Сообщество разума - Марвин Мински

мысленных структур в цепочки – одна из полезнейших разновидностей рассуждений. Допустим, мы узнали, что «Джон отдал воздушного змея Мэри», а затем «Мэри отдала змея Джеку». Значит, можно умозаключить, что змей перешел от Джона к Джеку. Как мы делаем подобные выводы? Некоторые думают, что мы используем для этого «логику». Простейшее же объяснение гласит, что мы всего-навсего объединяем в цепочки трансфреймы. Предположим, перед нами два фрейма вроде следующих:

Все A суть Б Все Б суть В

Просто объединим первое Начало и второе Назначение, чтобы получить новый «фрейм вывода»:

Все A суть В

Чтобы проделать такое «рассуждение», мы должны использовать наши изономы для изменения краткосрочных воспоминаний. Но для этого требуется нечто большее, чем простое увязывание в цепочку. Например, все старшие дети могут сделать вывод, что Твити (имя собственное) умеет летать – из посылок «Твити – птица» и «Все птицы умеют летать». Однако здесь требуется умение работать с разными аргументами, ведь первое Б – это «птица», а второе Б – «все птицы». Умение создавать подобные цепочки было бы практически бесполезным, если бы мы могли делать это только при одинаковых значениях обеих проном. На протяжении многих лет дети улучшают способность определять, когда две структуры достаточно схожи между собой, чтобы цепочка получалась осмысленной. Данное умение зачастую требует вспоминать и использовать другие типы знаний в соответствующих «полосах пропускания».

Детям нужно много лет, чтобы изучить эффективные способы использования проном и изоном. Младшие не способны ни упорядочить свои представления о физическом мире, ни делать выводы, которые обсуждаются на этих страницах. Чтобы думать как взрослые, необходимо развиваться и учиться использовать процессы управления памятью, которые одновременно манипулируют несколькими наборами проном. Именно такой процесс таится в нашем простом сценарии «Положите яблоко в ведро». Сначала мы просто «присваивали» яблоко Началу, а ведро Назначению, но ведь нельзя что-то положить куда-то, не имея этого что-то, а потому процесс должен включать две операции, два трансфрейма. Первый описывает перемещение руки к яблоку, второй – перемещение яблока в ведро. При этих действиях прономы должны изменить свои роли, поскольку местоположение яблока является Назначением первого трансфрейма – и становится Началом второго. Пускай мои слова покажутся кому-то слишком очевидными, но я отмечу, что какие-то ментальные процессы должны изменить роль этой прономы.

Обучаясь манипулировать нашими изономами, мы можем объединять мысленные репрезентации в структуры, которые напоминают мосты, цепи и башни. Наши языковые агенты учатся выражать эти структуры в виде сложных предложений, используя грамматические конъюнкции «и», «потому что», «или». Но язык – не единственная область, в которой мы учимся «концептуализировать», то есть относиться к нашим ментальным процессам почти так, как если бы они были объектами. Решив какую-либо трудную задачу, мы можем обнаружить, что мыслим себе шаги, которые предприняли, словно элементы некоей физической структуры. Это помогает объединять их в другие формы, которые приводят к тем же результатам, но гораздо быстрее и с куда меньшими затратами умственных сил.

22.6. Выражение

Язык позволяет нам воспринимать наши мысли так, как если бы они были физическими предметами. Допустим, мы встречаем кого-то, кто пытается решить какую-то задачу. Мы спрашиваем, как дела. «Думаю», – отвечают нам. «Вижу, – говорим мы, – но о чем?» – «Ну, я искал способ решить задачу, и мне кажется, что я только что его нашел». Мы рассуждаем так, будто идеи схожи с детскими кубиками, которые можно взять и использовать!

Почему мы «овеществляем» наши мысли? Одна из причин заключается в том, что это позволяет нам повторно использовать замечательные механизмы мозга, призванные помочь в постижении мира вокруг. Кроме того, этот навык помогает путешествовать по ментальным мирам с той же легкостью, с какой мы торим пути в физическом пространстве. Подумайте – ведь стратегии, которые мы используем для мысленного «поиска», напоминают стратегии обнаружения реальных предметов: поискать там, где это хранится обычно или где было раньше, но не нужно пытаться найти что-то отсутствующее снова и снова в одном и том же месте. На протяжении многих столетий в наших практиках изучения памяти доминировали два метода. Один опирался на сходство звуков и использовал возможности наших языковых агентов для установления связей между словами. Другой метод основан на воображении предметов, которые мы хотим запомнить, в каком-то знакомом месте, например на дороге или в комнате, которая нам хорошо известна. Так мы можем применять навыки определения местоположения для отслеживания наших идей.

Наша способность воспринимать идеи как объекты сочетается со способностью снова и снова использовать наш мозговой механизм. Всякий раз, когда агент перестает справляться с работой, будучи «перегружен» большой и сложной структурой, мы можем трактовать эту структуру как сводную единицу – посредством ее овеществления или, как мы обычно говорим, «концептуализации». Затем, когда мы заменили громоздкую структуру, представили ее в виде компактного символа, упомянутый агент может продолжать свою работу. Так мы можем создавать грандиозные структуры идей, подобно строительству высоких башен из маленьких кубиков.

Поскольку все они получают представление в уме, я подозреваю, что различие между физическими объектами и идеями в самом деле невелико. Физические объекты полезны для нас в силу своей «сущности», то есть потому, что их свойства сравнительно постоянны. Идеи же мы обычно не воспринимаем как субстанциальные, поскольку они лишены привычных качеств объектов, то бишь цвета, формы и веса. Тем не менее «хорошие идеи» тоже должны обладать субстанциальностью, пусть и иного рода.

Никакая концепция или идея не способна приносить пользу, если она подвержена изменениям и не остается в каком-то ментальном «месте» достаточно долго для того, чтобы мы могли отыскать ее при необходимости. Также мы не сможем достичь цели, если эта цель не будет сохраняться достаточно долго. Если коротко, ни один ум не способен функционировать без каких-либо стабильных состояний или воспоминаний.

Может показаться, что я выражаюсь фигурально, поскольку ментальное «место» несколько отличается от физического местоположения. Но если мы думаем о каком-то месте, которое нам известно, эта мысль сама по себе не является физическим местоположением; перед нами комбинация воспоминаний и иных умственных процессов. Замечательная способность думать так, будто мысли вещественны, вдобавок позволяет нам созерцать продукты нашей мыследеятельности. Без умения мыслить мы никогда не обрели бы интеллекта в широком смысле слова, при сколь угодно обильном репертуаре специальных навыков. Конечно, та же способность позволяет нам изобретать пустые мысленные конструкции вроде «Это утверждение говорит о себе», которое истинно, но бесполезно, или «Это утверждение не говорит о себе», которое ложно и бесполезно, а также «Это утверждение ложно», представляющее