Нацизм на оккупированных территориях Советского Союза - Егор Николаевич Яковлев

планы и дискуссии в руководстве Германии в последний год перед нападением на СССР. Он приводит слова Гитлера 4 октября 1940 г.: «На русской границе находятся уже 40 наших дивизий, позднее их будет 100. Россия сломает зубы о гранит. Но я не вижу вероятности того, что Россия, в отличие от нас, решится на какие-то действия» (Pätzold, 2016: 121). Историк рассматривает ситуацию первой половины 1941 г.: «В начале 1941 г. подготовка агрессии на германо-советской границе уже достигла такого уровня, что стало необходимым принять специальные меры для введения в заблуждение будущего противника. В феврале ОКВ издал такие инструкции. По причине войны против Югославии и Греции операция была перенесена на срок “до четырех недель”. Но еще 30 марта, перед действиями на Балканах, Гитлер 2,5 часа выступал перед своими генералами. В центре выступления были не предстоящая война (на юге Европы. – Д.С.), а война против СССР. Ни слова не было сказано об отражении будущего советского нападения. Напротив, было заявлено, что “есть необходимость решить русский вопрос”. И далее: “Через два года мы сможем решать наши задачи в воздухе и в мировых океанах, материально и с учетом персонала, только если сейчас окончательно и основательно решим вопросы на суше”» (Pätzold, 2016: 34).

4. Ошибочность «тезиса о превентивной войне».

Частично этот тезис (СССР якобы готовил нападение на Германию, причем подготовка была в завершающей стадии, поэтому Гитлер лишь опередил удар Сталина) связан с вышеперечисленными пунктами и опровергается вышеуказанными цитатами. В отличие от стран Центральной и Восточной Европы, а также бывшего СССР, где сохраняется интерес к «тезису о превентивной войне», в ФРГ он был объектом внимательного рассмотрения науки и общества еще в 1970-х. В 1980-е гг. германские и австрийские ученые, допускавшие верность такой гипотезы, пусть и находились в меньшинстве, но все же были представлены известными в академической науке именами, например Иоахим Хоффманн[264], Эрнст Топич и Гюнтер Гиллессен. После завершения так называемого спора историков, в рамках которого данная гипотеза пусть и не была центральной, но все же рассматривалась, она считается опровергнутой. В последние десятилетия тезис более не вызывал заметный интерес у исследователей, постепенно маргинализируясь и становясь объектом дискуссий преимущественно в ультраправых и реваншистских кругах. Непрекращающиеся дебаты в восточной части Европы побудили германских историков снова посвятить свои работы данной проблематике. В 2011 г. вышло сразу два сборника ученых из России и Германии, в центре внимания которых находится «тезис о превентивной войне»[265]. Вместе с тем авторами с германской стороны выступили не представители более молодых поколений историков, а корифеи в лице М. Мессершмидта, В. Ветте и Г. Юбершера.

В. Ветте начинает изучение проблемы с общих предпосылок: «Тот, кто анализирует пропагандистское сопровождение нападения на Советский Союз 22 июня 1941 г., должен изначально следовать правилу не воспринимать его дословно. Пропаганда не дает информации о фактах, причинах, поводах, подоплеке и политических намерениях. Напротив, нацистский режим с самого начала применял пропаганду в виде оружия в политической борьбе. Она использовалась совершенно целенаправленно и расчетливо для достижения основополагающих политических и военных целей» (Wette, 2011b: 38). Далее автор проводит важную параллель: «Система аргументации была, по существу, аналогичной той, что озвучивалось при нападении на Польшу в сентябре 1939 г. В обоих случаях говорилось о “вине” за начало войны. Утверждая, что германский рейх находится в состоянии вынужденной войны, нацистский режим хотел избавиться в глазах мировой общественности и собственного населения от упрека в проведении агрессивной милитаристской политики. Основную причину такой попытки следует искать не в уважении нацистами международного права, а в опасениях за благонадежность собственного населения, которое в немалой своей части до сих пор воспринимало агрессию как нелегитимный метод. Признание факта агрессии осложнило бы психологическую мобилизацию военнослужащих и гражданского населения. Утверждение, которое не могло быть проверено современниками, о том, что на опасность вторжения 160 советских дивизий нужно было ответить превентивным ударом, должно было повернуть внимание людей в нужном для нацистов направлении, на уровень, как сказал Геббельс на одной из пресс-конференций, “сердца и чувств”» (Wette, 2011b: 42). Также Ветте считает, что такие обвинения должны были сплотить население вокруг нацистского правительства и лично Гитлера. Они соответствовали антикоммунистической доктрине и затрагивали общеевропейский контекст: якобы угроза была всей Европе, а Германия находилась на «переднем крае борьбы с большевизмом» (Wette, 2011b: 45). В другой своей статье В. Ветте подробно анализирует комплекс пропагандистских мероприятий с целью скрыть подготовку к агрессии как военного (введение противника в заблуждение в приграничной полосе), так и идеологического свойства. Заявления о том, что Германия якобы вынуждена была начать военные действия, чтобы опередить готовую к наступлению РККА, прозвучавшие в трех документах 22 июня 1941 г. (ноты, врученные В. Молотову и В. Деканозову, приказ Гитлера «Солдатам на Восточном фронте» и прокламация Гитлера, озвученная по радио), воспринимаются В. Ветте в качестве апогея пропагандистских усилий (Wette, 2011c: 45–65).

М. Мессершмидт, в свою очередь, применительно к «тезису о превентивной войне» остается категоричным: «Этот “новый” тезис является старым тезисом германской военной пропаганды» (Messerschmidt, 2011: 34). Автор полемизирует со сторонниками данной гипотезы, рассматривая и военный аспект проблемы. В этой связи он указывает: «Интерпретация военных разработок и планов советского Генерального штаба имеет методологический изъян. Сознательно не учитывается тот факт, что советское руководство в целом было осведомлено о готовности Гитлера прибегнуть к войне и имело общие представления о стратегических целях вермахта в случае таких событий. Поэтому крайне сомнительно рассматривать планы Красной Армии в качестве знака подготовки к агрессии, в полном отрыве от подготовки Германии. Наоборот, эти планы исходили из ожиданий германского нападения, которое должно было быть отражено сильными контратаками с последующим переходом к наступлению на территории противника» (Messerschmidt, 2011: 35). Г. Юбершер обозначает следующий вывод как «факт в исторических исследованиях»: «Война против Советского Союза была запланирована и проводилась в виде агрессии и тотальной войны на уничтожение. (…) Нападение на СССР 22 июня 1941 г. не является “превентивным ударом против Красной Армии”, а однозначно является осуществлением гитлеровской идеологической цели завоевания “жизненного пространства на Востоке” (Ueberschär, 2011b: 60).

5. Война против СССР заранее планировалась как преступная.

Частично аргументы к предыдущему тезису подтверждают и данный тезис. Если планируется агрессия, мотивированная человеконенавистническими идеологиями, желанием захватить чужую территорию, превратив ее в колонию и лишив жителей гражданских прав, такую войну, с точки зрения международного права[266], уже можно назвать преступной. В то же время существуют и другие подтверждения. Еще до начала агрессии были изданы различные приказы, инструкции, чтобы предать действиям военных и гражданских структур Германии иллюзию «легитимности», создать псевдоправовые