Одиночество зверя - Пётр Самотарж

Процессия во главе с хозяином ресторана вошла в теремок, утонула в полумраке и проследовала через пару светёлок в небольшой обеденный зал. Дневной свет лился внутрь и слепил всех входящих, будто готовил их к встрече с будущим или прошлым. Елена Николаевна вошла первой, Саранцев проник в помещение за ней и с удивлением ощутил противный холодок под ложечкой. Ненавистное с детства ощущение страха овладело им в окружении телохранителей, хотя террориста он перед собой не обнаружил. Несколько секунд он вообще толком ничего не видел, только смутно различил две слитые воедино фигуры — Елена Николаевна с кем-то обнималась.

— Ну что, заговорщики — наконец, все собрались, или ещё кого-нибудь ждём? — весело поинтересовалась виновница торжества.

— Что вы, Елена Николаевна, кого же ещё можно ждать после президента. В генсеки ООН никто из наших пока не вышел.

Женский голос прозвучал неожиданно и незнакомо, будто никогда прежде не слышанный. Саранцев растерялся от неожиданности и тупо продолжал молчать.

— Большая недоработка с моей стороны.

— Обязательно исправьтесь в ближайшее время, — продолжил шутку чужой голос.

— Ничего не выйдет, — выдавил Игорь Петрович. — Представители стран — постоянных членов Совета Безопасности по уставу не могут быть избраны генеральным секретарём.

Никому не нужная юридическая справка сразу заставила его смутиться, а через мгновение он с ужасом осознал сказанное: теперь все удостоверились в его больном чувстве самолюбия. Зря Юля на него полагалась — следовало хоть основные тезисы набросать.

— Ну и замечательно, — быстро среагировала незнакомая женщина. — Елена Николаевна, вас теперь можно догнать, но не перегнать. Давайте рассаживаться, зачем же стоять.

Игорь Петрович привык к освещению и осмотрелся. Он обнаружил себя в восьмиугольной комнате с бревенчатыми стенами и дощатым потолком. В центре стоял небольшой круглый стол, накрытый белой скатертью и полностью сервированный в ожидании гостей. Приборы тускло поблёскивали металлом, деревянные стулья вокруг стола даже на вид смущали своей тяжестью. В комнате находились только свои — Елена Николаевна, Мишка Конопляник и страшная женщина. Она вовсе не выглядела уродом, но с первого взгляда обдала Саранцева неким подобием священного ужаса. Поскольку способность к здравым суждениям не оставила его, логика требовала считать незнакомку Аней Корсунской. Тем не менее, смутное беспокойство мешало признать очевидное — она жутко постарела. Игорь Петрович принялся мысленно подсчитывать длительность их разлуки, вновь ужаснулся и не стал доводить вычисления до конца. Ему до сих пор как-то в голову не приходило, что люди стареют со временем, и он не представляет исключения из неумолимого правила. Собственные юношеские фотографии не коробили — он к ним привыкал постепенно, в течение всей жизни.

— Елена Николаевна, вы уж извините, я за вас давно всё заказала — вот меню, — вновь заговорила незнакомым голосом чужая Аня. — Может, хотите чего-нибудь? Тогда быстренько организуемся.

— Не надо, не надо, Анечка, — отчаянно замахала руками Елена Николаевна. — Пусть вон ребята посмотрят.

— С ребятами всё давно согласовано. То есть, уважаемого Игоря Петровича лично я не видела, конечно, но с его административным аппаратом все вопросы улажены прочно.

Саранцев некоторое время пребывал в оцепенении, словно не понял сказанного. В действительности он понял каждое слово в отдельности, но не отнёс их к себе и даже удивился — о каком это Игоре Петровиче говорит незнакомка.

— Как ты официально, Анечка, — укорила её Елена Николаевна. — Мы ведь все здесь свои собрались. То есть, на «вы» следует обращаться только ко мне, разве нет? Я среди нас самая опытная и многоуважаемая.

— Конечно, Елена Николаевна, но я всё же побаиваюсь этикет нарушить. Президент, как-никак.

— Игорь, хоть ты её успокой, — обратилась учительница к главе государства за поддержкой.

Саранцев молча слушал диалог женщин, словно посторонний, и постепенно приходил в состояние полного недоумения. Можно подумать, он хоть как-то продемонстрировал высокомерие!

— Службы протокола здесь нет, а без неё я и сам в этикете ничего не понимаю.

Он не обращался лично к Корсунской, а куда-то в пространство, мимо всех присутствующих. Дурацкие слова придумались сами и сразу, как только Игорь Петрович осознал неотложную необходимость хоть что-нибудь сказать.

— Как же нам теперь быть? — продолжала гнуть свою линию Аня. — Никто не знает, как следует себя вести, что можно говорить, что нельзя.

— Хочешь сказать, молча посидим здесь и разойдёмся по домам?

— Что же делать, ситуация безвыходная! — капризная женщина выглядела совершенно серьёзной, и только содержание её речи свидетельствовало о противном.

— Хватит тебе придуриваться, Корсунская, — отрезал Саранцев. — Честное слово, и так ситуация не рядовая, а ты подливаешь масла в огонь. Столько лет не виделись, встретились, а ты тратишь время на детские приколы.

— Я уже давно Кораблёва, — ответила Аня. — И ты бы меня не узнал, если бы случайно встретил на улице.

— А ты — меня.

— Не ссорьтесь, дети, — поспешно вмешалась Елена Николаевна. — Надеюсь, вы все узнали бы меня.

Саранцев мысленно страдал в болезненном желании понять поведение Корсунской. Она настроена агрессивно, никаких сомнений. Неужели завидует? Но разве женщины завидуют карьере мужчин? Возможно, она одна такая. Мало ему дома загадок женского поведения!

Официант принёс первую смену блюд и вино, новорождённую дружно поздравили, разговор плавно сместился в гастрономическую область и в дальние поля памяти. Конопляник больше всех старался вести речь о нейтральном и безопасном, Елена Николаевна — о детских шалостях, победах и неудачах своих учеников. А также заговорила о личном.

— Я Игоря сразу в вашем классе приметила — он выделялся. Очень сосредоточенный был мальчик, к тому же упорный.

— Упрямый, — поправил Саранцев.

— Упорный и настойчивый. Я бы сказала — въедливый.

— И никакой личной жизни, — съязвила Аня.

— В школе, — поправил Игорь Петрович. — Никакой личной жизни в школе. Там я учился и занимался прочими общественно-полезными делами.

— Да, я помню, — вскинулась Корсунская-Кораблёва. — Ты ведь и председателем совета пионерского отряда был, а потом — кем-то комсомольским.

— Почему мы вообще говорим обо мне, а не о Елене Николаевне? Я ведь о вас ничего не знаю, Елена Николаевна. Как вы поживаете? — поспешил Саранцев сменить тему. Он не смущался пионерско-комсомольским прошлым и не делал из него тайны, но вовсе не собирался вставать в центр текущих событий. С одной стороны, он может испортить мнение о себе только у троих человек, с другой — он и в их глазах желал выглядеть пристойно. Подумал и спохватился: почему «испортить»? Какого мнения о нём придерживаются собравшиеся здесь люди? Скажут ли они ему в лицо правду? Если кто и скажет, то Корсунская. Елена Николаевна излучает благожелательность, Мишка просто молчит. И что же означает его молчание? Скрывает свои настоящие мысли и строит корыстные планы или просто стесняется? Обстановка становилась гнетущей.

— Да нормально я поживаю. Так же, как и десять лет назад, и двадцать. Вот институт закончила, замуж вышла и с тех пор ничего не меняется — сначала вас выучила, потом других. — Елена Николаевна говорила своим модулированным учительским голосом, машинально расставляла логические ударения и чётко выговаривала каждое слово, словно стояла у доски и давала урок несмышлёнышам. — Это вы мне поведайте, чем занимались всё это время. Про Игоря я, разумеется, много читала, но хотела бы послушать лично и неформально.

— Государственные тайны хотите выведать? — вновь проявила несуразность Корсунская. — Так он, Елена Николаевна, даже против вас выстоит.

— Даже личные тайны знать не хочу, не только государственные. Но всё же друзьям можно рассказать больше, чем газетам — разве не так?

Саранцев испытал тягостное ощущение неловкости. Что говорить, куда смотреть, можно ли шутить, стоит ли выдерживать дистанцию? Никакая служба протокола не смогла бы ему помочь, как и в отношениях с женой, и с незадачливой дочерью.

— Про Мишку-то с Аней вы ничего не читали — может, лучше с них начать?

— Да мне всё равно, с кого начать. Но про Аню я и так всё знаю — мы с ней постоянно видимся. В отличие от вас, мальчики.

— Это несерьёзно, — подал голос и Мишка. — Что значит: как мы живём? Работаем и отдыхаем, детей воспитываем. Нобелевка не светит, миллиардером не стану, но, надеюсь, и в тюрьму не сяду.

— Значит, все надежды на Игоря? — многозначительно заметила Елена Николаевна. — Ты уж точно не сможешь уверять, будто просто работаешь и отдыхаешь.