Роскошная и трагическая жизнь Марии-Антуанетты. Из королевских покоев на эшафот - Пьер Незелоф

на пути, раскинув руки.

– Нет, не ходите! – кричит он. – Какой ужас!

– Да что, в конце концов, происходит? – спрашивает выведенный из себя король.

– Желаете знать? – грубо отвечает человек с саблей. – Ладно! Вам принесли голову Ламбаль…

Стон, за которым следует глухой звук падения тела. Это Мария-Антуанетта, попытавшаяся ухватиться за комод, потеряла сознание и рухнула на пол.

Глава X. Жизнь в Тампле

Постепенно в сердцах узников поселились сомнения и отчаяние. Каждое утро приносило новое несчастье. 21 сентября 1792 года, в тот самый день, когда Конвент сменил собой Законодательное собрание, он объявил об упразднении королевской власти и провозгласил республику. Отныне существовали лишь гражданин и гражданка Капет, с которыми обращались без всякого почтения.

Некоторое время спустя, в исполнение постановления Коммуны, король был переведен в большую башню, и в течение месяца его жена и дети видели его лишь во время трапез и прогулок.

Наконец 26 октября вся королевская семья была переведена в большую башню, оборудование которой завершилось. На первом этаже разместились муниципальные гвардейцы, на втором было караульное помещение, король и дофин поселились на третьем, королева и принцессы над ними. На пятом, между крышей и зубцами, замаскированными жалюзи, открывалась галерея, в которой заключенные могли гулять и дышать воздухом. Винтовая лестница уходила в одну из башенок и на каждом этаже была перегорожена двумя дверьми, одна дубовая, подбитая гвоздями, другая стальная. Для охраны пяти узников были выделены восемь комиссаров, двести восемьдесят стражников под началом старшего майора, двадцать артиллеристов и две пушки.

Комнаты были маленькими и темными. Окна были скорее девятифутовыми амбразурами, забранными решетками и оборудованными снизу козырьками, так что свет мог идти только сверху.

В этой новой тюрьме распорядок дня королевской семьи оставался прежним. Только прогулки в саду стали реже и короче. Узники теперь боялись спускаться, не желая видеть карикатуры и надписи, которые желающие повеселиться патриоты выставляли на самых видных местах: «Мы посадим жирного хряка на диету. Мадам Вето потанцует. Искушение Антуанетты и ее свина». Иногда художник увлекался и, опережая события, рисовал гильотину с пояснительной подписью: «Луи плюнет в мешок»[55].

Когда Мария-Антуанетта возвращалась в свою комнату, канониры распевали куплет песенки про собравшегося в поход Мальбрука:

Мадам поднимается в свою башню,

Неизвестно, когда она спустится…

Коммуна, со своей стороны, изощрялась в попытках дать узникам осознать всю горечь их падения. Она принимала одно за другим постановления, усложнявшие им жизнь даже в самых обычных повседневных деталях. У них отобрали чернила, перья, карандаши и бумагу. 7 октября у короля, у которого уже конфисковали шпагу, отобрали ордена и знаки отличия. Мария-Антуанетта и Мадам Елизавета вынуждены были собственноручно спарывать со своего белья королевскую корону.

1 ноября в Тампль пожаловала депутация Конвента. Во главе шагал человек пяти футов шести дюймов росту, широкоплечий, горбоносый, с пронзительным взглядом; это был Друэ, которого сопровождали Шабо и Сантер. Бывший вареннский почтмейстер сел рядом с Марией-Антуанеттой и с добродушным видом поинтересовался, здорова ли она и нет ли у нее каких-либо жалоб. На протяжении многих часов королева отвечала ему лишь молчанием и презрительным взглядом. По коже у нее бегали мурашки, сердце было полно гневом, но ей пришлось терпеть присутствие этого существа, ставшего причиной ее несчастья, а теперь из авторского тщеславия явившегося взглянуть, в хорошие ли руки попал его шедевр. Наконец, выговорившись, обыскав и обнюхав каждый уголок, он ушел, пообещав вернуться.

Назавтра, в День мертвых и день рождения Марии-Антуанетты, патриоты пришли под окна Тампля требовать, под веселые песенки, головы узников. А те жили в зловещей атмосфере, что не позволило их организмам устоять перед болезнями. В середине ноября занемог король, а несколько дней спустя дофин слег с коклюшем, которым один за другим заразились все остальные члены королевской семьи.

Какое-то время они надеялись, что новая Коммуна, пришедшая на смену существовавшей 10 августа, облегчит их участь, но очень скоро эти иллюзии развеялись. Первой заботой новой городской власти стало поместить в прихожей двух стражников вместо одного и отобрать у заключенных ножи, бритвы и ножницы, которыми они пользовались. «Иголки тоже сдать? – поинтересовалась Мария-Антуанетта. – Ими ведь можно очень больно уколоть». Иголки оставили, но отныне трем женщинам приходилось перекусывать нитки зубами. После продолжительных обсуждений комиссары все-таки согласились иногда давать им ножи для еды при условии их возврата после каждого приема пищи.

Все было против них; события словно сговорились с людьми усугублять их тяжелое положение. От Клери, а еще больше от повара Тюржи, когда-то служившего в Версале и сохранившего им верность, они узнали о крушении своих последних надежд. Пруссаки повсюду беспорядочно отступали. Разбитые при Вальми, они оставили Верден и Лонгви, в то же самое время австрийские войска Марии-Кристины несколькими днями позже были вынуждены снять осаду с Лилля.

Революционные армии преследовали врага. Были завоеваны Савойя и графство Ницца. Кюстин овладел Майнцем, Франкфуртом и оккупировал Пфальц; Дюмурье перешел в наступление в Нидерландах и разгромил австрийцев при Жеммапе.

Сообщения об этих победах в Конвенте встречали радостными криками. Чтобы достойно увенчать их, Робеспьер, Сен-Жюст и Марат ежедневно требовали выдвинуть обвинения и отдать под суд Людовика XVI. Собрание, казалось, не желало слышать этих призывов якобинцев, но тут слесарь Гамен заявил министру внутренних дел Ролану о существовании в Тюильри потайного железного ящика, в котором король спрятал важные документы. Ящик тотчас вскрыли, но что же там обнаружили? Доказательства измены Мирабо и бумаги, подтверждающие сговор двора с иностранными державами для удушения революции.

Робеспьер тотчас взбежал на трибуну и потребовал немедленного осуждения и казни Людовика XVI. В течение трех недель, яростно критикуя жирондистов и подстегивая монтаньяров, он требовал этой меры ради общественного спасения. Наконец 3 декабря Конвент отдал ему жертву, в которую он вцепился.

11 декабря на улицы Парижа были выведены войска; кавалерийские эскадроны и артиллерийские батареи заняли подступы к Тамплю. В одиннадцать часов двое муниципальных гвардейцев привели к Марии-Антуанетте дофина, которого, в соответствии с приказом Коммуны, должны были передать матери на все время процесса. В час короля повезли в суд. Возвратился он только ночью.

В течение полутора месяцев он был разлучен с семьей. Каждый день Мария-Антуанетта и Мадам Елизавета слышали, как его уводят и приводят обратно. Все долгие часы его отсутствия они пытались себе представить драму, разворачивавшуюся в суде Конвента и развивавшуюся, как они подозревали, в ужасном направлении.

20 января 1793 года они наконец узнали развязку. Декрет Конвента разрешал им проститься с Луи Капетом, который завтра должен был