Дочь вне миров - Карисса Бродбент

и боролся.

Но шаги продолжались.

Комната Атраклиуса была первой, по соседству с моей. Я запомнил его недоуменную ухмылку, когда я только открыл дверь, и то, как она едва успела превратиться в страх, прежде чем его кровь забрызгала золотой ковер. Я буду помнить, как хрустят его искореженные очки под моим сапогом.

Потом была Мариска, потом Шайлия. Я запомнил два набора каштановых локонов, опаленных и горящих.

Стоп-стоп-стоп-стоп…

И все же я боролся. Я отчаянно цеплялся за свои мышцы, царапался, оставляя следы ужаса. Ты не сделаешь этого, ты не можешь этого сделать…

Мой отец. Я бы вспомнил, как он схватил кочергу, прежде чем увидел мое лицо, поднял ее изящной рукой, вылепленной десятилетиями его собственного военного опыта. Как при виде этого во мне взыграла нездоровая надежда, как я бросил все силы на то, чтобы ухватиться за истертую нить контроля и заставить свое тело застыть на мгновение — всего на одну долю секунды. Сделай это, молился я. Сделай это быстро.

Но когда он узнал меня, он замешкался, лишь на время, чтобы наклонить запястье и перенаправить острие с моего горла на плечо. Слишком долго. Нить ускользнула от меня, и я на всю жизнь запомнил тот тошнотворный угол, под которым эта кочерга выходила из его горла.

Потом Вариаслус. Я помню, как он схватил меня за запястье, тонкие пальцы были слишком испуганы, чтобы оттолкнуть.

Моя мать. Я бы запомнил одну-единственную растерянную морщинку между ее темными бровями, то, как кончики ее пальцев коснулись моего лица, когда она падала.

А потом я вышел в подъезд и стоял там в массивной, гулкой тишине. Мои ногти все еще слабо царапали стеклянную стену, отделявшую меня от тела.

Ты убил их всех. Ты убил их всех.

Фраза зациклилась в бешеном, легком дыхании.

Мои глаза уставились на дверь, наблюдая, как слабеющий солнечный свет пробивается сквозь украшавший ее полукруг витража. Мы вместе тлели в остатках гнева Решайе, стоя на пороге жуткого, неуверенного спокойствия.

Я надеялся, что мое отчаяние скроет мою неправду.

Но потом оно прошептало: {Ты не можешь лгать мне, Макс}.

И когда мои пальцы сомкнулись вокруг входной двери, моя борьба началась заново, с новым отчаянием — неумолимым с каждым шагом моего тела через лес, к знакомому сараю.

Пожалуйста. Пожалуйста. Я никогда раньше никого ни о чем не умолял. Ни разу. Даже в Сарлазае. Прости меня. Я был неправ. Ты всегда был прав.

Мои руки распахнули дверь сарая.

Кира сидела на коленях на полу, зеленая змея обвивала ее руки.

Пожалуйста, — взмолился я. Я больше никогда не буду с тобой бороться. Не делай этого. Я сделаю все, что угодно.

Наступило мгновение тишины. Я почувствовал, как внимание Решайе переключилось на меня, в тихом раздумье.

В этот момент я воспользовался его кратким отвлечением. В безумном порыве я попытался взять под контроль собственное тело.

Палец моей левой руки дернулся.

Я вскинул голову, чтобы посмотреть на эту руку и поднести ее к лицу.

Гнев. Растущий гнев. {Я же сказал тебе, ты не можешь мне лгать}.

И какая-то сила толкнула меня назад, отбросив на задворки собственного разума.

Я бы вспомнил, что Кира была единственной, кто пытался сопротивляться — жалу молнии, которая выскочила из кончиков ее пальцев, как только она упала на землю, даже когда пламя поползло по ее одежде.

Я бы запомнил, как быстро эта зеленая змея перескочила с ее руки на мою, вонзив свои клыки в мое запястье.

Больше всего я запомнил бы ее лицо — мое лицо — когда она смотрела на меня сквозь пряди длинных черных волос.

И я едва — только едва — вспомнил, как на меня снова навалилась давящая тяжесть моего собственного сознания. Дрожь от шепота Решайе: «Теперь у тебя нет никого, кроме меня».

Когда мы вместе погружались во тьму.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

Тисана.

Я проснулась от рвотных позывов и рыданий одновременно.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, где я и кто я. Еще больше, чтобы понять, что голос, который выкрикивал их имена, был моим.

И еще дольше, чтобы понять, что другой человек держит тазик под моим лицом, собирая мою водянистую рвоту, в то время как другая рука убирает с моего лица матовые волосы.

Боги, как больно. Было так больно, что я не могла даже дышать, не могла думать, не могла сориентироваться в этом просачивающемся горе. Я никогда не встречала их. И все же я знала их так близко, что чувствовала их смерть, как кислоту в открытой ране.

Низкий голос шептал:

— Дыши. Дыши. Дыши, — так же ровно, как биение сердца. Моя рука протянулась и нашла тепло кожи.

Я сразу поняла, кто сидит рядом со мной.

Я подняла лицо и увидела в темноте призрачные очертания лица Макса, эти яркие, неестественные глаза блестели. Его вид пронзил кинжалом мое нутро до самых легких.

Мои пальцы сжались вокруг его пальцев. Настоящий. Он был настоящим.

Я задыхалась:

— Они все… Они все…

— Я знаю. — низкий, болезненный шепот. — Ты говорила во сне.

Я издала крик, который вырвался из глубины моей души.

И я почувствовала, как руки обхватили меня, притянули в объятия, которых я жаждала, хотя мне было очень, очень грустно.

— Ты не должен быть здесь, — рыдала я, прижимаясь к его коже. — Ты не должен был быть здесь.

Улетай, — умоляла я. Даже когда я, как всегда предательница, притянула его ближе. Улетай от всего этого.

Я почувствовала, как его спина вздрогнула от прерывистого вдоха.

— У них больше нет ничего, что могло бы удержать тебя, — сказала я между рыданиями. — Нет ничего — ничего, что заставило бы тебя остаться.

— Не надо. — его шепот был сырым и горловым. И я почувствовала, как его слезы смешались