Театр китового уса - Джоанна Куинн

называется? Полночный пир.

Они смотрят друг на друга. Он с широкой улыбкой обгрызает кусок хлеба. Он насквозь промок, небрит, форма растрепана: воротник шинели поднят с одной стороны, рубашка расстегнута у горла, ботинки слабо зашнурованы. За ухом у него спрятана влажная сигарета, а на шее повязан полосатый вязаный шарф неожиданных цветов: желтый, розовый, зеленый.

– Знаю, – признает она. – В винном подвале.

Он исчезает. Кристабель слышит резкий мяв кота, разбуженного и затем успокоенного бормотанием Леона по-русски. Снова он появляется с пирогом со свининой и бутылкой вина.

– У тебя на чердаке есть камин?

– Да, но…

– Давай, давай. Здесь мы замерзнем до смерти. Пошли наверх. Как в детстве, да?

Она качает головой, но берет жестяные кружки, засовывает пару яблок в карманы халата и идет следом за ним вверх по лестнице.

– Ты оставляешь везде грязные следы.

– Тебе на это плевать.

– А вдруг нет.

– Плевать. Что на тебе надето, Кристабель?

– Это халат моего деда. Вполне пригодный. Ты сам этот шарф связал?

– Мне его отдала милая старушка в кафе.

– Она приняла тебя за настоящего солдата?

– Она решила, что я очарователен. Почему тут так темно? У вас что, нет электричества?

– Есть изредка. Как ты понял, что на чердаке я?

– Билл сказал мне, что Флосси на свиноферме или что-то в этом духе.

– Она вступила в Земледельческую армию.

– А Дигби нету. Так что это могла быть только ты.

– И зачем кидать камни? Мог бы постучать в дверь.

– Так романтичнее. Как Ромео.

– И вовсе это на Ромео не похоже. Он не кидался гравием.

– Не помню, – говорит Леон, когда они подходят к чердаку. Руки у него заняты, и он открывает дверь ногой. Он вглядывается в тенистый чердачный коридор, поднимает глаза на покатый потолок и заявляет: – Крыша стала ниже.

– Это ты высокий, – отвечает Кристабель. Это так. Он стал высоким, с широкими, как у пловца, плечами, но по-прежнему с намеком на подростковую худощавость. В детстве он почти всегда ходил с голой грудью, со спущенными на бедра выгоревшими шортами, украденной сигаретой и подозрительным прищуром. Длинноволосый парень из сточной канавы. Искусный ловкач. Она вдруг ясно видит юного Леона, как он вглядывался в дерево на Сил-Хэд, когда перекинул веревку через высокую ветку, чтобы сделать качели, которые летали над океаном. Как теперь изучает потолок чердака, он так же посмотрел на дерево, дернул за веревку и передал ей для инаугурационного полета.

Кристабель проходит мимо него в спальню и зажигает масляную лампу. Зайдя следом, Леон сваливает свою ношу на постель Флосси, поверх одежды Кристабель. Он снимает шинель и шарф, затем садится на кровать, чтобы стащить ботинки, кидая взгляд на полусобранный пазл на прикроватном столике.

– Это Флосси, – говорит Кристабель. – Ненавижу пазлы.

– Я помню. Ты обрезала кусочки ножницами, чтобы они подходили друг к другу. – Обнажив многажды заштопанные носки, Леон бросает Кристабель пачку «Лаки страйк». Она садится на собственную кровать, берет сигарету и смотрит, как он открывает бутылку вина вызывающим зависть карманным ножом с полезными насадками. Передавая ему кружки, чтобы он мог налить в них вина, она замечает его сбитые костяшки и новый шрам на запястье.

Он дает ей кружку, затем встает, чтобы поворошить кочергой в камине, пока снова не занимается огонь. Покончив с этим, он стаскивает плед на пол в качестве коврика для пикника и устраивается перед камином резать пирог. В его жестах точность человека, привычного к устройству лагеря.

Он замечает картонный театр на полу и подтягивает к себе.

– Ты все еще играешь с ним?

– Я не играю с ним. Я использую его в качестве модели для планирования постановок.

Леон осторожно достает бумажный фон – белые облака на голубом небе – из театра и смотрит на него.

– Твой театр еще стоит?

– Конечно, – говорит она. – Хотя сейчас в нем овощи, а не зрители.

Он улыбается, устанавливает фон на место.

– Я рад, что он все еще там. Я чуть не помер, перетаскивая те кости с пляжа.

– Он работает, но мог бы быть лучше.

– Каким образом?

Она сползает с кровати и садится рядом с ним на плед, подтаскивает к себе картонный театр.

– Все зрители на одном уровне. – Она изображает зрителей двумя яблоками. – Если окажешься за кем-то в большой шляпе, линия обзора будет совершенно ограничена.

– Подними их, – говорит он.

– Как?

– Как римский амфитеатр. Подними зрителей, чтобы им лучше было видно. – Он стаскивает с кровати подушку, кладет ее перед картонным театром и водружает поверх яблоко. – В Ниме есть амфитеатр. Мы ходили туда на бой быков.

– Я не знала, что во Франции проводят бои быков.

– Только на юге. Может, после прихода нацистов их и не проводят.

– Подозреваю, что они как раз такого рода развлечения и уважают, – отвечает Кристабель. – Я размышляла о поднятых креслах какого-то рода, но не знала, как это устроить.

– Камни с пляжа. Песок. У тебя есть материалы. Найди лопату и тачку. Построй его.

– Он будет достаточно устойчивым, если сделать из песка?

– Думаю, да. Смесь песка и камней, – говорит он, помещая другое яблоко на подушку. – Я построил бы его тебе, не собирай я фазанов для полковника Дрейка. Мне нравится строить. – Он касается одного из яблок. – Эти люди. У них лучший вид. Пусть платят больше всех.

– Ты хотел стать строителем? – спрашивает она. – Когда был младше, в смысле.

– Никто меня не спрашивал, кем я хочу стать. Я сбежал в море, затем меня принял полковник Дрейк, а теперь я собираю фазанов. – Он берет одно из яблок и вгрызается в него.

Кристабель задумывается на мгновение, затем показывает на его костяшки.

– Ты не только фазанов собираешь.

Он смеется.

– Нет. Иногда я собираю людей.

– Где?

– На пляжах в основном. Поздно ночью. Иногда они хотят со мной идти. Иногда нет.

– Дигби чем-то таким будет заниматься. Перри что-то ему устроил.

– Нет, Дигби офицер. Хорошо говорит по-французски. Скорее всего, он в каком-нибудь шато. Мне ни с кем говорить не разрешают. Слишком русский акцент. Все боятся русских. – Это он говорит с удовлетворением.

– Ты не знаешь, Дигби во Франции? – спрашивает она. – Перри не говорил с тобой об этом?

Леон ест свое яблоко.

– Полковник Дрейк знает, что я никогда не слушаю.

Она толкает его локтем.

– Скажи мне.

– Думаю, это вероятно, – наконец говорит он.

– Французский у Дигби хороший, но не идеальный, – говорит она. – Хотелось бы мне быть там вместо него.

– Может, и поедешь. Сейчас обсуждают женщин-агентов. Мужчин не хватает.

– Женщин посылают во Францию?

– Женщинам проще. Молодой человек привлекает внимание немцев. Молодая