Сообщество разума - Марвин Мински

фиксированной структурой, которую наши языковые агенты легко могут считывать и копировать. Если p вообще существует, вероятно, оно представляет собой подверженную изменениям сеть, где взаимодействуют несколько агентов. Если так, то языковый агент может лишь выдвигать гипотезы и строить догадки о p и пытаться подтвердить или опровергнуть их, проводя эксперименты. Даже будь p четко определено, воздействие языкового агента способно изменить его настолько, что окончательная версия q не будет соответствовать исходной структуре p. Порой мы называем этот процесс «мышлением в словах».

Иначе говоря, то, что мы «имели в виду», может существовать (или нет) на самом деле до произнесения слов, но языковый агент, как правило, либо переформулирует некие прежние выражения, либо создает нечто новое, отличное от прежних опытов. Всякий раз, когда мы пытаемся выразить словами какое-либо сложное ментальное состояние, нам приходится упрощать – что оборачивается потерями смысла или нежелательным «акцентированием» каких-то моментов. Никакое словесное описание ментального состояния никогда не будет полным: отдельные нюансы всегда выпадают. Однако, будучи вынужденными отделять существенное от случайностей, мы обретаем возможность выполнять переформулировки. Например, столкнувшись с проблемой, мы можем сказать себе следующее: «Ну-ка, давай посмотрим, что именно мы пытаемся сделать». Далее, поскольку наш языковый агент мало что знает о фактическом состоянии других агентов, ему нужно отвечать на подобные вопросы и строить теории, а в результате мы можем очутиться в состоянии «ясности ума», лучше подходящего для решения нашей задачи.

Когда мы пытаемся объяснить что-то, что, как нам кажется, мы знаем, скорее всего, на выходе будет что-то новое. Всем учителям известно, как часто мы постигаем истинный смысл чего-то, лишь объясняя это что-то кому-то другому. Наши способности формулировать словесные описания могут задействовать все прочие способности мышления и решения задач. Если речь идет о мышлении, следует уточнить: «Насколько сильно обыденная мысль зависит от использования слов?» Разумеется, многие из наиболее эффективных способов мышления практически не используют навыки языкового агента. Возможно, мы переходим к словам только тогда, когда другие способы оказываются непригодными. Выходит, что употребление языка способно открыть нам совершенно новые миры мышления. Это логично: если мы репрезентируем объекты через цепочки слов, становится возможным использовать их неограниченным множеством способов для изменения происходящего в других наших агентах. Конечно, мы не понимаем, как это осуществляется, и потому прибегаем к обозначениям вроде «парафраза» или «смещение акцентов», словно не изменяем того, что пытаемся описать. Важнее всего то, что в моменты, когда эти словесные цепочки отделяются от своих «значений», они перестают подчиняться ограничениям, установленным другими агентами, и языковая система может творить с ними, так сказать, что ей заблагорассудится. Далее мы можем передавать от ума к уму эти цепочки, плод деятельности нашей «грамматической тактики», и любой человек способен получить доступ к наиболее успешным формулировкам, созданным другими людьми. Вот то, что мы называем культурой, – концептуальные сокровища, накопленные людьми на протяжении истории человеческого рода.

Глава 23

Сравнения

Каковы, по сути, условия для возникновения формального мышления? Ребенок должен не только применять операции к объектам – другими словами, мысленно выполнять возможные действия с ними; он должен также «осмыслять» эти операции в отсутствие объектов, которые заменяются чистыми предложениями. То есть «осмысление» есть мысль второго порядка. Конкретизация является представлением возможного действия, а формальное мышление есть репрезентация репрезентации возможного действия… Поэтому неудивительно, что система конкретных операций должна окончательно формироваться в последние годы детства, прежде чем ее станет возможно «осмыслить» в формальных операциях. В функциональном смысле формальные операции не отличаются от конкретных, за исключением того, что они применимы к гипотезам или суждениям, логика которых является абстрактным переводом значений системы «вывода», управляющей конкретными операциями.

Жан Пиаже

23.1 Мир различий

Обыденная мысль опирается в основном на опознание различий. Это объясняется тем, что обычно признается бесполезным делать что-либо, не оказывающее заметного влияния. Выяснять, действительно ли сделано что-то существенное, все равно что спрашивать: «В чем разница?» В самом деле, всякий раз, рассуждая о «причинах и следствиях», мы подразумеваем воображаемые отношения, которые связывают воедино различия, ощущаемые нами. По сути, наши цели являются лишь способами, которыми мы репрезентируем потенциальные изменения и отличия.

Любопытно отметить, что множество привычных умственных действий возможно представить в терминах различий между ситуациями. Допустим, у нас есть две ситуации A и Z, а D – описание различий между ними. Допустим также, что мы хотим применить некоторую процедуру P к ситуации A. Имеется несколько вариантов этого мысленного действия.

Рис. 115

Прогнозирование: В той мере, в какой возможно предугадать воздействие P на ситуацию A, мы можем избежать реальных затрат и рисков фактического выполнения этих действий.

Ожидание: Если мы ждем, что P приведет к ситуации Z, но на самом деле возникает ситуация Y, возможно объяснить происходящее через описание различий между ситуациями Y и Z.

Объяснение: Если действия наподобие P обыкновенно приводят к возникновению различий типа D, то при обнаружении D можно сделать вывод о выполнении P.

Желание: Если вы находитесь в ситуации A, но хотите, чтобы ситуация больше напоминала Z, стоит попытаться запомнить способы устранения или уменьшения различий D.

Побег, нападение, оборона: Если действие P ведет к возникновению пугающего различия D, можно попытаться исправить положение, выполнив какое-то действие, которое отменяет последствия P или противоречит им.

Абстракция: Во многих формах мышления различия, отмечаемые между объектами на каждом уровне, становятся «объектами» мыслей более высокого уровня.

Важны не только различия сами по себе; куда чаще, чем осознаем, мы думаем о различиях между различиями. Например, «высота» физического объекта на самом деле есть различие в местоположениях его верхнего и нижнего торцов. А это означает, что высокоуровневые агенты наших сообществ «Больше» должны оперировать различиями между различиями. Например, агент Выше должен учитывать разницу между двумя высотами – но, как мы только что видели, сама высота есть разница между двумя местоположениями.

Способность анализировать различия между различиями важна постольку, поскольку она лежит в основе наших способностей решать новые задачи. Дело в том, что эти «различия второго порядка» суть наши подручные средства для напоминания себе о других задачах, которые уже известно, как решить. Иногда говорят о «рассуждениях по аналогии»; этот метод считается экзотическим (как минимум нетипичным) способом решения задач. Но, на мой взгляд, способа обычнее не существует.

23.2. Различия и дубликаты

Важно уметь обнаруживать различия. Но это, казалось бы, невинное требование создает проблему, значимость которой до сих не признана