Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Растерянная, лишенная поддержки, королева вела жалкую жизнь среди непрерывных тревог. Госпожа де Ламбаль, верная и в несчастье, осталась рядом с ней, но от нее не было никакой помощи. Из короля, этой впавшей в уныние туши, порой за целый день не удавалось вытянуть ни слова. Только письма от Ферзена приносили ей некоторое утешение. В Брюсселе, где он оставался, несмотря на настойчивые призывы отца вернуться в Швецию, Аксель прилагал все силы для ее спасения.
По мере усиления опасности их переписка ускорялась. Письма, по большей части зашифрованные, перевозились в коробках для печенья и шоколада, пакетах чая, иногда под подкладкой одежды либо шляпы. Обычными почтальонами служили Гогла и Леонар.
Перепуганная Мария-Антуанетта писала Ферзену дважды в день, крича о своем отчаянии. Время поджимало, в любой момент всем им могли перерезать горло. Шайка убийц вокруг них непрерывно увеличивалась. В Париж прибыли шестьсот марсельцев, постоянно горланивших на улицах звавшую к ненависти и резне песню, придававшую бунту смертоносную дерзость.
Наконец усилия Ферзена принесли плоды. Австрия и Пруссия, напуганные развитием революции, заключили соглашение. 25 июля герцог Брауншвейгский издал в Кобленце манифест с угрозами подвергнуть Париж военной расправе и полному разрушению в случае применения малейшего насилия к королю и королеве. 28-го его армия выступила в поход, перешла границу и двинулась на Париж.
Спасены! Спасение шло к ним, как она всегда желала, на острие иностранных штыков. Она непрерывно перечитывала записку Ферзена с сообщением об этом чуде. По-прежнему озабоченный ее безопасностью, он указывал ей на подвал в Лувре, где она могла бы спрятаться в случае опасности. В мыслях она уже видела войска коалиции входящими в сердце Франции. Через несколько дней они будут в Вердене, потом в Шалоне, в Мо… возможно, придется подождать их с месяц…
Увы! Манифест герцога Брауншвейгского, который должен был напугать революционеров, лишь подхлестнул их ярость. На провокацию прусского военачальника народ ответил криками гнева и призывами к мести. Как только содержание наглой прокламации стало известно в Париже, якобинцы созвали свои отряды и выдвинули лозунг: на короля и королеву, призвавших иностранных тиранов себе на помощь! Городские секции вновь потребовали низложения Людовика XVI. Сочтя муниципалитет чересчур умеренным, они образовали повстанческую Коммуну, призванную навязать Собранию волю якобинцев. Марсельцев привели в центр столицы, вооружали федератов; на всех стенах плакаты звали патриотов к восстанию и резне.
И настал день 10 августа, воспоминания о котором раскаленным огнем жгли сердце королевы. Накануне они долго не ложились, ожидая штурма, опасаясь худшего. С полночи все парижские колокола забили в набат, на всех перекрестках трещали барабаны. В теплой ночи звучал топот ног отрядов, направляющихся от предместий к Тюильри.
Они собрались в зале Совета: королевская семья, принцесса де Ламбаль, госпожа де Турзель, министры, генеральный прокурор-синдик департамента Рёдерер и несколько верных слуг. Защищать их готовились двести дворян, девятьсот швейцарцев и несколько рот Национальной гвардии.
Встало солнце, его красный диск поднялся над деревьями, и вместе с ним воздух наполнился шумом.
Мария-Антуанетта повернулась к королю, который рухнул в кресло и, казалось, уже не принадлежал этому миру.
– Месье, – сказала он, тряся его за плечо, – самое время вам показаться. Неужели вы оставите нас погибать здесь? Ну, вставайте! Ваши люди ждут вас. Воодушевите их, подбодрите своим присутствием, возглавьте, при необходимости сядьте на коня и атакуйте этот сброд.
Людовик XVI поднял на жену полные слез глаза и пробормотал несколько бессвязных слов. Наконец, подзаряженный ее энергией, поднялся и, робкий и жалкий, как выпоротый ребенок, подчинился.
Было шесть часов. Он спустился во двор, пухлый, в мятом фиолетовом камзоле, в сбившемся набок парике. Внизу гвардейцы и швейцарцы встретили его криками «Да здравствует король!» и «Долой якобинцев!». Мгновение он смотрел на них своими мутными глазами и пошел дальше, тяжелым шагом, опустив голову, не способный произнести ни слова. Едва он дошел до артиллеристов гвардии, как из толпы, собравшейся перед дворцом, раздалось: «Да здравствует нация! Долой Вето! Долой жирного хряка!» Терраса Фейянов, черная от пик, эхом повторила эти полные ненависти слова. Он в нерешительности остановился и, резко развернувшись, возвратился во дворец под улюлюканье.
Семь часов. Штурм неизбежен. Народ заполнил площадь Карусель; несколько самых дерзких уже забрались на стены. Внизу муниципальные гвардейцы, неорганизованные, не имеющие патронов, готовые перейти на сторону мятежников.
– Сир, – обратился к королю Рёдерер, – их там несколько тысяч, с пушками; если вы окажете сопротивление, нас всех перебьют. У вас остается единственный выход: просить убежища у Собрания.
Мария-Антуанетта встала перед дерзким советчиком. Ее лицо было искажено гневом и протестом.
– Капитулировать без боя? Вы этого хотите, месье? Я скорее соглашусь, чтобы меня прибили к одной из этих стен, чем покину их.
Но Людовик XVI, в очередной раз отказавшись от применения насилия, склонился к менее рискованному решению.
– Пойдемте! – сказал он. – Раз так надо, дадим и это последнее доказательство преданности.
Они спустились: король впереди, за ним его семья, госпожи де Ламбаль и де Турзель, министры. Они прошли по саду между двойным строем национальных гвардейцев и швейцарцев. Людовик XVI отметил, что дофин, шаля, подбрасывает ногой устилающие аллею листья.
– Надо же, – сказал он, – листья уже осыпаются. Рановато в этом году.
Он был спокоен, как на прогулке. Под крики черни кортеж похоронным шагом достиг террасы Фейянов. Когда они вошли в Манежный зал, где шло заседание Собрания, крики удвоились:
– Нет! Никаких женщин! Прогоните Австриячку! Она приносит народу несчастье, она не войдет.
Пока Рёдерер уговаривал разъяренных крикунов, несколько депутатов вышли навстречу королевской семье. Наконец, задерганные, получив немало толчков, король и его свита вошли в зал, где почти тотчас их заперли в комнатку для секретарей, ведущих протокол.
Едва они туда вошли, как снаружи донесся жуткий шум: ружейная стрельба, канонада и рев толпы, бросившейся на штурм. Это марсельцы и федераты атаковали Тюильри и после ожесточенного сопротивления его защитников захватили дворец, перерезали швейцарцев, разграбили и подожгли как основное здание, так и служебные пристройки.
Целых восемнадцать часов Людовик XVI и его семья провели в тесной комнатке секретарей, где потолок был настолько низким, что невозможно было даже стоять в полный рост. Снаружи о стены здания билась великая ненависть Парижа, воплотившаяся в реве распоясавшейся толпы, в запахе пороха и крови. Марсельцы, федераты, весь народ, вооруженный пиками, требовали низложить короля. Верньо встал и зачитал декрет, приостанавливающий полномочия Людовика XVI.
Ночью
- Куриный бульон для души. Сила благодарности. 101 история о том, как благодарность меняет жизнь - Эми Ньюмарк - Биографии и Мемуары / Менеджмент и кадры / Маркетинг, PR, реклама
- Тайны «Фрау Марии». Мнимый барон Рефицюль - Артем Тарасов - Историческая проза
- Веласкес - Мария Дмитренко - Биографии и Мемуары
- Великие любовницы - Эльвира Ватала - Историческая проза
- Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи - Биографии и Мемуары
- За столом с Пушкиным. Чем угощали великого поэта. Любимые блюда, воспетые в стихах, высмеянные в письмах и эпиграммах. Русская кухня первой половины XIX века - Елена Владимировна Первушина - Биографии и Мемуары / Кулинария
- Я репетирую жизнь - Татьяна Васильевна Промогайбо - Биографии и Мемуары / Прочий юмор / Юмористическая проза
- Генерал Дроздовский. Легендарный поход от Ясс до Кубани и Дона - Алексей Шишов - Биографии и Мемуары
- От Тильзита до Эрфурта - Альберт Вандаль - Биографии и Мемуары
- Жизнь Бетховена - Ромен Роллан - Биографии и Мемуары