Сокровище - Трейси Вульф

что сказала такое.

Обычно я не набрасываюсь на людей – особенно если речь идет о Джексоне, которого я обожаю, – но на этот раз он точно это заслужил. Мы все страдали. Нам всем было больно. И если у него с Флинтом сейчас сложности, это не дает ему права вымещать свою неудовлетворенность на нас.

Однако мы не можем сидеть здесь, глядя друг на друга, вечно, поэтому я прочищаю горло и пытаюсь придумать, как сдвинуть дело с мертвой точки.

Но прежде чем я успеваю найти решение, Джексон тоже прочищает горло и говорит:

– Ладно, но отпадным братом Вега буду я. А роль яйцеголового и немодного пусть играет он.

– Что ж, ты у нас «услада для взора», – цитирую я выражение того организатора концертов и сжимаю руку Джексона, благодаря его за помощь.

Когда Хадсон чуть слышно бормочет: «Надеюсь, его шевелюра не затмит мою», – все хохочут. И сразу же создается ощущение, что мы снова вышли на верную дорогу. Пусть она неровна, пусть вся изрыта ухабами, но мы стоим на ней твердо.

Что ж, пока что надо быть благодарными и за это.

Нам необходим этот момент непринужденной веселости и уверенности в своих силах. Ощущение того, что мы сможем сделать все, если будем делать это вместе.

Потому что есть одна вещь, о которой никто из нас пока не готов даже задуматься, – мы собираемся выманить из клетки голодную тигрицу, используя в качестве наживки сочный кусок мяса… Захочет ли она поболтать с нами прежде, чем набросится и перегрызет нам горла?

Глава 60

Мечты сделаны из таких, как мы

Через несколько минут наша встреча с Ниязом заканчивается, и мы расходимся по своим комнатам. Как только мы с Хадсоном открываем дверь, к нам бросается Дымка и, врезавшись в Хадсона, взбирается по его ноге и устраивается на груди.

Я ожидаю, что она будет корить его за то, что его так долго не было, но вместо этого она просто щебечет, тараторит что-то, чего я не понимаю. Хадсон, разумеется, кивает и улыбается, как будто понимает каждое слово, затем она выводит что-то вроде фиоритуры, отчего они оба ухмыляются.

Затем она похлопывает ладошками его щеки и, спрыгнув на пол, выбегает за дверь.

– Может, нам стоит пойти за ней? – спрашиваю я. – Она еще слишком мала, чтобы разгуливать по незнакомому городу в одиночку.

– Она в порядке, – заверяет меня Хадсон. – Она просто поест и немного погуляет. И через пару часов вернется.

Я удивленно уставляюсь на него.

– Ты же не мог сделать такой вывод из ее щебета. Ты же не говоришь на языке умбр… или как там это называется.

– Да, я на нем не говорю, – подтверждает он. – Но я очень хорошо научился различать, какие именно звуки она издает в то или иное время. Включая те, которые означают, что ей хочется есть.

Я хочу спросить его, что это за звуки, но затем решаю, что сейчас у него, наверное, нет желания изображать звуки маленькой умбры. А у меня нет желания их слышать. Тем более мне так хочется спать, будто от этого зависит моя жизнь.

– Я приму душ, – говорю я. – Ты не мог бы заказать еды в номер, пока кухня работает? Пока мы сидели внизу, я была так взвинчена, что почти ничего не съела.

– Я это заметил. – Он гладит мои кудри. – Что именно ты хотела бы съесть?

– Что-нибудь съедобное, – отвечаю я, потому что сейчас мне подойдет любая пища, чтобы прекратить урчание в животе.

По-быстрому приняв душ и съев несколько горячих сэндвичей с сыром, я задергиваю плотные шторы и ложусь в кровать. Несколько минут спустя ко мне присоединяется Хадсон, все еще немного влажный после душа.

Но меня это не смущает. Когда он тянется ко мне, я сразу же переворачиваюсь и сажусь верхом на его бедра.

Он шепчет мое имя, запускает руки мне в волосы и мягко притягивает меня к себе для поцелуя. Затем мы снова переворачиваемся, так что я оказываюсь снизу, а он сверху. Он опирается на локти и смотрит на меня с обжигающей страстью в глазах.

– Давай, – шепчу я, вздернув подбородок и запрокинув голову, чтобы он мог взять то, что я так отчаянно хочу ему дать.

Он не отвечает и не произносит ни слова, но его ладонь ложится на мою ключицу, а пальцы нежно поглаживают пульсирующую точку у основания шеи.

Его глаза кажутся темнее обычного, его синих радужек почти не видно из-за расширившихся зрачков. Я чувствую, что он голоден, чувствую, что голод грызет его изнутри. Но он все так же смотрит на меня, все так же не шевелится, и только его пальцы продолжают медленно – о, так медленно – поглаживать мою вену.

Его глаза, кожа и волосы поблескивают в тусклом свете прикроватной лампы. Он пристально смотрит на меня, приоткрыв рот, чтобы я могла видеть кончики его клыков, касающихся полной нижней губы, и я ощущаю в себе такой же голод, какой читаю в его глазах.

– Хадсон, – шепчу я его имя, чувствуя ноющую боль, которая пронзает меня целиком.

Я ощущаю острое желание, жгучую потребность, мне отчаянно хочется обладать им – во всех смыслах.

– Пожалуйста, – шепчу я, сплетая его ноги со своими, и, выгнувшись, прижимаюсь к нему.

– Пожалуйста что? – так же шепотом отзывается он, и в его тоне звучит лукавство, от которого моя жажда становится еще более жгучей.

– Сделай это. Я хочу… – Мой голос пресекается, и от его выдержки не остается и следа.

Глаза Хадсона вспыхивают, и его клыки молниеносно прокусывают мою кожу.

Меня пронзает наслаждение, когда он начинает пить мою кровь, и я хочу, чтобы он не останавливался. Никогда.

Мои руки вцепляются в него, притягивают его ближе.

Мое тело обвивается вокруг него.

И кровь в моих жилах ярко сияет, как парад на Марди Гра, и с каждым его глотком меня охватывают шум, хаос и радость.

– Еще, – шепчу я, прижимая его к моей вене. – Еще, еще, еще.

Я чувствую, как его губы обхватывают чувствительную кожу на моей шее, и он начинает пить еще более жадно, еще более ненасытно.

Я отдаюсь ему, отдаюсь этому, предлагая все, что есть во мне, чтобы доставить наслаждение ему и себе. Еще, слышится в глубине моего существа. Еще, еще, еще.

Но это Хадсон, мой Хадсон, и его забота обо мне всегда будет брать верх над его собственным удовольствием, и он отстраняется – слишком рано.

– Нет, – хнычу я,