Крапивник - Екатерина Концова

том, почему его забросили, — папа тоже включил защиту. — Либо колодцы пересохли. Либо кто-то подселился…

Мир воспоминаний дрогнул. Возник образ колодца в заброшенном городе.

Отвратительное существо, называемое личем, приближалось к парням, медленно пятившимся от колодца. Оно было одето в грязный серо-коричневый балахон. Кожа его была серо-зеленоватой, как пересохшая земля. Глаза не имели белков, а щёки были разорваны, позволяя раскрывать рот шире нормального. Зубы отчего-то стали зелёными. Передвигалось оно с хрипом, скрючившись, но в силу огромного роста, оставалось выше его жертв.

Маленькие тёмно-серые твари, подобные ему, выглядывали из каждой щели города. Они ждали разрешения полакомиться трупами, но не могли напасть прежде, чем лич выкачает из жертв всю энергию.

Пытаясь убедить себя, что всё нереально, я непроизвольно держалась рядом с отцом и учителем, избегая смотреть в чёрные глаза лича. Они словно заставляли снова и снова проживать самые ужасные воспоминания. И в первую очередь вспоминать о разломах. Сейчас покалечат Эда.

— Не надо… — я зажмурилась, прячась за юношами.

Шипение стихло, как и гудение приспешников лича.

Мы с Эдмундом почти одновременно открыли глаза у костерка.

Была глубокая ночь. Пробирал холод, и всё тёплое, что было в распоряжении товарищей, лежало на Эдмунде.

Папа сидел чуть в стороне от костра, разделывая одну из маленьких серых тварей на тонкие пласты. Над огнём что-то варилось.

Эд чуть повернулся и попытался окликнуть товарища, но вместо имени вышел лишь невнятный стон.

Папа оторвался от своего занятия и подбежал к сослуживцу с флягой:

— Попей пока, бульон ещё не готов.

Папа влил воду в горло моему учителю.

— Роланд, — тихо выдавил Эдмунд. Он заранее знал, что произошло с его источником, но из последних сил надеялся, что ошибается. — Источник?!..

— Да, об этом… — папа сам сделал глоток и отложил флягу. Ему совсем не хотелось смотреть в глаза приятелю, равно как и сообщать дурные вести. — Мне пришлось его запечатать.

Мир в глазах Эдмунда начал расплываться, он тяжело задышал, будто его настигла паническая атака. Откуда-то взялись силы, и парень начал бить рукой по земле, дёргая пальцами, стараясь выдавить из себя плетение, но рука лишь ударялась о песок, не выпуская больше белых узоров плетений.

— Тихо, тихо, успокойся, тебе нельзя дёргаться, — папа схватил друга за руку.

Но Эдмунда всё равно трясло, словно в приступе эпилепсии. Я совсем перестала видеть мир вокруг нас, только слышала увещевания моего отца, удары то рук, то ног о землю и жуткий вой.

Вдруг всё стихло. Эдмунд открыл глаза, папа держал руку у него на лбу, выпуская в мозг лиловую энергию.

Я не понимала, что происходит, а вот Эд, кажется, догадывался. Я прислушалась к его мыслям, но они растекались, как масло на солнце. Юноша совсем перестал соображать.

Мир медленно крутился вокруг не способного мыслить тела, пребывающего в состоянии «овоща». Папа закрыл ему глаза.

Воспоминание сменилось знойным днём.

Папа тащил Эда, перекинув того через плечо, как мешок. Солнце слепило. У перевёрнутого Эдмунда в глазах всё плыло.

Идти по песку было тяжело, и в какой-то момент папа оступился. Парни расстелились на земле. Я чувствовала, что, несмотря на страшные боли в спине и груди, Эдмунд мог пошевелиться и убрать с папы ноги. Но он не хотел. Он едва заставил себя повернуть голову, чтобы не дышать песком.

И новое воспоминание.

Папа, едва переставляя ноги, всё равно не выпускал из рук лодыжки Эдмунда, волоча почти бессознательное тело за собой.

Весь мир плавился. Не то от жары, не то от паршивого качества воспоминаний. Я чувствовала, что моего учителя, несмотря на погоду, охватывал озноб. Кустарные методы, которыми отец несколько дней к ряду пытался выхаживать человека с повреждённым источником, лишь усугубляли болезнь. Казалось, Эдмунд вот-вот перестанет дышать, но ему по прежнему удавалось сохранять сознание. Самым ярким чувством был песок. Грубый, жёсткий, повсюду забивающийся. Он обжигал незащищённую кожу.

Вдруг папа отпустил его ноги и в небе прогремел лиловый взрыв. Папа осел на землю, а невдалеке зазвенел колокол. Лёжа на спине, Эд ничего не видел кроме неба, на которое был направлен его взгляд, но догадался — впереди люди.

Новое воспоминание началось в серой комнате с несколькими кроватями. Папа и Эд лежали в местном лазарете. Под рукой Эдмунда лежал чистый листок бумаги.

— Ты должен написать ей хоть что-то, — папа говорил о маме.

— Я не знаю, что писать, — Эдмунд закрыл глаза и поморщился, смахивая бумажку с постели.

И снова лиловый туман разделил для меня два события прошлого.

Опять больница. Теперь уже в родном городе.

По белой комнате с двумя кроватями, одна из которых пустовала, летала упитанная муха. Несмотря на то, что окно было распахнуто, глупое существо упрямо билось в его закрытую створку.

Эдмунду надоедливый шум не мешал. Ему вообще ничего не мешало: он лежал на постели, слабо дёргая пальцами левой руки, стараясь выдавить из себя хоть искру магической энергии, и слепо глядел на верхнюю часть противоположной стены.

Вдруг распахнулась дверь. В проёме стояла мама. Они с Эдмундом секунду смотрели друг на друга молча.

Парень почти не дышал. Он не хотел, чтобы она здесь находилась — не хотел показываться кому-либо в таком состоянии. Особенно ей.

Мама небрежно пихнула дверь, заставляя её захлопнуться, и подбежала к постели.

Оказавшись рядом с женихом, девушка принялась осматривать его на предмет физических повреждений. Голова, плечи, руки, обе ноги, скрытые одеялом — всё на месте, но мама плакала, очевидно, врач рассказал ей о болезни подробно. Да и Эд, пусть отмытый и накормленный, всё ещё выглядел очень болезненно. Он был худ, с синяками под глазами и голубовато-белой, будто при обморожении кожей.

— Я говорила, — мама гладила Эда и поправляла двухсантиметровые чёрные завитки. — Я тебе говорила!

Маме было страшно и больно. Она хотело обнять жениха, но в тоже время боялась причинить ему боль неосторожным прикосновением.

У учителя в голове творилось что-то совершенно невразумительное. Желание спрятаться, исчезнуть, не смотреть никому в глаза совмещалось с совершенно противоположным — парень старательно цеплялся дрожащей рукой за её платье, будто она и только она могла защитить его от наступившего кошмара.

— Цифи…

— Я тебе говорила, — всхлипывая, мама уткнулась лицом в подушку, возле головы парня, продолжая одной рукой прочёсывать короткие кудри.

Она частично вдавила его плечо в матрас, чем доставила боль, но Эд почти не замечал этого, судорожно хватаясь за невесту. Он всё ещё глядел в пустоту стеклянными глазами, хватаясь за источник тепла и заботы.

Замелькали короткие фрагменты памяти. Мрачные, тяжёлые, полные лекарств, сложностей, боли… неоказание