Одиночество зверя - Пётр Самотарж

— Наверное, задумается.

— Разве это не было с самого начала частью замысла всего сегодняшнего мероприятия?

— Так-так, — подала голос Елена Николаевна, — отсюда подробнее. То есть, вы все собрались меня спасать?

— По плану предполагалось вслух об этом не говорить, но Игоря Петровича ведь не остановишь.

Само собой, госпожа Корсунская-Кораблёва опять выступила в своей характерной манере. Саранцев начал медленно закипать и испытывать к ней чувство, весьма напоминающее ненависть.

— Просто мне уже стало казаться, что наше собрание служит совсем иной цели, — пояснил он свою несдержанность и разозлился ещё больше — теперь он перед ней оправдывается! Хотя, положа руку на сердце, язык стоило придержать.

— Шут с тобой, у меня возник другой вопрос: откуда тебе известен род моих занятий? Вы с Мишкой обо мне говорили?

— Нет, почему, — встрепенулся Конопляник, но сразу осёкся — видимо, решил предоставить право ответа Саранцеву, дабы не причинить вреда государственным интересам России.

— Да, ФСБ проверила ваше реноме, — отчеканил Игорь Петрович, глядя прямо в ухо Анне. — Я им никаких распоряжений не отдавал, они действовали по инструкции.

— А ты бы мог распорядиться не проводить в данном случае такую проверку?

— Нет, не мог. Это часть их работы, их ответственность. В случае чего спрос был бы с них. Здесь нет ничего унизительного ни для вас, ни для меня.

— В случае чего с них был бы спрос?

— В случае, если бы встреча с кем-нибудь из вас меня бы скомпрометировала.

— Ты каждый день компрометируешь себя всяческими встречами, мог бы и нас как-нибудь перетерпеть.

— Какими ещё встречами я себя компрометирую?

— Ребята, ребята, да что с вами такое! — всерьёз возмутилась Елена Николаевна. — Анечка, зачем ты нападаешь на Игоря? Ты же не можешь судить о таких вопросах. Там свои порядки, не он их устанавливал, всё решают специалисты.

— Простите, Елена Николаевна, честное слово — больше не буду.

На свою бывшую учительницу она посмотрела. Его одного она игнорирует — откуда такая рьяная ненависть? Она держала на него обиду все минувшие десятилетия? Не может быть — в школе между ними не случилось ни единого конфликта. Не может ссора возникнуть на пустом месте, а их отношения в школе — зияющая пустота.

— Сейчас самое время всех вас рассмешить, — заметил Конопляник. — Мы не сможем отсюда выйти — похоже, в зале появились клиенты.

Видимо, Кореанно делала свою работу. Следовало ожидать появления журналистов, но пока Саранцев не мог сосредоточиться на связях с общественностью.

— Елена Николаевна, — вдруг тихо и размеренно произнёс Игорь Петрович, — мы ведь выросли уже, правда?

— Несомненно, — рассмеялась учительница.

— Значит, не стоит волноваться о нашем воспитании. Поздно уже.

— Видимо, да.

— Помните, я однажды вступился за Евгения Онегина?

— Ещё бы не помнить! Ты тогда выступил с блеском, хотя до сих пор я не встретила ни одной особы женского пола, которая бы с тобой согласилась.

— Нисколько не сомневаюсь. Знаете, я ведь до сих пор своего мнения не изменил. Онегин в отношениях с Татьяной в их деревенский период — честный и порядочный человек. Но все женщины на него обижены за неё, поскольку уверены — уж если девушка делает первый шаг, мужчина обязан ответить ей взаимностью, в противном случае он наносит ей смертельную обиду.

— Порядочный человек не обошёлся бы так с Ольгой и Ленским, — тихо возразила Анна.

— Но Татьяна не возненавидела его за них. Она читает его книги и изучает его пометки на полях — значит, уж точно не считает подонком.

— С какой стати нам вообще сейчас обсуждать Евгения Онегина? — угрожающе низким, чуть дрогнувшим на последнем слоге голосом сказала негодяйка.

— Надо же нам поболтать о чём-нибудь неполитическом. Помнится, тогда, в школе, ты тоже на меня напала, чуть не с кулаками.

— Не преувеличивай, пожалуйста. Бить тебя я уж точно не собиралась.

— Но кричала громко, — с улыбкой вставила своё веское слово Елена Николаевна. — Надеюсь, за минувшие годы вы поостыли, и не устроите новый скандал. В прошлый раз мне даже с завучем пришлось объясняться по поводу дисциплины на занятиях моего факультатива. Честно говоря, не хотелось вас разнимать — вы так красиво ругались. С цитатами, ссылками на пушкинский текст. Я даже удивилась, когда вы не занялись литературой профессионально.

— Право относится к гуманитарной области знания, — примирительно отозвалась Корсунская.

— Тот, кто его туда приписал, не имел о юриспруденции ни малейшего понятия, — не пропустил своей очереди съязвить Саранцев. — Гуманитарная наука не может решать человеческие судьбы.

— Только гуманитарная и может — за пунктами и параграфами следует видеть живого человека в его реальных жизненных обстоятельствах.

— И как же быть с повязкой на глазах Фемиды? Предполагается, что для вынесения справедливого решения ей достаточно весов. А это — математически точная мера.

— Лично я не согласна с таким образом правосудия.

— Впервые вижу юриста, согласного с критикой его профессии.

— Не заметила никакой критики профессии. А по поводу Фемиды могу разъяснить: образ предполагает беспристрастное решение. Суд взвешивает доводы сторон и выносит приговор, основанный исключительно на обстоятельствах дела, а не на привходящих факторах вроде взятки или давления сверху. Вот только словосочетание «слепое правосудие» звучит отталкивающе и создаёт образ именно беззакония.

— Вы вроде с Евгения Онегина начинали, — припомнил спорщикам Конопляник, — а забрели в какие-то тёмные дебри.

— Это они из-за меня, — разъяснила Елена Николаевна. — Влезла со своим замечанием и сбила их с пути. Мне всё же интересно: вы и сейчас стоите на прежних позициях?

— Само собой, — недоумённо пожал плечами Игорь Петрович. — Даже ещё более в своём мнении утвердился. Могу даже бездоказательно предположить, что Пушкин и сам получал подобные письмеца от восхищённых его творчеством барышень. И, видимо, не терялся.

— Ну конечно, сейчас донжуанские списки в дело пойдут! — коротко хохотнула Корсунская.

— Победами Пушкина на интимном фронте никогда особо не интересовался, — начал отбиваться Саранцев. — Но ты ведь и сама не станешь называть его тихим скромником.

— Не стану, и что с того?

— Ситуация проста до невероятности. Деревенская дворяночка навязывается столичному щёголю, а тот не пользуется ситуацией, как на его месте поступил бы мерзавец, а очень взвешенно и осторожно объясняет потенциальной жертве её ошибку. Критики любят сопоставлять письмо Татьяны с отповедью Онегина и обличают последнюю: мол, Евгений говорит преимущественно о себе, а Татьяна писала не о себе, а о нём. Вот только весь пафос речи негодяя строится на одной предпосылке: я вас недостоин.

— Но стоило Татьяне выйти замуж и стать столичной светской дамой, он сразу стал её достоин.

— Сердцу не прикажешь! Онегин ведь не из грязи в князи прыгнул, светских дам он на своём веку немало повидал.

— Порядочные люди не пытаются соблазнить замужних женщин.

— Не вижу связи. Она ведь не за его друга или брата замуж выскочила. Только я, собственно, о другом хотел спросить: почему тебе тогда резьбу сорвало?

— Какую резьбу? О чём ты вообще?

— О литературе так не спорят. С тобой ведь буквально истерика случилась. Уж столько лет прошло, какие теперь тайны?

— Нет, Игорь, подожди, — вмешалась Елена Николаевна, — так нельзя. Сколько бы лет ни прошло, человек сам решает, какие тайны ему хранить.

— Да какие тайны, Елена Николаевна? И вы туда же? Какая истерика? Не помню я никакой истерики. Может, разгорячилась больше обычного, и всё. И вообще, не помню я ничего особенного.

— Ладно, проехали, — примирила учеников педагог. — Миша, а ты чем занимаешься?

— Вы у Саранцева спросите, он от ФСБ всё лучше знает, — не унималась негодяйка.

— Проверка ФСБ дала положительный результат, — заверил собравшихся Игорь Петрович. — Мишка, можешь жить спокойно и заниматься дальше своим бизнесом.

— Спасибо, учту. А можно сейчас фоткнуться и повесить твою личность в офисе?

— Сколько угодно, пользуйся.

— Вы все разговариваете, как в доме повешенного, — вновь напомнила о себе Корсунская.

— А как разговаривают в доме повешенного?

— Не как, а о чём — о чём угодно, кроме верёвки.

— Ты имеешь к нам какие-то претензии? Хочешь изменить тему беседы?

— Хочу. Ты меня обвинил, непонятно в чём, теперь делаешь вид, будто ничего не случилось, а я так и сижу оплёванной.

— Мы решили не беспокоить тебя воспоминаниями, раз уж ты так болезненно отреагировала на несколько случайных слов.

— Ты опять? Я не реагировала болезненно на твои дурацкие и вовсе не случайные слова. Ты вылез со странными намёками на мою неадекватность, все теперь гадают о тайнах моей личной жизни, и ты ждёшь от меня тишины?