Багровая смерть (ЛП) - Гамильтон Лорел Кей

— Ma petite, — начал он, поворачивая кольцо на моем пальце: — Я не смел надеяться увидеть мое кольцо на твоем пальце, и теперь все, о чем могу думать, это как сильно я хочу добавить к нему обручальное.

— Мы работаем над этим, — сказала я, заглядывая в его почти до боли прекрасное лицо.

— Да. Да, мы работаем, — согласился он, улыбнувшись мне. Мы разделили достаточно его мыслей, чтобы знать, что он считает меня красивой, сексуальной и бесконечно желанной, но я этого не понимала. Да, я хороша в сексе, так что, может быть, соглашусь по поводу сексуальной, но в то же время я была чертовой занозой в заднице в других областях. Он был одним из самых красивых мужчин в мире на протяжении веков. Какая смертная женщина, да любая женщина, с ним сравнится?

Натэниэл положил руку на наши так, чтобы мы все касались кольца, или, может быть, кольцо касалось нас.

— Это кольцо с обещанием не только для тебя и Аниты, но и для всех нас. — Он поднял лицо для поцелуя, и кто бы смог отвергнуть Натэниэла? Они поцеловались и от того, что я смотрела на них так близко, пока мы все держались за руки, все в моем теле напряглось. Это был менее целомудренный поцелуй, чем тот, который у них был в спальне, когда Дамиан был с нами. Я поняла, что оба раза это Натэниэл поднимал ставки, а не Жан-Клод. Был ли это соблазн великого соблазнителя? У меня не было с этим проблем. Чем ближе мужчины в моей жизни друг к другу, тем больше это работает в мою пользу. Мика мог чувствовать себя по-другому, но его здесь не было, поэтому я просто наслаждалась их близостью, и наблюдением за поцелуем из первого ряда.

— Жан-Клод, ты не можешь позволить им отправиться на ее остров, — послышался голос из-за спины. Это был Ашер. Высокий, бледный, прекрасный, с длинными, золотыми волосами, спадающими на плечи. Ничто никогда не сделало бы Ашера физически менее великолепным, но физическое это еще не все.

Находящиеся здесь телохранители обратили на нас внимание, потому что последнее наше общение с Ашером вышло неприятным. Я знала, что им приказали не оставлять насс ним наедине. Эмоциональная нестабильность сделала его опасным, и иногда эта опасность угрожала не только сердцу.

— Это моя работа, Ашер. Жан-Клод не контролирует это. — Мой голос был таким же сердитым, как и я сама. Натэниэл был прав: мы скучали по Ашеру, доминирующему над нами в подземелье. Я скучала по нему в тройничке со мной и Жан-Клодом. Я ненавидела, что не нашла никого, кто заменил бы Ашера в этих двух местах в моей жизни. Противоположность любви — это не ненависть; это равнодушие, и я еще не была равнодушна к нему. И меня это чертовски бесило.

Ашер укрыл половину лица волосами, как золотой вуалью, и, как и большинство вуалей, она что-то скрывала. Глаза у него были бледно-бледно-голубыми, противоположность темно-темно-синим глазам Жан-Клода. Я уловила блеск его глаза сквозь кружево его волос, но другой глаз был ярким и открытым, на лице, которое было настолько великолепно, что он мог бы быть моделью художников для написания картин ангелов и богов.

— Я всегда уважал твою работу, Анита. Каких бы ошибок ни совершал в прошлом, я никогда не критиковал твою работу, но не сейчас. Потому что нельзя возвращать Дамиана его прежней хозяйке и отдавать ей Натэниэла.

— Мы не возвращаем его прежней хозяйке, и черт возьми, никого не отдадим ей, не говоря уже о Натэниэле.

Ашер протянул руку к нам, но именно Жан-Клод наградил его тяжелым взглядом.

— Жан-Клод, ты, как и я знаком с ее «милостью». Ты знаешь, кто она и на что способна. Пожалуйста, всем, что свято, все, что осталось от нас, не позволяй ей дотянуться донашего мальчика с цветочными глазами.

— Я больше не твой мальчик с цветочными глазами! — возмутился Натэниэл.

В глазах Ашера появился блеск, и я поняла, что это слезы.

— И это моя вина, моя ошибка, оттолкнула тебя. Вы не представляете, насколько я сожалею о том, что сделал за последние несколько месяцев. Лишь смерть Джулианны вызывает у меня большее сожаление.

Мы все уставились на него. Смерть Джулианны была страшной трагедией, вбившей клин между ним и Жан-Клодом. Она была их сердцем, и когда она умерла, что-то умерло и в них вместе с ней.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Смелое заявление, mon ami, если ты имеешь в виду именно это.

— Клянусь тебе, Жан-Клод, что я имею в виду каждое слово.

— Слово чести?

— Да.

Ашер был достаточно старым вампиром, что бы его слово чести имело вес. Клятвопреступникам не доверяли старшие вампиры, а для некоторых нарушенных клятв это был смертный приговор.

— Не похоже, чтобы ты почувствовал внезапное раскаяние, — заметил Жан-Клод

— На протяжении нескольких недель я был преисполнен сожалением, но не мог… принять решение… придумать способ убедить вас в моем глубочайшем сожалении, пока не услышал, что вы планируете, и тогда мне стало все равно, поверите вы мне или нет. Я бы предпочел навсегда отказаться от Натэниэла, чем позволить ему отправиться к этой… к этому проклятому зверю.

Это было первое из сказанного им, что меня действительно заинтересовало. Я спросила:

— Ты говоришь буквально? Та-что-создала-Дамиана, настолько стара чтобы быть и ликантропом и вампиром как Мать Всея Тьмы? Ты имеешь в виду настоящее проклятие, или просто драматизируешь?

Ашер покачал головой, так что его волосы слегка всколыхнулись, обнажив скрываемые ими шрамы. Он использовал свои волосы так же, как Никки, только Ашер просто позволял длинным волнам разливаться по его шрамам; конечно, для этого у него волос было куда больше. Оба его глаза были в порядке, но в паре сантиметров от уголка рта лицо было покрыто ожогами. Они спускались по его щеке минуя шею, но правая сторона его груди выглядела так, будто она расплавилась, а потом сформировалась заново. Святая вода на вампирскую плоть действует как кислота, и именно так столетия назад церковь пыталась выжечь дьявола из Ашера.

— Она зверь, монстр в старом понимании, но она не может трансформировать свое физическое тело. Она вампир, и как и все мы проклята, но помимо этого, как ты сказала, я драматизирую.

— Мы были с ней несколько веков назад. Ты чересчур драматичен, — сказал Жан-Клод.

— Я был с ней дольше тебя, Жан-Клод.

Жан-Клод привлек нас с Натэниэлом к себе, и крепко обнял. Не знаю, было ли это для самоуспокоения или способ ткнуть Ашера лицом в потери. Мне было все равно. Я не испытывала проблем по обоим пунктам. Ашер заслужил напоминания того, как плохо он себя вел, что потерял всех нас, да еще и одним махом.

— После того, как ты бежал в Новый Свет, у Белль стало меньше потребности во мне. Она не могла больше использовать меня, чтобы мучить тебя.

— Мы прошли через это, — сказал Жан-Клод. Его голос был очень серьезным и очень несчастным, но его руки сжались вокруг нас, так что мы оба обняли его за талию, чтобы находиться к нему как можно ближе. Он мог выглядеть и говорить спокойно, что объяснимо, но этого не чувствовал.

— Я не говорю, что ты виноват. Я просто объясняю, что она была менее осторожна со мной, когда не могла больше использовать против тебя.

— Ты знаешь, что я сожалею обо всем, что произошло между нами тогда.

— Я знаю, и мне жаль, что я обвинял тебя в течение стольких лет, но сегодня это не так, Жан-Клод. Меня не заменяли на Дамиана по несколько часов за ночь, как нас с тобой, я был отдан ей на несколько месяцев. Дамиан был там, пока я был ее узником.

— Никто из вас никогда не говорил мне об этом.

— Мы поклялись, что не заговорим об этом даже друг с другом. Ты помнишь, какой она была ужасающей, когда мы пробыли с ней всего несколько часов подряд при дворе Белль?

Жан-Клод уткнулся лицом в волосы Натэниэла, как будто вдыхал ваниль волос, чтобы успокоиться. Я тоже так поступала иногда.

— Я помню те ужасные часы, поэтому я выторговал у нее свободу Дамиана и привел его сюда. — Ему почти удалось сохранить свой голос ровным… почти.

— Тогда представь себя с ней в течение нескольких месяцев.

Жан-Клод только покачал головой: