Одесситки - Ольга Приходченко

— Так ему и сказала, чтобы губы не раскатывал. Что ты постарела, уж извини, что так сказала, мол, не подходишь, как баба — старая. А этот подлюка лыбится и говорит: так это хорошо, меньше хвостом вилять будет. Я вокруг неё вальсы танцевать больше не собираюсь. А ты мне поможешь её добыть. Я кое-что уже выяснил, она по-прежнему в магазине кладовкой заведует — смекаешь? Так что давай дружить. Я тебя не обижу. Ты на свой кусок хлеба намажешь ещё маслица. Ну, говорит, как она там без меня? Если хто пристроился, так я его вмиг укорочу. И рукой по горлу у себя провёл. Я знаешь, Надя, сначала оробела, а потом такое зло взяло. Паскуда, счас у меня получишь. Рассказываю ему, так не одна она теперь живёт, а с родной племянницей. Родычей понаехало полдеревни. А племяшку даже прописала. Девка хорошая, Надька в ней души не чает. И работает, и в вечернем институте учится. Ты бы видела, как морда его вытянулась, он аж сплюнул. Надька, и что ты в нём нашла — ну, чистый Гитлер, только шо русский. А с Гитлером его на одну гиляку повесить, и неизвестно, хто кого перетянет.

Надежда Ивановна машинально повернула голову в сторону двери шкафа.

— А шо твоя Надька дома?

— Нет, в деревню поехала, матери крышу крыть.

— Так она ж только вернулася.

— За деньгами приезжала, не хватило на всю крышу, всё ж дорожает, шифер надо, рубероид, и с трубой проблема. Шабашники три шкуры дерут, девчонка сама по крыше лазит, ещё упадёт, так переживаю, веришь, как за дочь родную, боюсь за неё. Уже руку поранила, думала, я не замечу, свалилась с крыши, а не признаётся. Баба Настя, поверь, у меня столько волнений и без этого негодяя. Ни видеть, ни слышать не хочу. Я и морду его не помню, хоть убей. Подумаешь, тысячу лет назад были знакомы, не были, всё в прошлом. Знать не знаю. Жизнь у меня теперь совсем другая. Детей сестры поднимать надо. Спасибо тебе, что отшила этого негодяя. Я здесь капустки наквасила, вот тебе мисочку, бери картошечки, бурячков.

— Спасибо, Надюшенька, так я правильно всё сказала ему?

— Правильно, баба Настя, конечно, правильно. Гнать его надо поганой метлой.

Как только дверь за бабой Настей закрылась, Надежда разревелась, забыв открыть дверь в комнатку племянницы. Потом опомнилась, открыла дверь; бледная Наденька стояла посреди комнаты, прижав раненую руку к груди.

— Слышала?

— Нет, а что, нашли его?

— Пока не нашли, и нас это больше не касается. Как только заживёт твоя рука, поедем в деревню, заберём к себе Ваську. Нечего ему делать там.

— Тётя Надя, родная вы моя! — Девушка бросилась обнимать и целовать тётку, сидящую на стуле в лифчике и голубых трико, прямо в мокрую от пота голову с поредевшими седыми волосами.

МОЯ БАБУШКА И ЕЕ СЕМЕНА ЖИЗНИ

Какая гадость эта зима. Хоть бы снег выпал. А то только зверский мороз и ветер. Дышать невозможно, зато красиво. С утра, когда в школу шла, вроде дождик накрапывал, а сейчас мороз крепчает. Вон как уже обледенели веточки на деревьях, аж звенят. Я повернулась спиной к ветру, попыталась пройти несколько шагов задом наперёд. Бесполезно, ещё хуже. Ветер просто крутит. Сейчас этот дом закончится, и ветер покажет всю свою силу.

Что матери на работе сказать? Почему задержалась? Не буду её расстраивать, первую в жизни двойку схватила. А Елена Васильевна нормальная училка оказалась. Оставила переписывать диктант заново. А как я её сначала не любила!

Но Варвара Петровна всё равно лучше была. Хоть и старенькая, и все посмеиваются над ней, называют её «и зимой и летом одним цветом» — 0на ещё старшую мою сестру учила. И меня, но жаль, только в первом классе, когда ещё мальчишки и девчонки занимались раздельно. Она всегда останавливалась возле моей парты, обязательно по лопаткам постучит, пока я спину не выпрямлю и карандаш в правую руку не возьму. Сначала у меня левой лучше получаюсь, но считалось тогда, левой рукой не положено писать в школе, пусть переучивается. Сейчас я уже пишу, как все, правой, а левой разучилась.

Хорошо было учиться, когда в классе одни девчонки были. Зачем с мальчишками объединили? Раньше в одном здании было две школы, раздельные, так их раздельными и оставили, только девочек, живущих на нечётной стороне, перевели в 105-ю, а мальчиков в 45-ю. В женской 45-й туалет был в здании, а в 105-й во дворе, отгороженный деревянной перегородкой, с одной стороны для девочек, с другой для мальчиков. Я как назло попала в эту 105-ю бандитскую школу. Мальчишки толкаются, дёргают за косы, даже дерутся портфелями прямо по башке. Ничего, я Сашку Пономаренко тоже огрела так, что он на задницу сел и разревелся. Теперь меня побаивается. И еще в туалет 105-й жильцы ходят и разные странные типы. Страшновато. Поэтому мы, девчонки, все домой бежим, как угорелые. А я к маме, если приспичит, там помойное ведро ставят в маленькую комнатку, где стоит какой-то новый аппарат. Его уже второй год все запускают и никак не запустят. Он должен точно ставить диагноз заболевания.

Как медленно ползёт трамвай мимо мясного корпуса-сифона, как его называют. В нём и зимой и летом сплошной сквозняк. Здание специально спроектировано для продажи мяса, как в Париже точь-в-точь, так Фёдор Павлович говорит. Париж — это столица Франции, у бабки Поли любимая книжка на французском языке, без обложки. Она мне рассказала, что в этой книжке написано, как нельзя себя вести, когда я вырасту. У Алки тоже такая есть, только на русском языке, называется «Красное и чёрное», я знаю, там про любовь. А меня заставляют читать всякую ерунду. Ну, «Детство Тёмы» ещё ничего, собачку жалко. «Сын полка» — здорово. Столько книжек Алка выписывает, все деньги на них уходят. Дед говорит, что мало ей брать в библиотеке, так надо ещё иметь свои, личные. Уже складывать некуда. Все подоконники заставлены, на шкафу чуть ли не до потолка пылятся, и всё приговаривает, что это для меня. Постарше стану, пойму, а когда прочитаю их все — поумнею. Дед ещё полки деревянные прибил, и их уже заставила. Бабка, правда, их читает, а потом деду пересказывает, пока тот кушает. Все одно и то же. Этот того убил, а этот этого.

Вон Ленка Гордиенко со своей бабкой идёт. Бабка её совсем на старуху не похожа, разодета, как артистка и молодая. Сколько же шкурок бедных барашков пошло на шляпу, воротник, манжеты, да ещё муфта впереди болтается. Убили, наверное, целое стадо. Фёдор Павлович говорит, чтобы хорошие и дорогие шкурки получились, маму овцу живьём режут и из живота достают ягнят. Воображает бабка, ради её воротников столько бедных овечек убили и их детей. Внучка такая же воображала. Ей менингитку купили, засранке маленькой. Моя Аллочка в институте учится, наша мама не может купить ей такую, очень дорого. Ленка целый лень в школе выпендривалась, в нежно-розовой шапочке, которую и шапочкой тяжело назвать. Одна полосочка через черепушку, и шарфик едва горлышко прикрывает. Вся голова на улице и впереди, и сзади, мода из-за границы пришла специально, чтобы наши модницы заболели менингитом, поэтому их и «менингитками» назвали.

Елена Васильевна потребовала, чтобы Ленка сняла эту шапочку. Эта хитрюга притворилась, что у неё болят ушки и мама ей не разрешает даже дома снимать шапочку, греть ушки надо. Так все уроки и просидела в «менингитке». И сейчас в ней топает, болели бы ушки, такую шапку не напялила бы. Бабка ей нотную папку несёт, а Ленка одной рукой уцепилась в бабкину руку, а второй «больное» ухо прикрывает. В нашем классе почти все музыке учатся, у всех пианино дома есть, а у Ленки рояль, такой большой, как в Оперном театре. Алка мне сказала, что обязательно купят и мне пианино, скорее бы.

В дверях мясного корпуса сквозняк аж выл. Сам корпус построен буквой «Г», входить в него можно с четырёх сторон. Когда идёшь из школы, удобней заходить с Торговой улицы, угол Садовой. Здесь здание разделено на два зала. В одной части торгуют проверенным мясом, там прилавки, и рубальщики на деревянных стойках рубят мясо, много покупателей, а справа зал, куда колхозники привозят мясо и его проверяют. Здесь моя мама берёт анализы. Хозяин раскладывает тушу, как мама командует, и она из разных мест вырезает кусочки мяса, потом прикладывает к ним бумажку с номером. С каждой туши вырезает три кусочка и выкладывает на эмалированный лоток. Хозяева заискивающе предлагают маме взять ещё кусочек, но мама строгая, никогда не берет лишнего.

Бывают такие хозяева, которые после проверки угощают сами хорошим куском. Но это редко. Как только получают справку на торговлю, поминай, как звали. А если что не так, болячка какая-то или просто стухло, особенно летом, может, скотина чего-то объелась, подыхать стала, её по-быстрому прирезали. Надеялись на чудо, авось пройдёт — в городе всё сожрут. Да не тут-то было. Жалеют потом, что сами не съели или среди своих бы продали. А то за длинным рублём в город подались, да ни с чем остались. Некоторые так кричат, когда туши больные забирают, прямо в истерике бьются — жалко их, конечно, но что делать? Не травить же ни в чём не повинных людей. Правда, если не совсем стухло, его разрешают реализовывать в общественном питании. Бабушка моя посмеивается, в ресторанах недобитые буржуи и проходимцы гуляют, они и достойны такого угощения. Этим ресторанам разрешают продавать, потому что они это мясо хорошо проваривают и несут ответственность за качественное приготовление своих блюд. Если и рестораны и столовки отказываются, то тогда это мясо в подвале моя мама сама переваривает, в специальном котле, много часов. Бедная моя мама, до полночи с этими хозяевами возится.