Короткая ночь - Мария Теплинская

Так и не найдя своей свитки, она вдруг обо что-то споткнулась — кажется, это было пустое ведро — и еще успела расслышать звавшие ее голоса:

— Ну, слава тебе, господи, кажется, воротилась!..

— Алеся! Аленка, где ты там?

Больше ничего не слыхала.

…Вокруг были уже не тесные темные сени, а просторные заливные луга, куда в былые годы ездила она в ночное. Так же клубился молочно-голубой туман над низким пологим берегом, над серебряным мерцанием вод… А еще увидела она женщину в длинном белом одеянии, так же невесомо клубящемся, как этот речной туман. И в самой женщине тоже чудилось что-то невесомо-призрачное: она шла, не приминая травы, и светлые ее волосы тоже клубились, подобно туману, окутывая всю ее тонкую высокую фигуру. Было в ней что-то смутно знакомое, но Леся никак не могла вспомнить, где же могла ее раньше видеть…

Откуда-то из другого мира проник мерзкий запах паленого волоса, и словно издалека дошел испуганный голос невестки:

— Матуля, да вы гляньте!.. Вся шея…

Леся с трудом подняла тяжелые веки. Она лежала в горнице на лавке, над нею сгрудились тревожные лица домашних. Тэкля держала у нее перед носом тлеющий клочок шерсти, Гануля растирала виски.

— Очнулась, никак, — сказала бабушка.

Затушив в ладони дотлевающий клочок, она слегка встряхнула внучку за плечи.

— Говори, кто это тебя так? Неужто Янка?

— Да ясное дело, что не Миколка, — проворчал Савел. — Говорил я, это добром не кончится.

— Он хоть не бил тебя? — спросила Гануля.

— Нет… Нет… — прошептала Леся; язык едва ее слушался.

— Да нет, не похоже, чтоб бил, — рассудила Тэкля. — Ни синяков, ни ссадин, платье даже не порвано. Я потому и догадалась, что он — от чужого так легко бы не отделалась.

— Этот и без побоев управится! — бросил Савка. — Одна слава, что хворый, а сила — что у зубра лесного!

— Савел, отвернись! — коротко приказала Тэкля.

Савка послушно отвернулся. Тэкля начала распутывать гашник Лесиной паневы. Савел тем временем потеребил за плечо сидевшего на лавке Юстина.

— Ну вот, тату, а вы говорили: отступился, бросил… Вот как нынче солдаты от девок отступаются!

— Мерзавец бессовестный! — тупо повторял старик.

— Кто ж спорит? А вы помните, тату, вдовца того ольшанского, что войтову Анельку на гумно затянул? Ловко ведь как у него все вышло: побаловал с девкой на гумне, тавро свое на ней поставил, а там и забирай готовенькую, никто уж поперек не встанет! Анелька-то на днях третьего сынка ему родила.

— Не так все и худо, я гляжу, — заключила наконец Тэкля. — Крови нет.

— Обошлось, слава Богу, — вздохнула Ганна.

— Значит, спугнули, — мрачно процедил Савел. — Чему вы радуетесь? Наутро уж все село знать будет — срам того хуже! Чего бы там прежде про Аленку ни брехали — да то все один наговор, а тут своими глазами люди видали… Э, да ну вас всех! — махнув рукой, он снова опустился на лавку рядом с дедом и горестно закрыл руками лицо.

Ночью Леся проснулась от близкого шороха и прикосновения чего-то чужого. Она вздрогнула, отшатываясь; руки сами потянули на грудь простыню.

— Не бойся, я это, — зашептала рядом Гануля.

— Ты? — удивилась Леся. — Зачем?

— К тебе вот пришла: вдруг тебе страшно?

— Страшно? Да, Ганулька, страшно. Не уходи…

— Я не уйду. Ты не бойся, он сюда не придет. Мы его не пустим. Спи…

— Доброй ночи, — прошептала Леся и вновь забылась тяжелым беспокойным сном, обняв за шею молодую невестку.

Глава пятнадцатая

Наутро она встала рано, когда другие еще не проснулись. Спать ей совсем не хотелось, не то что иногда по утрам, когда голова тяжелая и газ не разлепить.

Леся осторожно перешагнула через спящую Ганульку — та спросонья все же заворочалась, забормотала во сне. Босиком ступая по гладким половицам, Леся наскоро оделась, потом достала гребень, привычной рукой принялась чесать волосы. Потом так же привычно заплела косу, укладывая пушистые пряди, перекинула ее на грудь и глянула на себя в зеркальце.

Ох, страсти какие! Заостренные скулы, бледно-желтые щеки — такой оттенок всегда бывает у ее смуглой кожи в минуты нездоровья. Резко чернеют пологие тонкие брови, в запавших глазах — сухой горячечный блеск, под ними залегли буро-лиловые тени. Четким контуром алеют припухшие губы, непривычно яркие, отвернутые, словно лепестки. Даже кожица на губе чуть содрана, оттого и саднит до сих пор… Следы на шее, правда, уже не красные, бледно-розовые, но все равно заметны отчетливо…

В эту минуту она вдруг ощутила себя невозможно гадкой, порочной, оскверненной, а тут еще вспомнила, кто подарил ей это злосчастное зеркальце — и размахнулась в сердцах, готовая метнуть его о стену.

И не смогла: что-то словно бы остановило, задержало ее руку. Оно было очень красивое, ее зеркальце, хоть и совсем простое — круглое, оправленное в тополь, с длинной полированной ручкой, что так удобно и ласково ложилась в ладонь. Она задумчиво провела пальцем по гладкому шелковистому дереву — светлому, в россыпи мелких темных пятнышек — и, вздохнув, осторожно положила его на подоконник.

— Что, Алеся, худо тебе? — послышался у нее за спиной голос бабушки.

Она обернулась. Тэкля стояла в одной рубахе, с неприбранной толстой косой.

— Да нет, бабунь, не так все и худо, — ответила она. — Нет чести урону. Не успел он меня…

— Знаю, — ответила Тэкля. — Кто-нибудь вас видел?

— Нет вроде… Он возле Луцукова тына меня прижал, там, где еще бурьян густой. Я закричала, а он мне рот зажал, да только Курган все равно услыхал да залаял, хозяева вышли…

— Брех собачий я слышала, — кивнула Тэкля. — Так это вы были?

— Ну да, — вздохнула внучка. — Он держал меня крепко, всей тяжестью навалился — ни вздохнуть, ни охнуть… Тень на нас падала, да и туман тоже… Нет, бабунь, не могли нас видеть, никак не могли. Я слышала, как соседи по домам расходились, и хоть бы мне голос подать…

— А потом? — вновь перебила Тэкля.

— Отпустил он меня, — поспешила ответить Леся. — До сих пор поверить не могу, с чего бы… Упредил только, чтобы орать не вздумала.

— И мне это странно, — задумалась Тэкля. — Спужался, верно, соседей, сила ушла, бывает такое у мужиков. А может, просто пожалел он тебя. Он ведь не лиходей какой, с малолетства тебя на руках носил… Это ж вовсе надо сердца не иметь, чтобы на такое дело отважиться. Ну да все равно ему это с рук не сойдет!

— Нешто камнями забьют? — испугалась Леся. — Или хату подпалят?

— Ну что ты, до такого не дойдет, конечно, — успокоила ее Тэкля. — Вот кабы он дело свое до конца довел, тогда все может быть… Да и то не знаю. Вон в Ольшанах народ куда против нашего злее, а и то Стах испугом только отделался да колотушками.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});