Камень на шее. Мой золотой Иерусалим - Маргарет Дрэббл

— Могу поспорить, он нравился вам больше, чем я, — вздохнул Питер, выслушав ее рассказ.

— Нет, нет, не в этом дело, — запротестовала Клара, — но ведь вы никуда не приглашали меня.

— Мы были так молоды, — сказал Питер.

— Я и сейчас не такая уж старая, — ответила Клара.

Она встала, убрала руку Габриэля, обнимавшую ее за талию, Габриэль этого не заметил — он разговаривал с Патрисом, сидевшим по другую сторону от него. Клара прошла в ванную, а потом — на кухню и стала искать растворимый кофе. Она нашла его и стояла, прижимая к себе банку, соображая, что делать дальше, и тут вошел Магнус. Он закрыл за собой дверь, и Клара почему-то совсем не удивилась, когда он подошел и поцеловал ее — хоть и не совсем по-настоящему, но с силой притянув ее к себе, так что банка с кофе неудобно уперлась в грудь ей и ему, разделяя их, как меч Тристана.

— Сказать вам что-то? — произнес Магнус, отпуская Клару. — Сказать? Может быть, вы не захотите это знать…

— Я все хочу знать, — ответила она.

— Это касается Филлипы, — сказал Магнус.

— Даже то, что касается Филлипы, — отозвалась Клара.

— Я был влюблен в Филлипу, — сказал Магнус.

— И это все? — спросила Клара, ожидая продолжения.

— Да, — ответил Магнус, — это все.

— Не знаю, — произнесла Клара, пытаясь собраться с мыслями. — Не знаю, но можно сказать, мне это кажется нормальным. Я хочу сказать, мне кажется, я даже это знала. Хотя как я могла знать?

— Такие вещи знают с рождения, — ответил Магнус.

— Кто-то, может быть, и знает, — сказала Клара. — Вы, например, и все в вашей семье. Но я — нет. Мне приходится все постигать самой. Наверное, я непонятно говорю. Вы слышите меня?

— Да.

— Но теперь вы в нее не влюблены.

— Нет, конечно. Вряд ли кто-нибудь теперь влюбится в нее.

— Вы злитесь на меня, — сказала Клара, словно увидев через колеблющийся туман какой-то новый свет, — вы злитесь на меня за то, что я с Габриэлем.

— Нет, нет, — возразил он, — наоборот, я желаю вам счастья — вам с Габриэлем, хотя не думаю, что он будет счастлив.

— Странный какой-то разговор, — сказала Клара. — Я пришла сюда приготовить себе кофе, дайте мне приготовить кофе.

— Сначала, — сказал Магнус, — поцелуйте меня.

И Клара, покорная, смущенная, с готовностью закрыла глаза и замерла в ожидании.

— Нет, нет, я сказал поцелуйте меня, — настойчиво повторил Магнус. — Откройте глаза. Давать приятнее, чем получать.

— Вы, по-моему, совсем пьяны, — сказала Клара, — да и я тоже.

— Может быть, — согласился Магнус. — Откройте глаза.

Клара открыла глаза и, посмотрев на него, поняла, что он прав, ведь она никогда в жизни не целовала мужчину, а только позволяла себя целовать. Преодолев в себе что-то, Клара потянулась к нему на цыпочках — после Габриэля он показался ей слишком высоким — и поцеловала его в губы. При этом она почувствовала, что переступила предел, до которого могла себя гнуть, и в ней скорее что-то надломится, чем так согнется, а если и согнется, то след этого сгиба останется на всю жизнь. Магнус молча подошел к плите, поставил на огонь ковшик с водой и достал две чашки. Сделав кофе себе и Кларе, он сказал:

— Пейте здесь, а то всем захочется кофе. И она осталась на кухне, выпила кофе, а потом пошла искать Габриэля.

Но его нигде не было. Клара села в гостиной и стала его ждать, нисколько не опасаясь, что он не вернется — скорее всего, он отлучился в уборную или вышел на улицу подышать воздухом. Но Габриэля все не было, и чем больше проходило времени, тем очевиднее становилось, что он не придет, и Кларе нетрудно было вообразить причины его отсутствия. Она сама ужаснулась своему поведению, а ведь до сих пор ей казалось, что она всего лишь вкушает свободу. Теперь же с катастрофической быстротой в ней нарастало отвращение к самой себе. Она с горечью сознавала, что лишилась доверия — это всегда пугало ее, но самое страшное — обвинителем ее должен стать близкий человек, любовник. Оглядываясь назад, на прошедший день, Клара испытывала томительное головокружение, как при падении в пустоту, она говорила себе: я думала, ах как это замечательно, а это было ничто, я слишком много о себе вообразила, я не создана для всего этого, вела себя как последняя дура, и Габриэль все видел, он разгадал меня, он понял, что я другая, и я не нужна ему. Клара вспомнила о Магнусе и, охваченная смятением и раскаянием, заплакала, но, боясь, что Магнус застанет ее в слезах, поднялась с дивана, побрела в прихожую и принялась открывать входную дверь. Тут ее застал Питер Харронсон и спросил, куда она собралась. Клара ответила, что поедет в гостиницу, и он спросил, на чем. Клара сказала, что возьмет такси, но она солгала — у нее почти не было денег. Питер заявил, что проводит ее, и она согласилась — не хватило решимости отказаться. Они пешком дошли до площади Трокадеро, где Кларе еще совсем недавно было так хорошо, и взяли такси. Сев в машину, Клара вспомнила, что у нее нет денег, и когда Питер сказал, что тоже поедет, ей пришлось согласиться. В такси он держал ее за руку, а она все плакала и плакала — и пока они ехали через Сену, и всю дорогу до самой гостиницы. Выйдя из машины, Клара поблагодарила Питера, он буркнул: «Не за что» и уехал, и Кларе не пришлось платить.

Дверь гостиницы была не заперта — она никогда не запиралась, — и в холле, как обычно, никого не было. Клара впервые за ночь посмотрела на часы: двадцать минут пятого. Ключа от их номера на доске не оказалось, и Клара немного приободрилась при мысли, что, наверное, Габриэль здесь, и, значит, он не так уж сердит на нее. Ей нужно было его видеть. Клара потихоньку поднялась по лестнице, распахнула дверь их номера и увидела, что Габриэль спит, растянувшись на кровати одетый, уткнувшись лицом в подушку. Он даже не разулся. Клара села рядом на краешек постели, но он не пошевелился. Впервые за всю неделю Габриэль спал так крепко, упав на кровать в полном изнеможении. И Кларе пришла в голову успокоительная мысль: может быть, он оставил ее одну, потому что устал, и никакой другой причины не было. Она сидела рядом с ним и думала о том, как он устал, как мало они спали, как вместе смеялись над тем, что не могут оставить друг друга в покое, и как он ночь за ночью стонал в ее объятиях: «Милая, девочка моя, что ты со мной делаешь, я умру сейчас, умру!» Эти интимные воспоминания рассеяли Кларину тревогу. Она смотрела на Габриэля, на выбившуюся из брюк клетчатую рубашку, на свисающие с кровати ноги в ботинках и думала, что надо его разбудить — тогда он повернется и заговорит с ней, но вместо этого она тихонько легла рядом и попыталась уснуть. Она решила, в порыве нежности и преданности, сделать доброе дело — дать ему поспать, отложить любовь и упреки до его пробуждения — проявить бескорыстную заботу и готовность к примирению.

Но ей было не уснуть. Стоило закрыть глаза, и все плыло кругом, поэтому она лежала и, глядя в потолок, размышляла о том, что будет утром. Они собирались лететь девятичасовым самолетом — Габриэлю надо было на работу. Когда Клара подумала о возвращении, ее впервые поразила мысль о том, какой величайшей глупостью была эта самовольная отлучка, и ею овладели дурные предчувствия: мало ли что могло произойти, пока ее нет, а вдруг ее отсутствие обнаружили. Она думала о том, что тогда будет и как ей тогда быть, и стоила ли того эта поездка. Клара чувствовала себя преступницей, но странно — это доставляло ей удовольствие; несмотря на все опасения, она испытывала едва уловимую постыдную радость. Она выбрала свою линию поведения и зашла достаточно далеко, чтобы понять: обратного пути нет.

Но ее тяготила мысль о Габриэле. Клара снова посмотрела на него спящего — такого отчужденного, замкнувшегося в себе, и в ней шевельнулась досада: не слишком-то хорошо они обошлись друг с другом! Клара вдруг почувствовала, что между ними все кончено. Она была в этом уверена: она осознала, что, решив не будить Габриэля, сделала выбор — порвать с ним.

В шесть часов Клара встала и собрала чемодан. Габриэль даже не пошевелился. И тогда она поняла, что оставит его здесь. Бросить его одного, как он ее бросил, — Клара с радостью ухватилась за эту мысль и, окрыленная ею, вынуждена была сознаться себе, что все еще пьяна — такое лихорадочное воодушевление на трезвую голову ее не посещало. Решение было принято окончательно и бесповоротно. То, что Габриэль не попадет на самолет, ее не останавливало — она хотела этого. Хотела поколебать в нем веру, так же как он поколебал веру в ней — или думала, что этого хочет, озабоченно роясь в его портфеле в поисках билетов на самолет. Там их не оказалось, Клара пошарила в карманах его плаща и в чемодане, но ничего не нашла. От этой неудачи решимость ее только возросла, Клара ощупала карманы его брюк и вынула билеты, не разбудив Габриэля, хотя он проворчал что-то во сне, переворачиваясь на бок. Клара взяла свой билет и оставила его билет на тумбочке у кровати. Потом, вспомнив, что у нее совсем нет денег, взяла еще десятифранковую бумажку. Прежде чем уйти, она остановилась над Габриэлем и, глядя на него, подумала: я ухожу не потому, что не люблю его, а потому, что люблю, он поймет, я заставила себя уйти ради него, отказалась от него ради него же. Я готовлю себя к бесконечному отказу от того, чем дорожу. Потому что отказаться и значит дорожить. И, не оставив записки, ушла. Не похоже было, что он проснется вовремя.