Мой взгляд на литературу - Станислав Лем

3. Перехожу к вопросам имитации мозга и сознания. Г. Мейбаум и здесь очень категоричен, атакует даже Тьюринга за его «игру в имитацию». Методологические опасности такой позиции велики. Г. Мейбаум соглашается на возможное приписывание сознания машине, которая структурно равноценна мозгу, но отличается от него строительным материалом. Критерий такого выбора он, однако, замалчивает. Нельзя ли поступить совершенно наоборот, и не было бы это проявлением убеждения также эмпирически недоказуемого? Может мозг со структурой, отличной от нашей, например, мозг собаки, обладает рудиментами сознания, поскольку создан из той же субстанции, что и наш? Если бы г. Мейбаум согласился с тем, что собаки или шимпанзе имеют какую-то разновидность сознания (шимпанзе приравниваются по сообразительности к двухлетним детям, которым сознание все-таки приписывается), он должен был бы, наверное, признать, что структура их мозга исключительно похожа на структуру нашего мозга – если хочет дальше настаивать на своей позиции. Но такое расширение класса «систем, наделенных сознанием», открывает уже двери для парадокса лысого во всей полноте: если собаки, то и другие млекопитающие, а если даже мышь, то почему не крокодил и т.п. Г. Мейбаум считает, если я правильно понимаю, что если актер может изобразить пьяного, не будучи пьяным, то есть тождественные состояния входов и выходов могут иметь системы с разными уровнями сознания, из этого следует, что может быть и так: одна система (человек) сознательная, а другая (машина) бессознательная, т.е. лишенная сознания, однако, состояния входов и выходов обеих могут быть тождественны. Однако же из этого примера следует только, что тождественные состояния входов и выходов могут сосуществовать с нетождественными уровнями сознания, и не следует, будто его наличие могло сосуществовать с отсутствием. Вообще тождественность уровней сознания у разных людей, которые делают одно и тоже, является редким исключением, а не правилом. Известно, какими различными способами, что касается приводимых в движение психических механизмов, разные люди решают одну и ту же задачу. Можно было бы попытаться ответить, что они применяют разные программы действия в пределах принципиально аналогичной структуры (мозга). Но если, в свою очередь, взять под увеличительное стекло проблему структуры, вопрос перестает быть однозначным.

Как известно, универсальный автомат Тьюринга, который является инструментом необыкновенно простым, может подражать любому другому дискретному автомату, а следовательно – в принципе – также и человеческому мозгу, лишь следует предоставить ему соответствующую программу действия. Однако любой, с Тьюрингом во главе, признает, что тождественными здесь могут быть результаты деятельности (мозга и автомата), но не само действие, и что автомат Тьюринга абсолютно «апсихичен». Принципиально возможно, однако, создание устройств, находящихся между этими крайностями, которые представляют «несомненно психический» мозг человека и «несомненно апсихический» автомат Тьюринга. Я вспоминал об этом в «Сумме» и это свидетельствовало бы о том, что решение о приписывании данному автомату сознания в полной мере зависит от нас самих и имеет договорной характер. Это во-первых. Во-вторых, фактором, наблюдаемым эмпирически, который позволил бы отличить автомат Тьюринга, изображающий мозг (благодаря соответствующей программе) от мозга, является параметр времени, поскольку то, что мозг делает относительно быстро, такой автомат делал бы чрезвычайно медленно (поскольку является пошаговым и выполняет одновременно только одну операцию, т.е. один шаг, так что даже его «электронная природа» не позволила бы ему «догнать» мозг в таком «состязании»). Однако же на эти вопросы проливают свет чрезвычайно интересные работы Колмогорова и его сотрудников, которые открыли, что конечный, дискретный автомат может полностью представлять любой другой автомат, если количество элементов его памяти равняется CNlnN. Моделирование происходит, однако, с опозданием порядка NlnN раз. Таким образом, оказалось, что принципиально возможно приведение в действие счетных машин (автоматов) параллельного действия и что в таком случае задержки моделирования уже не происходит. Отсюда смелое заключение Колмогорова, что подсознание человека является «параллельным автоматом» такого типа и что, сотрудничая с сознанием, такая двучленная система определяет наши относительно большие возможности в творческой умственной работе, например, в науке или искусстве. Этот подход кажется чрезвычайно важным, поскольку вероятней всего подсознание, если не является Атласом сознания, как этого хочет психоанализ, то является силой, которая его поддерживает и, собственно говоря, создает. Оно, несомненно, «как-то» необходимо для функционирования сознания и, берясь за имитацию мозга, нельзя о нем забывать.

Здесь, однако, возникает (это в-третьих) одно очень принципиальное затруднение.

До сих пор как биологи, так и кибернетики обращали внимание только на нейронную структуру мозга. Однако в последнее время начинают говорить о фундаментальной роли для нервной системы глиозной ткани. Некоторые даже откапывают выражение старого Шляйха почти столетней давности, будто бы глия была «концертмейстером», который играет на «нейронном инструменте» мозга. Благородная простота схемы, в которой выступают только нейроны как достаточно легкие для подражания двоичные элементы, уступает место картине, из которой уже нельзя просто вытеснить ее биохимическую сторону, то есть материальную. Потому что глиозные клетки не являются переключателями типа «все или ничего», это, по меньшей мере, энергетические «вспомогательные подузлы» нейронов. Поскольку же оказалось, что возбуждению нейронов сопутствует изменение количества рибонуклеиновых кислот как в них самих, так и в окружающей их глиозной ткани, неизвестно, идет ли речь о чисто «энергетическом сопровождении» глии по отношению к нейронам, или может и более даже – о некоем непосредственном участии ее элементов в невральных процессах, составляющих субстрат психизмов. За этими экспериментами кроется ужасно бессмысленный, по крайней мере для позитивистов, вопрос о том, не «сидит» ли сознание понемногу также и в глиозной ткани? А если не «сидит», то в любом случае эта ткань необходима нейронной не только в качестве опорных подмостков, как нас недавно этому учили. Итак, не следует ли копировать – в нашем электронном оборудовании – также и глию? Но каким образом? Я считаю, что следует оставить кибернетиков и биокибернетиков с этой ужасной проблемой. Они, несомненно, будут создавать различные устройства и системы, причем любой, кто стремится уберечься от парадокса лысого, должен принять, что место здесь только для условных решений, основанных на принятой дефиниции (что такая и такая система имеет или не имеет сознания). Порой можно оказаться в обществе с лицом, состояния выходов которого такие бессмысленные, что last but not least[191] мы приписываем ему сознание только потому, что этого требуют нормы хорошего воспитания. Следовательно, если бы эти правила соблюдали и машины, мы приписывали бы им сознание. Это не только шутка, в тот смысле, что последним критерием действительно является практика, и если появится множество разумных машин, люди просто для удобства начнут говорить о них так, будто бы они обладают сознанием. Войдут в обиход языковые навыки, и тогда уже тот, кто будет машинам отказывать в сознании, наверняка может быть признан агностиком.

4. На очереди вопрос о «главной задаче» науки. Я думаю, что ею является прогнозирование, но есть и дополнительные требования, которые теория должна выполнять. В общем можно сказать, что наш разум проявляет тенденцию к выявлению единой основы разных явлений, т.е. он ищет инварианты с как можно наибольшей зоной охвата. Это точный факт, который удается вывести из совокупности разумной деятельности человека, особенно в пределах эмпирии, но не только в ее пределах. Итак, разум всегда стремится к выявлению гармонии; тикопийцы верят, что существует две разновидности львов: те, которые атакуют человека – это обычные львы, и те, которые его не атакуют – это львы, в которых вселились души умерших. Таким образом, непорядочное поведение львов, которые иногда съедают человека, а иногда – нет, оказывается приведено к определенной гармонии. Только что вместо выявления реальной связи явлений они дополняют действительность «связью» явлений ей навязанной, которую, как метафизическую, проверить не удастся. В эмпирии существует общая директива включения конкретных «локальных» теорий в область высших систем. Отсюда берутся всякие поползновения унификации, одни из них соответствуют времени, как, например, попытки открытия общего инварианта для микро– и макроявлений, другие же преждевременны – их плачевные результаты показал Нейрат, когда писал о «физикализме» социологии в «Encyclopaedia of Unified Science»[192].