Короткая ночь - Мария Теплинская

Страшная боль свела ногу, скрутила жилы мучительной судорогой. Нога вдруг потеряла легкость, неотвратимо потянула ко дну, как если бы к ней привязали тот самый тяжелый камень, которым грозились бабы на полосе… захлебываясь горькой речной водой, девушка отчаянно замолотила ладонями, подняв тучу брызг. Круги пошли по воде к берегам затона, потревожив покой золотых купав. Уже уходя под воду, она услышала за спиной шумный всплеск и громкий мужской голос, ругавший ее бранными словами. Она закашлялась, чувствуя, что грудь ее вот-вот разорвется без воздуха, снова глотнула горькой воды с мертвенно-затхлым привкусом тины. Успела ощутить, как чья-то рука больно ухватила за косы — и свет померк у нее в глазах…

Вокруг стояла мглистая голубая ночь. Голубой туман стелился волнистыми прядями над недалекой рекой, голубым серебром матово отсвечивали росы на уснувших травах, размытый лунный свет едва пробивался сквозь пелену курчавых облаков. И женщина в белом шла ей навстречу, но теперь она была много ближе, чем в первый раз. И снова чудилось в ней что-то неуловимо-знакомое, однако Леся снова не разглядела ее лица, успев заметить лишь лунный отсвет в глазах…

Она пришла в себя от ощущения крайне неудобной позы: лопатками опиралась на что-то твердое, угловатое, а голова свисала ниже плеч, оттянутая тяжелыми косами. А еще не покидало странное чувство, будто все это уже с ней было однажды…

С трудом открыв глаза, она увидела склоненное над собою лицо мужчины. Мокрые волосы припотели ко лбу, струи воды сбегали по его щекам, стекали с темной бороды. А лицо исказила жуткая гримаса, безобразно, однако при этом очень знакомо перекосив рот. Она уже почти вспомнила, у кого видела прежде эту гримасу, но тут нежданный спаситель наградил ее парой таких увесистых оплеух, что ее голова бессильно мотнулась из стороны в сторону.

— Вконец ошалела девка! Куда ж тебя понесло в тот омут!

— Дядь Рыгор… — еле выдохнула она.

— Вот как дам зараз, будешь знать тогда дядю Рыгора! — вновь замахнулся он на девушку. — Это ж надо, какое дело замыслить! Хоть бы о ком подумала, прежде чем головой в омут сигать! Ишь ты! Дядь Рыгор!..

— Н-нога! — простонала она, однако Рыгор как будто и не слышал.

— Ты что, дите неразумное, чтобы всем тут за тобой глядеть в оба глаза? Сама за собой доглядеть не можешь, а у других как будто и дела нет больше? Нет уж, сам теперь вижу: каков бы ни был тот Янка, а шагу ты без него не ступишь!

— Как Янка? — ахнула она, единым духом вскочив на ноги.

— А ты что думала? С Янки я вины не снимаю: срамное дело он учинил, и глаза бы мои на него не глядели! Да только тебе от него все равно деваться некуда: не так даже из-за того позора, просто больше ни у кого терпежу не достанет — надзирать за тобой день и ночь! Осрамились вы с ним, однако ж, голуби сизые! Сорок пятый год доживаю, а такого сраму не видывал! Сиди уж, не рыпайся! — остановил он девчонку, уже готовую кинуться прочь. — Знаю, что ты ни при чем… У него уж давно в голове такие думки бродили, я-то знаю… Слетело у него как-то с языка, не удержался. Старый трюк: взял, спортил девку, а там забирай тепленькую, бо никто другой ее не возьмет.

— Не спортил, — перебила она. — Не было греха…

— Ну, хоть на это ума у него достало! — облегченно вздохнул Рыгор. — Или подлости не хватило…

Ей вдруг совестно стало перед ним в одной рубашонке, к тому же мокрой и оттого насквозь прозрачной. Она потянулась за своей сброшенной паневой, и тут заметила возле нее лукошко с распаренным просом.

— Лещей думал приваживать, — уже спокойнее пояснил Рыгор. — Да вот приходится заместо лещей девок всяких выуживать, что сдуру головой в омут сигают!

— И в мыслях у меня того не было! — горячо перебила она.

И не заметила сама, как рассказала ему обо всем: и про Михала, и про стычку с девками на полосе, и про то, как сломя голову примчалась к этой заводи, в которой отчего-то решила искупаться.

— М-да! — усмехнулся Рыгор, дослушав до конца. — Верно, и в самом деле надо тебя от людей подале держать. Вот уж точно, где наша Алена — там либо драка, либо вовсе погром! Откуда же ты про того Ахремку знаешь?

— Ненароком застала их с Василинкой… в лесу. Да только я их видела, а они меня нет.

— Ловко! — одобрил Рыгор. — Да только все же не стоило тебе про него поминать.

— Да я и сама теперь вижу, что не стоило, — вздохнула Леся. — Да только себя я не помнила, дядь Рыгор, такое зло на меня накатило… Они, стало быть, творят себе что хотят, и все им с рук сходит, а на меня на одну всех собак спустили! А в чем я повинна? Что я худого сделала? По темным углам не грешила, по кустам разиня пазухи не бегала! Вот хотите, на святом алтаре поклянусь, что чиста?

— Никому здесь твои клятвы не надобны, — мрачно вздохнул Рыгор. — Слушать их никто все равно не станет. А я тебе одно скажу. В том, что Янка тебя давеча возле тына прижал, ты, конечно, неповинна. Хотя до сих пор в толк не возьму, с чего вдруг понесло тебя ночью на улицу? А вот что ты умней других себя считала, против всех себя поставила, народ понапрасну дразнила — так тут уж, кроме тебя одной, никто не повинен! Так что не обессудь, что они всем миром тебя одну теперь травят. Что посеешь, то и пожнешь, как говорится. Ну а насчет заклада — так то, ясное дело, брехня. Ты погоди, хлопцы наши тому Михалу еще и скулу своротят за такие шутки! Да и Каська при нашем раскладе — тот же Михал, только что в юбке. Оба они чего хотели, не получили, хотя ужом извертелись, вот и злобятся теперь, шельмы этакие!

— То-то мне и обидно! — вновь перебила Леся. — Добро бы еще Ракитовы кусты да шашни с хлопцами, а то ведь у Каськи с ведьмой Юзефой заговор против нас готовился — и то ей простили! По-прежнему судачит с бабами, да еще и на меня всех злее кидается…

— Что поделать, порода ваша бабья такая, — ответил Рыгор. — Вам, бабам, все одно, с кем вместе, лишь бы всем гуртом на одного! Или на одну, что у нас теперь и имеется. Ну да ничего, не робей! Все обойдется, а там и вовсе позабудется.

— Позабудется, да припомнится, — вздохнула Леся, вспомнив Ганну, свою мать.

— А уж тут ничего не поделаешь, — припечатал Рыгор.

Воспоминание о матери потянуло за собой другое: как они с Янкой сидели на погосте, и как он утешал ее тогда, всю зареванную и несчастную, а потом высказал ей все, что думает о беззаконной любви и суровой родительской воле, что сама же толкает молодых на это самое беззаконие. А уж там само собой вспомнилось, у кого она прежде видела ту гримасу, что так знакомо исказила черты дядьки Рыгора. У Янки, у кого же еще? Когда она пришла в себя на той заповедной поляне, она так же неудобно лежала, опираясь лопатками на Янкино колено, а он склонился над нею — так же, как только что наклонялся Рыгор. Ей отчетливо вспомнилось его застывшее пепельно-бледное лицо и характерно искривленный рот — угол губ сместился вверх и вбок, образовав подобие кривой подковы, отчего все лицо стало совершенно неузнаваемым.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});