И жили они долго и счастливо - Алёна Селютина

Словно кто-то по одной распускал веревки, до этого стягивавшие ее и мешавшие не то что двигаться – свободно дышать. И, освободившись, Василиса лишилась всяческих остатков степенности и вела себя порой совсем как девчонка – так же непосредственно и восторженно, будто все в мире для нее было впервые. Уставшему от всего Кощею наблюдать за ней было забавно. И самому порой становилось едва ли не весело. Как старому псу в присутствии резвящегося щенка.

В лесу было свежо. Снега осталось совсем мало. Он ежился одинокими сугробами, прячась от почти летнего солнца в местах, где всегда была тень. Сосны тянулись вверх. Под ногами мягко пружинил настил из опавших иголок. Василиса шла уверенно, не уставая и не боясь лишний раз свернуть с тропы. В лесу она явно чувствовала себя в своей стихии, и Кощею нравилось смотреть на нее и было интересно увидеть ее тут летом, когда все зацветет.

И все же было то, чего ему не хватало: мягкого звука собачьих шагов и заливистого лая. Он то и дело прислушивался, удивляясь их отсутствию, а потом вспоминал. Он еще помнил о своем декабрьском решении уйти в Навь. Но Василиса смешала ему все карты. А ведь, держи он собак, можно было бы отпускать ее в лес с ними. Отпускать ее совсем одну Кощей не решался. Мало ли.

Вот, кстати, где она? Он вдруг понял, что Василиса пропала из виду, дернулся, но почти тут же нашел ее взглядом. Она сидела на корточках возле трухлявого пня и что-то рассматривала. Кощей выдохнул сквозь зубы и мысленно выругался. Артефакт на нее какой навесить, что ли? Сделал себе мысленную пометку обдумать эту идею получше и подошел ближе.

– Смотри, сон-трава, – улыбнулась Василиса, подняв на него взгляд. – Уже зацвела, а я и забыла, что она цветет по весне. Красивая, правда?

Она аккуратно провела пальцем по пушистому стеблю, легко тронула фиолетовый бутон. Потом встала.

– Пойдем к реке, – попросила она.

Она всегда просила сводить ее к реке. В любую погоду, даже самую холодную и ветреную. У них было свое местечко на берегу. Василиса садилась на выброшенное волнами обтесанное водой дерево и долго смотрела вдаль.

– Пойдем, – согласился Кощей.

Ему тоже нравилось иногда посмотреть за горизонт: отсутствие преград на пути взгляда способствовало тому, чтобы разложить мысли по полочкам. Особенно теперь, когда запястья больше не болели, доводя до исступления, и ничто не отвлекало. Василисины браслеты стали настоящим спасением. Кощей снял их всего один раз – боль тут же вернулась, и больше попыток он не предпринимал, да и не было желания. Браслеты сливались с кожей, были практически незаметны, не мешали ему – правда, постоянно напоминали о своей создательнице, но, видимо, переняли от нее не только способность лечить, но и не раздражать его.

Итак, Василиса.

Пожалуй, если бы не его корыстный интерес, их отношения с самого начала можно было бы назвать идеальными. Они легко нашли общий язык, им было комфортно друг с другом, он держал данное ей обещание не лезть в ее жизнь, а она не лезла в его дела без всяких обещаний. Она не устраивала ему истерик, ничего от него не требовала, не пыталась его учить и очень щедро делилась с ним своим теплом, явно до сих пор не подозревая об этом. Кощей старался держать ее поближе к себе, используя для этого любую возможность. Они встречались по вечерам, если он не был занят, у него или у нее, ходили гулять. Ему пришлось пересмотреть свой график появления в Нави так, чтобы появляться там не на выходных, а среди недели. Впрочем, когда уйти пришлось экстренно, Василиса не выразила недовольства. Она вообще вела себя покладисто и явно всячески избегала конфликтов. Кощея это устраивало.

В общем, первые недели все было слишком хорошо, и Кощей с нарастающим интересом ждал подвоха. И дождался.

Как, в принципе, он и предполагал, камнем преткновения стала постель. Только вот не так, как он думал. Кощей был уверен, что Василиса станет тянуть до последнего. Он даже заключил пари сам с собой, предложит ли она вообще, если не торопить ее и ни на что не намекать. Он мог и подождать. Но к его удивлению, ждать пришлось куда меньше, чем он рассчитывал.

Как-то раз поздно вечером – недели через три после памятного поцелуя на кухне – они были у Василисы дома, и Кощей собрался уезжать. И тогда она сама села ему на колени, сама поцеловала, сама расстегнула верхние пуговицы на рубашке. Кощей внутренне возликовал и решил, что дела подождут. В конце концов, на близость с ней он возлагал большие надежды. Уж если от простых поцелуев малость кружилась голова и становилось все теплее и теплее… Он прижал Василису ближе, потянул за застежку на спине платья. Оголил плечи, улыбнулся про себя: родинки на ключице складывались в созвездие ворона, и было в этом что-то фатальное для них обоих. Прошелся губами по коже. Интересно было взглянуть на нее без одежды. Василиса не носила обтягивающих вещей, предпочитала мешковатые платья, и это все равно что подарок развернуть.

Под оберткой она оказалась мягкой и приятной. Красивое тело живой женщины: рожавшей и явно периодически балующей себя сладеньким на ужин. Кощею понравилось. Он сверился с ощущениями, но тепло пока не стало. Подумал, что, наверное, надо подождать и все лучшее впереди.

Кощей целовал Василису и жалел, что они сейчас далеко от его кровати, – на ней было бы удобнее, чем на ее диване. Показалось, будто что-то не так, но Кощей не смог понять, что именно. Прожив много лет и имея весьма разнообразный опыт, он точно знал, как выглядит женское несогласие, пассивное или активное, и всегда за этим следил: не напряжется ли женщина, не станет ли зажиматься, не сморщится ли, возможно, отвернется или постарается хоть немного увеличить дистанцию, пусть очень тихо, но скажет «нет». Так или иначе, всегда было что-то, порой неконтролируемое. Но Василиса в его руках осталась мягкой и податливой, не сопротивлялась и выглядела вполне расслабленной, только вот от ее инициативы вдруг не осталось и следа. Стесняется?

– Ты точно этого хочешь? – на всякий случай уточнил он.

– Да, – шепнула она.

А тепла все не было. Кощей в нетерпении разобрался с оставшейся на них одеждой, жадно прошелся губами по ее телу, ища отголоски былого огня, не находя их и оттого начиная злиться. Ему уже и не нужна была ее инициатива – хотелось ускорить процесс, получить желаемое, и он вошел, ожидая хоть какую-то реакцию, но ее не последовало. Тогда он снова заглянул ей в лицо. Наткнулся на взгляд. И почувствовал, как зашевелились волосы на затылке.

Сосредоточенный и напряженный. Она просто терпела.

– Ты с ума сошла?! – воскликнул он, отпрянув от нее подальше.

Василиса вздрогнула и подобралась, на лице ее отразилась растерянность.

Кощей почувствовал острое желание ее убить. Прямо здесь и сейчас. Обхватить пальцами горло и сжимать до тех пор, пока она, как единственный свидетель содеянного им, не перестанет быть.

– Зачем тебе это понадобилось? – рыкнул он.

– Подумала, может, потом ты останешься до утра… – прошелестела Василиса, отводя глаза.

Кощей истерично расхохотался. Женщины ложились с ним в постель по разным причинам, но эта затмила все. Он вскочил с дивана и принялся одеваться.

Василиса села и смотрела молча, не пытаясь ни заговорить, ни остановить его. Кощей застегнул пуговицы на рубашке, плюнув на две последние, затянул ремень на брюках, быстрым шагом вышел в коридор, обулся, схватил пальто и хлопнул дверью квартиры.

Как она могла? Превратила его в насильника!

То, чего он не допускал никогда, и вот теперь… Стереть этот эпизод из памяти, вырвать с корнем! Или нет, пусть останется как дополнительное напоминание о том, чей он сын…

Он сел в машину и резко тронулся с места, забыв пристегнуться. И все же вот чего-чего, а такого он от Василисы не ожидал! Зачем она это начала? Почему не остановила? Это она виновата в том, что он поторопился… Она…

Ярость накатывала волнами, грозя захлестнуть с головой, он почти не разбирал дороги, но и не желал успокаиваться. Он вообще уже не помнил, когда в последний раз был настолько зол. Ему казалось, что Василиса обманом подвела его к краю пропасти, а затем толкнула вниз. Он вылетел на пустую трассу за городом, и в этот момент его стрелой пронзила мысль, заставившая резко ударить по тормозам.

Нельзя было оставлять ее одну. С нее станется снова чего-нибудь наглотаться. Черт.

Ну и пусть горит в аду вместе с ним…

Он ударил кулаком по клаксону, спугнув резким звуком грачей на обочине, а потом, выругавшись, выжал педаль газа, вывернул