Далекие Шатры - Мэри Кайе

– Мне кажется, – сказал Кака-джи, – мой брат не любил детей по-настоящему, даже своих собственных. Он терпел их присутствие, если они хорошо себя вели, но стоило им заплакать или причинить беспокойство еще каким-нибудь образом, он моментально отсылал их прочь и зачастую отказывался видеть по многу дней подряд. Он считал эту меру наказанием, хотя вряд ли так думал еще кто-нибудь, кроме Лалджи, который был первенцем моего брата и погиб много лет назад. Лалджи очень любил отца и многое отдал бы за его благосклонность, но младшие дети слишком редко виделись с ним, чтобы питать к нему привязанность. Возможно, Джоти со временем занял бы место погибшего брата в сердце своего отца, но вот Нанду вряд ли: он не ездил верхом…

Это тоже была вина Джану-рани, ведь нельзя же винить мальчика, которому едва исполнилось три года, когда он впервые упал с пони. Непривычный к боли, Нанду долго вопил от страха и неприятных ощущений, вызванных несколькими незначительными ссадинами, и Джану-рани больше не позволила ребенку ездить верхом, утверждая, что он получил серьезную травму и легко мог разбиться насмерть. Даже сейчас он старался как можно реже садиться на лошадь.

– Он ездит на слонах, – пояснил Кака-джи. – Или в повозках – как женщина.

Джану, несомненно, точно так же поступила бы и с младшим сыном, не будь он слеплен из другого теста: когда Джоти в первый раз упал с пони, он тоже заорал во все горло с перепуга, но, перестав вопить, настоял на том, чтобы снова сесть в седло, и не позволил саису вести лошадь в поводу. Это привело в восторг отца, наблюдавшего за ним, хотя Нанду, добавил Кака-джи, нисколько не обрадовался.

– Думаю, здесь всегда присутствовала зависть. Между братьями подобное чувство не редкость, когда один обладает способностями, каких нет у другого.

Во многих отношениях судьба благоволила к Нанду. Во-первых, он был баловнем матери, первым и любимым ребенком. Во-вторых, после смерти своего сводного брата Лалджи он стал наследником престола, а теперь и махараджей Каридкота. Но, похоже, он по-прежнему временами испытывал зависть, и он пошел в нотч характером и телосложением. Как Джану-рани, он обладал вспыльчивым и неуправляемым нравом: никто никогда не пытался совладать с его припадками гнева, которые мать находила царственными и величественно-страстными, которых слуги смертельно боялись и о которых отец, редко с ним видевшийся, ведать не ведал. Нанду никогда не увлекался никакими спортивными играми и не имел для них физических данных, будучи низкорослым и тучным, как мать. Но в отличие от нее он был не особо хорош собой и на удивление смугл для северянина. «Кала-адми», «черномазый» – презрительно говорили жители Каридкота. И они неизменно приветствовали громкими возгласами Джоти, когда он появлялся на улицах, и хранили молчание, когда по городу проезжал Нанду.

– Зависть – отвратительное чувство, – задумчиво произнес Кака-джи, – но, увы, мало кто из нас может утверждать. что свободен от нее. Я сам часто мучился завистью в юности, и хотя теперь я стар и должен был бы с возрастом избавиться от подобных бесполезных чувств, все же порой я ощущаю ее цепкую хватку. Поэтому я боюсь за Джоти, чей брат завистлив и могуществен…

Старик прервался, чтобы выбрать очередную сливу из коробки засахаренных фруктов, принесенной в подарок инвалиду, а означенный инвалид спросил обманчиво небрежным тоном:

– И по-вашему, вполне способен расправиться с ним?

– Нет, нет, нет! Вы не должны думать… я не имел в виду…

От волнения Кака-джи проглотил сливу целиком и поспешно хлебнул воды, чтобы не подавиться, а Аш осознал, что допустил серьезную ошибку, попытавшись подстегнуть старого господина с помощью наводящего вопроса. Таким способом он от него ничего не добьется – и добьется многого, позволив ему болтать в свое удовольствие. Но если Кака-джи действительно боится за Джоти, то чего именно он боится? Как далеко, по мнению старика, может зайти его племянник махараджа в своем стремлении навредить младшему брату, которому завидовал и который осмелился посмеяться над ним?

Аш знал, что Джоти присоединился к свите невест без разрешения и против воли старшего брата. Но тот факт, что Джоти изыскал возможность отправиться следом за ними в сопровождении не менее восьми человек и со значительным количеством багажа, свидетельствовал, что мальчик располагал достаточной свободой действий. Во всей этой истории было что-то непонятное – что-то не вполне совместимое со сложившимся в представлении Аша образом завистливого и деспотичного молодого правителя, который, чтобы насолить своему младшему брату, запретил ему сопровождать сестер на бракосочетание, а узнав о нарушении запрета, впал в ярость и замыслил убить его. Например, события не увязывались по времени.

Махараджа ничего не узнал бы о выходке Джоти (слово «побег» здесь вряд ли уместно) по крайней мере в течение нескольких дней. Но на деле его неведение длилось бы гораздо дольше, так как, по словам Кака-джи, Нанду проводил своих сестер до границы княжества не столько из братских чувств, сколько потому, что ему было по пути: он направлялся в охотничьи угодья в предгорьях, где собирался провести две недели с малочисленным отрядом, постоянно находясь в движении и каждую ночь разбивая лагерь на новом месте, а днем занимаясь охотой. Он редко выезжал в такого рода экспедиции, но уж если выезжал, то предпочитал забыть о государственных делах и отложить решение подобных вопросов до своего возвращения. Посыльные с донесениями не горели желанием беспокоить махараджу, а поскольку охотничий отряд постоянно перемещался, новости о проступке младшего брата наверняка дошли бы до него с изрядным опозданием. Это, по всей видимости, понимал Джоти и, несомненно, понимали люди, сопровождавшие мальчика при побеге из Каридкота. Несмотря на верность и преданность принцу, они едва ли пошли бы на такой риск, зная, что их могут остановить на границе или настигнуть в нескольких милях от нее и с позором доставить к махарадже, пребывающему в лютой ярости.

По мнению Аша, им вообще не следовало соглашаться на такую затею, но Кака-джи придерживался иной точки зрения: все они, сказал Кака-джи, верные придворные Джоти, приставленные к нему его матерью, покойной махарани, и они не только обязаны беспрекословно подчиняться ему, но и лично заинтересованы в этом, потому что их благополучие прямо зависит от благополучия принца.

– Кроме того, – признал Кака-джи, – Джоти тоже порой бывает крайне упрямым. Видимо, когда придворные попытались отговорить его, он пригрозил, что уедет один, а этого они, разумеется, никак не могли допустить. Мальчик находится на их попечении, и они покрыли бы себя несмываемым позором, если бы позволили ему уехать одному, без всякого сопровождения, хотя, мне думается, они не решились бы сопровождать Джоти, если бы не знали наверное, что махараджа узнает о побеге слишком поздно и не успеет перехватить брата по дороге к нам. Но здесь они временно чувствуют себя в безопасности, ибо сейчас находятся не на территории махараджи, а на территории, подвластной Британии, и под вашим покровительством, сахиб. По их рассуждениям, правитель Каридкота не может знать, как вы отреагируете на попытку силком увезти ребенка от сестер и вернуть домой для наказания – ведь понятно же, что Джоти не поедет туда по своей воле. Слуги принца надеются, что махараджа поймет бессмысленность всяких попыток арестовать брата, тем более что ему надо лишь дождаться окончания свадебных церемоний, после чего Джоти, конечно же, вернется. Но к тому времени, будем надеяться, гнев махараджи поостынет и он не станет излишне сурово наказывать мальчика за поступок, который, давайте признаем, является всего лишь детской шалостью.

Слова Кака-джи звучали оптимистично, но в голосе особого оптимизма не слышалось, и он довольно резко переменил тему и заговорил о других вещах. Тем не менее он уже успел дать Ашу много пищи для размышлений долгими бессонными ночами, когда неудобные лубки и повязки не давали уснуть.

Все трудности, которые он предвидел сам и о которых его предупреждали в обыденной официальной обстановке Равалпинди, сводились к таким проблемам, как снабжение продовольствием, необходимость соблюдать определенные правила поведения и вероятность (ничтожная и практически не принимаемая в расчет) нападения разбойников в особо глухих местностях. Но ни Аш, ни военное начальство не предвидели гораздо более сложных и опасных проблем, с которыми он сейчас столкнулся. И он понятия не имел, как с ними справиться, по крайней мере пока.

По этой причине, если не по какой другой, у Аша были основания радоваться, что он прикован к постели из-за травм: таким образом он получал не только время для раздумий, но и возможность подождать с решительными действиями. Сейчас он ничего мог сделать, разве что старался ежедневно задерживать Джоти в своей палатке подольше и доверил Мулраджу приглядывать за мальчиком остальную часть дня. Но ведь за днем наступает ночь… Впрочем, скорее всего, ночью Джоти находится в большей безопасности, чем в любое другое время суток, так как он спит в окружении личных слуг, которые все, по словам Кака-джи, ему преданы. А если не ему самому, скептически решил Аш, то хотя бы его интересам, совпадающим с их собственными.