Нацизм на оккупированных территориях Советского Союза - Егор Николаевич Яковлев

горел […]

ZSL:202AR-Z 22/60 (Goldapp), Bd. 1, 48ff. Перевод с немецкого. Опубликовано: Лагерь смерти Тростенец: док. и материалы. Минск, 2003. С. 199.

Историография

Операция «Барбаросса» в работах современных германских историков

Дмитрий Стратиевский

В советской, а затем российской коллективной исторической памяти военный конфликт 1941–1945 гг. традиционно выделяется из общего контекста Второй мировой войны. Из советского периода было унаследовано специальное название, Великая Отечественная война. Соответственно, 22 июня 1941 г., день нападения Германии на Советский Союз, является особой датой, которая и 80 лет спустя отмечает момент вовлечения в войну всего советского народа. В трех постсоветских государствах это официальная памятная дата: в России (День памяти и скорби), Беларуси (День всенародной памяти жертв Великой Отечественной войны) и Украине (День скорби и чествования памяти жертв войны). Если 9 Мая нередко называют последним советским праздником, воспринимающимся позитивно большинством жителей постсоветского пространства, несмотря на оценку действий Красной Армии и ее полководцев в тот или иной период, то 22 июня можно считать таким памятным днем. Вне зависимости от восприятия СССР и событий, предшествовавших началу Второй мировой войны, существует консенсус: нападение Германии оценивается исключительно негативно, в качестве отправной точки, положившей начало гибели миллионов людей и затронувшей в той или иной степени каждого жителя Советского Союза.

В коллективной исторической памяти Германии отношение к войне на востоке Европы априори не могло быть гомогенным и неоднократно переживало трансформации. В ГДР антифашизм являлся фактически государственной идеологией, но его догматичная форма подменяла собой глубокое изучение периода 1939–1945 гг. История войны воспринималась официальной наукой абстрактно и упрощенно. В свою очередь, в первые десятилетия существования западногерманского государства практиковалась политика забвения. В обществе присутствовало понятие «час ноль», означавшее капитуляцию Третьего рейха как точку отсчета, после которой следовала совершенно новая эра в истории немецкого народа, лишь крайне опосредованно связанная с прошлым[254]. Превалировала «финансовая» ответственность за преступления, совершенные в период Второй мировой войны, выраженная в государственных компенсационных выплатах некоторым выжившим и отдельным государствам (вопрос компенсаций пострадавшим от нацизма, проживавшим в социалистических странах, по понятным причинам не рассматривался). Для нового определения, обозначающего войну против СССР, было выбрано известное слово «Russlandfeldzug» («поход против России»)[255], не содержавшее правовой и моральной оценки этого «похода». Это понятие использовалось не только в быту, но и в воспоминаниях немецких генералов, а также в работах некоторых историков. Переосмысление и жесткий анализ событий 1941–1945 гг. начались лишь в конце 60-х гг. XX в., с началом «студенческой революции» в ФРГ, антивоенного и правозащитного движения. Этот процесс продолжился более интенсивно после воссоединения Германии. Немалую роль в вопросе окончательного демонтажа мифа о «чистом вермахте» сыграла экспозиция «Преступления вермахта», показанная в 1990–2000-х гг. и ставшая одной из самых обсуждаемых в Германии за последние десятилетия выставок[256]. Немецкое общество «открывало» для себя «новые» (для него) группы пострадавших советских граждан: в 1990-е – жертвы Холокоста на территории СССР и убитые в ходе карательных акций против нееврейского советского населения, в 2000-е – гражданские принудительные работники, в 2010-е и по настоящее время – советские военнопленные и умершие во время блокады Ленинграда[257].

Германская историческая наука, если говорить обобщенно, также изменяла свои приоритеты, либо чуть опережая пики общественного внимания, либо соответствуя им. В 1950–1960-е годы внимание профессиональных немецких историков скорее фокусировалось на исследовании системы власти в период нацизма и репрессиях на территории страны. О «войне на Востоке» писали преимущественно бывшие военачальники вермахта в мемуарах, а анализ действий немецкой военной машины в СССР проходил скорее в англоязычном научном пространстве[258]. В 1980-е произошел всплеск научного интереса к различным фрагментам войны против Советского Союза, связанный не в последнюю очередь с работами немецких историков Вольфрама Ветте, Герта Юбершера, Манфреда Мессершмидта и др. После 1990 г. эта тенденция продолжилась. Сейчас в ассортименте ведущих книжных онлайн-магазинов[259] и в стационарных сетях[260] постоянно представлены несколько сотен наименований печатной продукции, так или иначе затрагивающих подготовку, идеологическую основу, начало, ход и последствия войны Германии против СССР. Это литература научного, научно-популярного и публицистического характера, предназначенная для различных кругов читателей, начиная с наиболее «легких» и «понятных» изданий, написанных «простым языком», например специальный выпуск журнала «Шпигель» «Нападение. Война Гитлера против Советского Союза» к 75-летию агрессии[261]. Уже в описании издания на сайте этот военный конфликт назван «самой варварской войной в истории человечества»[262]. Несколько десятков изданий последних лет можно аттестовать как строго научные работы, посвященные мотивам, подготовке, реализации и краху плана «Барбаросса».

В настоящей статье автор на основе анализа ряда современных публикаций выделяет ключевые точки в оценках ведущих немецких историков по данной проблематике. При отборе использовались следующие критерии.

1. Публикации за последнее время, в большинстве своем за последние 10 лет. Также для анализа привлекались нынешние редакции работ из предыдущих временных периодов, если они были заметно переработаны и дополнены с учетом нынешнего состояния научной мысли и с привлечением новых источников.

2. Работы исключительно академического характера авторства известных историков, выпущенные в издательствах. Публицистика, журналистика, учебные пособия, воспоминания, самиздат и любительские статьи не учитывались.

3. По возможности, с целью повышения объективности, изучались работы представителей различных исторических школ, в которых использовались отличающиеся друг от друга методики и подходы.

4. Учитывались книги, доступные в магазинах и библиотеках в печатном и/или электронном формате, которые имеют значительный читательский охват и в состоянии оказать влияние на научную мысль и дискуссии в обществе.

В результате анализа научной литературы, отобранной по вышеуказанным критериям, нами выделено десять ключевых тезисов, в отношении которых в современной германской историографии имеется либо консенсус, либо максимальное сближение позиций.

1. Нападение на СССР не было кратко- или даже среднесрочной «реакцией» на определенные события. Это решение логично соответствовало давно сформировавшейся у Гитлера его собственной геополитической картины мира.

В ряде публикаций немецких историков присутствует уверенность, что Гитлер в той или иной степени заранее планировал агрессивную войну на востоке Европы, считал неизбежным военное столкновение с Москвой. Уверенность в этом у главы нацистской Германии присутствовала еще до лета 1940 г., то есть до нередко цитируемых известных высказываний о необходимости войны, таких как слова в адрес главнокомандующего западной группы войск Герда фон Рундштедта от 2 июня 1940 г. («Мир с Лондоном поможет нам приступить к выполнению нашей большой и важной задачи: разобраться с большевизмом») (Klee, 1958: 189), до утвержденного 25 июня 1940 г. Генеральным штабом сухопутных сил и его начальником Францем Гальдером «нового приоритета – удара на Востоке» (Halder, 1962: 372) и, безусловно, задолго до подписания «директивы фюрера