Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего - Константин Романенко

Московская битва изменила весь дальнейший ход войны, заставив Гитлера пересмотреть свои планы. Он отказался от идеи захвата советской столицы, но прежде всего – поражение под Москвой потрясло немецких солдат и офицеров, почти дошедших до ее стен.

Бывший командир 47-го танкового корпуса генерал-лейтенант Рудольф Бамлер свидетельствует: «Мы находились восточнее Тулы, в Епифании… Советское наступление было для нас совершенно внезапным… Наутро ударили советские дивизии, у которых хотя было мало артиллерии, но имелось большое количество автоматического оружия… Я вспоминаю такие картины: пехотинцы бредут по заснеженным полям, не желая залезать в окопы и бросая оружие. Даже некоторые офицеры бежали с передовой, крича, что продолжать бой не имеет смысла…

Так было в 53-м армейском корпусе, командование которого совершенно растерялось. Командир корпуса и начальник штаба заявили по телефону: «Сопротивление бесполезно, мы уходим домой!» Отступление от Москвы произвело на всех ужасающее впечатление… Я, как сейчас, вижу длинные колонны безоружных, оборванных солдат, бредущих по заснеженной пустыне… Я утверждаю, что отступление 1941 – 1942 годов было исходным пунктом большого военного кризиса, от которого немецкая армия ни материально, ни морально так и не смогла оправиться».

На противоположной, «северной» стороне немецкой группы в журнале 3-й танковой армии записывали: «Можно видеть, как бредут порознь солдаты, тащатся то за санями, то за коровами… Солдаты производят отчаянное впечатление… Никто не успевает принимать защитные меры против многочисленных воздушных атак противника. Просто невозможно придумать, как удержать фронт. Даже такие превосходные соединения, как 1-я и 7-я танковые дивизии, находятся под угрозой развала…»

От полного разгрома еще в 1941 году германскую армию спас Гитлер. 16 декабря он вынужден был отдать известный «стоп-приказ», требовавший фанатического упорства при «обороне занимаемых позиций». «Его фанатичный приказ, – пишет генерал Гюнтер Блюмментрит, – обязывающий войска стойко драться на каждой позиции и в самых неблагоприятных условиях, был, безусловно, правильным… Дивизии не разрешалось отступать больше чем на 5—10 километров за одну ночь».

Но как бы ни было существенно значение Московской битвы, нельзя упускать из внимания, что Сталин в 1941 году не ограничился этой кампанией. Еще в ноябре на северном участке Волховского фронта под Ленинградом была проведена наступательная операция, закончившаяся освобождением Тихвина.

Одновременно войска Южного фронта 17 ноября нанесли фланговый удар по армии Рунштедта и 29 ноября освободили Ростов. Эти действия Красной Армии отвлекали силы Вермахта от Москвы. «Так или иначе, – отмечает Л. Безыменский, – южный фланг немецкого фронта зашатался, и генерал Гудериан получил основание впоследствии писать: « Все несчастья начались с Ростова ».

Удары советских фронтов протрясли Гитлера. То было не только военное, но и политическое поражение. Перестав адекватно оценивать ситуацию, он решился на отчаянный шаг. Чтобы поддержать свое пошатнувшееся реноме победителя, 11 декабря он объявил войну Соединенным Штатам Америки. Жуков пишет, что, «узнав об этом, И.В. Сталин рассмеялся: «Интересно, какими силами и средствами гитлеровская Германия собирается воевать с США? Для такой войны она не имеет ни авиации дальнего действия, ни соответствующих морских сил».

Сталин не мог не смеяться. Опрометчивый шаг главы Рейха отозвался для агрессора неприятными последствиями: теперь из страны, соблюдавшей нейтралитет, Америка автоматически превращалась в союзника СССР.

И все-таки «польский вопрос» был мучительной мозолью не только самих поляков. Министр иностранных дел Великобритании Иден приехал в Москву через Мурманск поздним вечером 15 декабря. Переговоры начались на следующий день. Англию на них представляли Иден и Кадоган, в составе делегации были Криппс и генерал Ней. С советской стороны в переговорах участвовали Сталин, Молотов и приехавший с англичанами советский посол в Великобритании Иван Майский.

В ходе начавшихся переговоров обсуждались вопросы положения СССР и о заключении двух договоров: о союзе и взаимопомощи во время войны и политического – о послевоенном сотрудничестве. Уже на втором заседании Сталин достал из кармана лист бумаги и спросил, обращаясь к Идену:

«Полагаю, вы не будете возражать, если к нашему соглашению о послевоенном переустройстве мы приложим небольшой протокол» [75] .

Особенностью этого документа являлось то, что он предусматривал признание границ 1941 года – с включением в состав СССР Эстонии, Латвии, Литвы, Западных Украины и Белоруссии.

«Я не могу этого сделать, – уклонился от прямого ответа Иден, – не посоветовавшись с премьер-министром и американцами. Мы сможем дать ответ, когда я вернусь в Лондон. – Одновременно он сослался на Черчилля, заявившего ранее, что никакие территориальные изменения, происшедшие в ходе этой войны, не будут признаны британским правительством. – Возможно, – сказал министр, – что как раз это конкретное изменение будет приемлемо, но я должен сперва проконсультироваться с моим правительством…

Не скрывая иронии, Сталин спросил:

– Действительно ли необходимо, чтобы вопрос о Прибалтийских государствах был обусловлен решением британского правительства? – И уже утверждающе добавил: – Мы ведем сейчас самую тяжелую войну и теряем сотни тысяч людей, защищая общее дело с Великобританией, которая является нашим союзником, и я полагаю, что такой вопрос следует рассматривать как аксиому и тут не требуется никакого решения.

– Вы имеете в виду, – откровенно удивился Иден, – будущее Прибалтийских государств после окончания войны?

– Да, – подтвердил Сталин.

Британский министр не удержался от колкости и напомнил:

– Ведь сейчас Гитлер стоит под Москвой и до Берлина далеко…

– Ничего, – парировал Сталин, – русские уже были два раза в Берлине, будут и в третий раз…»

На третьем заседании, состоявшемся 18 декабря, дискуссия продолжилась, но англичане не продемонстрировали сдвига по рассматриваемым вопросам. Сталин в свою очередь заявил, что без дополнительного протокола договоры не могут быть подписаны. Переговоры зашли в тупик, и было решено опубликовать о визите Идена такое коммюнике, которое не обнажало бы наличие возникших разногласий перед Гитлером и Муссолини.

20 декабря Сталин устроил в Кремлевском дворце в честь Идена большой обед. Кроме членов делегаций на нем присутствовали члены Политбюро, наркомы, генералы. Иден остался доволен обстановкой вечера и высказал мнение, что проявившиеся во время переговоров разногласия не испортят дружескую атмосферу между двумя странами.

Сталин не ограничился утверждением, что русские будут в Берлине. Идену предложили совершить поездку по Подмосковью. Прогулка произвела на британцев ошеломляющее впечатление. По сторонам дороги, вдоль которой двигался дипломатический кортеж, взору гостей предстали останки разбитой немецкой техники: танки, орудия, автомобили всех европейских марок и типов и тысячи еще не убранных трупов, вмерзших в снега подмосковных полей. На обратном пути потрясенный Иден сказал Майскому:

«Теперь я собственными глазами видел, как немецкая армия может терпеть поражения, отступать и бежать…»

Остановив натиск немецких войск, Сталин не был намерен ограничиться достигнутым. Уже в декабре эвакуированные заводы стали наращивать выпуск военной продукции. Примерно в начале января, вспоминал конструктор Грабин, в Кремль были доставлены для сравнения пушки ЗИС-3 и Ф-22. На просмотр на улицу вышли работники наркомата, генералы, члены ГКО. Все, кроме Сталина, были одеты тепло. «Он, – пишет Грабин, – вышел в фуражке, шинели и ботинках. А день был на редкость морозный. Меня беспокоило: в трескучий мороз невозможно в такой легкой одежде ознакомиться с новой пушкой».

Однако осмотр длился несколько часов. И за это время все ознакомились не только с механизмами, но и с конструктивными деталями. В заключение осмотра Сталин сказал:

«Эта пушка – шедевр в проектировании артиллерийских систем. Почему вы раньше не дали такую прекрасную пушку?

– Мы еще не были подготовлены, чтобы так решать конструктивные вопросы, – ответил Грабин».

5 января 1942 года состоялось совещание Ставки, на котором Шапошников доложил о положении на фронтах. Подводя итог, Сталин подчеркнул: «Немцы в растерянности от поражения под Москвой. Они плохо подготовились к зиме. Сейчас самый подходящий момент для перехода в общее наступление. Враг рассчитывает задержать наше наступление до весны, чтобы весной, собрав силы, вновь перейти к активным действиям. Он хочет выиграть время и получить передышку».

Продолжая прохаживаться вдоль кабинета, Верховный главнокомандующий обобщил свою мысль: