраз. Может быть, вообще не умел читать. Оправдываться было бесполезно. Полный мрачного достоинства, не проронил ни слова. Преданный своим имамом, не хотел участвовать в спектакле. Но его мнением все равно никто не интересовался.

— Мы сражаемся во имя Аллаха, мир ему и благословение, чтобы установить справедливость на земле, утвердить истину, искоренить ложь, угнетение и порочность, — продолжал Абу Абдалла с трагическим укором в голосе. — Но что скажут муджахиды, глядя на такого командира, как ты? Их вера поколеблется, их храбрость ослабнет, их умы будет разъедать сомнение. Ты молчишь, но душа твоя горит в огне стыда, ибо голоса мертвых взывают к тебе. Покайся перед лицом уммы, и будет так, как. сказано в аяте: «Ныне облегчил вам Аллах, Он знает, что у вас есть слабость».

Халиль ибн-Исхак не двинул даже мускулом, не издал ни звука. Примолкшие, потрясенные, стояли муджахиды. Переминались с ноги на ногу, цокали языками, косились друг на друга. Похабно-театральная речь, цитаты, низкий грудной голос — все гипнотизировало их, сбивало с толку. Белая фигура правого и черная — виноватого. Ряды мертвых тел, горечь и шок поражения… Покорное стадо подчиняется умелому поводырю. Как овцы тупые, хуже овец! Быдло, быдло поганое! Такой дешевый обман, такая лапша на уши — и они верят, принимают все, тупоголовые скоты… Хотелось броситься вперед, выкрикнуть: «Что вы делаете! Что же вы молчите! Этот человек спас нас от поголовной бойни! Спас вашего проклятого имама! Он ни в чем не виноват!» Разумеется, я этого не сделал. Даже не потому, что не знал языка. Струсил. Глотал слюну от злости, от бессильного бешенства. Сжимал кулаки. Как в школе, когда на комсомольском собрании клеймили хором Рустика Рахметуллаева, худого, кривоногого и прыщавого затравленного зверька, который открыто, при всех вдруг посмел заявить, что в гибели его брата под Джелалабадом виновна, видите ли, Коммунистическая партия, а не душманы. И она, партия, виновна в том, что таджика Селима Рахметуллаева, восемнадцати лет от роду, послали убивать братьев-таджиков, которых угораздило родиться по ту сторону Государственной границы.

— В последний раз призываю тебя покаяться, брат! — провозгласил Абу Абдалла, воздев руку. — Истинно взываю к тебе: покайся! Ибо гласит аят: «Просите же у Него прощения, ведь Прощающий Он и Всемилосердный». Прошу тебя об этом как друг, как равный пред Господом. Еще не поздно.

Хорошо, достойно держался шейх Халиль. Не оправдывался, даже позы не сменил. Комедия его не касалась. Крепкий дядька, искореженный походами бравый солдат. Старый гриф такой, когтистый. Стоял, спокойный. Все уже знал наперед. Мне бы эту твердость, мне бы такое спокойствие! Не боялся пули, не боялся смерти — и предательства не испугался. Но никто этого не видел, кроме меня. Фигура в черном — фигура в белом. Преступник — судья. Абсурд, который преподносится как нечто само собой разумеющееся. Чем наглее обман, тем легче выдать его за правду. Вот, оказывается, как было в тридцать седьмом году…

— Во имя Аллаха милостивого, Аллаха милосердного, я отнимаю руки свои от тебя, Халиль ибн-Исхак! — Абу Абдалла отступил на шаг и демонстративно убрал руки за спину. — Пусть скажут мусульмане, какой участи ты достоин.

Последняя моя надежда была — «арабские афганцы». Те, что пришли с Халилем, в черной форме. Вот, казалось, сейчас они кинутся на помост, окружат своего командира живой стеной, ощетинятся стволами автоматов… Ну должны же они так поступить, обязаны!.. Нет, нет! Ворчат полушепотом, бросают косые взгляды, сгребают бороды в пятерню. Стадо… и эти — стадо!..

— Ответьте, мусульмане! — жестко, властно, уже без притворного подсюсюкивания потребовал Террорист Номер Один.

Тяжелая, мутная тишина зависла над толпой. Клубилась удушливым дымом, как крепкая ганжа. Затягивала рассудок пеленой сумрака. Сжирала остатки воли, здравого смысла. Я чувствовал физически, как давит на плечи невидимый груз, заставляя сутулиться, сгибая до земли. Словно мы куклы-марионетки были, и наши ниточки крепко зажал в кулаке этот человек, имам. Который знает паскудную человеческую душу лучше, чем сами человеки. Человечки.

— Смерть! — наконец судорожно и тонко выкрикнул какой-то провокатор.

Толпа вздрогнула, будто по ней прокатился электрический разряд, заволновалась.

— Смерть! — отозвались неуверенным басом на другом краю.

И дальше уже легче пошло-поехало:

— Смерть! Смерть! Смерть!

Хором, дружным хором, мы желали казни тому, кто нас спас. И я сам, я тоже кричал! И Томас — Туфик — все.

Удовлетворенный, Абу Абдалла взмахнул ладонью, потребовав тишины. Все звуки мигом исчезли, точно отключился рубильник. Абсолютная власть вождя была восстановлена.

— С первой каплей крови Аллах прощает своего раба, — провозгласил Абу Абдалла. — Всемогущий свидетель, я не осуждаю тебя, Халиль, и умма не осуждает тебя. Искупив вину, ты войдешь в рай, и пророк, мир ему, возложит на твою голову венец шахида. Да будет так!

Один из муджахидов, стоявший до этого за помостом, приблизился к Абу Абдалле и подал ему с глубоким поклоном длинный и тонкий предмет, замотанный в белую тряпку. Торжественно и медленно, давая толпе разглядеть каждое движение, Террорист Номер Один размотал материю. Муджахиды ахнули… В его руке был изогнутый сверкающий клинок с тонкой гравировкой по отточенному лезвию и золотой рукоятью, усыпанной драгоценными камнями. Клинок полыхал на солнце, как будто сам был способен излучать свет, сияние. Разноцветные камни переливались ярким огнем радуги, золото и сталь горели слепящим пламенем. Я не мог поверить своим глазам. Просто не мог поверить! Спектакль не думал заканчиваться, он близился к безумному финалу.

— Меч п-пророка, — шепнул мне, обернувшись, Томас. Он был очень, очень бледен, цивилизованный американский Томас. До сине-зеленых провалов под глазами, на щеках, в углубившихся морщинах около рта. — Фамильная реликвия семьи Абдалла, подарок короля Фейсала.

Так это в действительности или нет, меня не интересовало. Я жадно наблюдал, все еще не в состоянии поверить, что такое возможно. Шейх Халиль снял куртку, нижнюю рубаху, обнажившись до пояса. На груди его я разглядел еще несколько шрамов. Помолился коротко. Опустился на колени, склонив косматую голову, черную гриву, убрал за спину руки. Абу Абдалла поднял меч над головой.

— Ашхаду алля иляхаилляЛлах ва ашхаду анна Мухам-мадан расулюЛлах! — И опустил со свистом.

По толпе пронесся сдавленный вопль. Отрубленная голова громко стукнула о доски помоста и покатилась к ногам имама. Окровавленное лезвие полыхало еще ярче. Тело Халиля ибн-Исхака, даже не дернувшись, беззвучно повалилось на бок. Тогда Абу Абдалла, отдав меч муджахиду, которого трясло от ужаса, поднял голову шейха обеими руками, приблизил к лицу. Кровь хлынула на белоснежный наряд имама, стекала по предплечьям, заливалась в широкие рукава. Бриллианты часов сияли сквозь алые потоки.

— Прости, брат! — громко произнес Абу Абдалла и крепко поцеловал голову в не успевшие еще посинеть, растрескавшиеся губы. — Покойся с миром!

Не в силах больше выносить зрелище, все рухнули на колени, ткнулись лицами в землю. Наверное, даже для их закаленных нервов это было слишком. Перебор. Террорист Номер Один аккуратно завернул голову в ткань, которой был обмотан меч, и положил рядом с телом. Сказал:

— Похороните его как шахида. — И вдруг, выхватив у муджахида клинок стремительным движением, так что тот отшатнулся, рубанул воздух и взвыл в полную мощь легких:

— Аллаху акбар!!!

— Аллаху акбар!!! — звериным ревом отозвалась толпа, всколыхнувшись яростной силой. Взлетели в воздух стволы автоматов. — Аллаху акбар!!!

И грохнула оглушительная канонада.

— О Боже мой, — одними губами, со страхом произнес Томас, — теперь они пойдут в бой и разорвут врага на куски голыми руками…

Вот по этой напряженной, испуганной интонации я вдруг уловил, точно понял: что-то не так с ним. Не тот, за кого себя выдает, возможно… Или мне все-таки показалось?

Снова — дни ожидания. Длинные, длинные дни. Ничего не происходило. Единственное, что хоть как-то скрашивало скуку, — молитвы. Муджахиды слонялись по лагерю сонными привидениями. Абу Абдалла не показывался. С Томасом общаться не хотелось, лекциями уже сыт был по горло. Навалилась душная тоска. Танюша, дочка — конечно, думал о них постоянно. Ни на секунду не забывал. Тысячу раз задавал вопрос Томасу: как они? что с ними? И тысячу раз получал один и тот же расплывчатый ответ: с ними все в порядке, можете не беспокоиться. Насколько я понял из давних, еще у Марка, разговоров со своими, их держат на какой-то военной базе в песках. Где — понятия не имею. Даже не знаю, в этой ли стране.