Блеск клинка - Лоуренс Шуновер

За каждым креслом стоял слуга-турок, чтобы наполнять их кубки, менять тарелки из китайского фарфора после каждого блюда или вытирать им губы и пальцы большими льняными салфетками, приготовленными для этой цели. В Европе салфетками не пользовались. Пьеру казалось, что достаточно богатый и достаточно ленивый человек может провести на Востоке всю жизнь, не пошевелив пальцем для обеспечения даже самых простейших из своих потребностей; всегда есть слуга или раб, готовый и умеющий выполнить все его желания.

В центре стола находился изящный фонтан, приводимый в движение бесшумным таинственным механизмом; по размеру он немного превосходил человеческую руку и был сделан из просвечивающего алебастра в форме пучка перьев; из замаскированного отверстия лилась струя красного вина, сбегала по перьям и капала с их кончиков, которые, казалось, опускались под тяжестью жидкости в мелкий бассейн из чистого горного хрусталя.

Пьер не имел понятия, что за пахучая рыба и дичь были пойманы и включены в череду пряных блюд, которые они ели. Только сладкое блюдо давало представление о том, из чего оно приготовлено. Это был небольшой конус зеленого застывшего щербета с кислым лимонным соком, увенчанный крупной красной розой, которая была покрыта корочкой кристаллического сахара и посыпана сверху корицей. Пьер съел лепестки по примеру Оглы.

Как раз перед тем, как были поданы эти хрупкие приятные сладости, турок, которого Оглы называл Маузой и который раз за разом наполнял все уменьшающиеся кубки все более сладкими винами, заменил золотые и серебряные кубки крошечными суживающимися рюмками из прозрачного венецианского стекла. Они предназначались для мятного, обжигающего, зеленого крепкого напитка. Мауза был пожилым и имел худое аскетическое лицо. Возможно, у него тряслись руки от болезни, или он нервничал, или проявил небрежность. Он наполнил рюмку Оглы первой, что было в порядке вещей, и Оглы попробовал напиток; но когда он наполнял рюмку Пьера, одна или две капли перелились через край. Они скользнули по ножке рюмки и образовали яркое зеленое пятно на скатерти. Оглы нахмурился, а Василий бросился вперед, бормоча извинения, и выхватил маленький кувшинчик из руки Маузы. Василий сам наполнил рюмку Джастина, а Мауза, бледный и дрожащий, отошел к стене.

— Все слуги сегодня неуклюжи, — сказал Оглы низким и звучным голосом. — Что случилось с твоим персоналом, Василий?

— Милорд, я в отчаянии! Мауза не смотрел, что делает. Я наблюдал за ним уголком глаза. Он заслуживает наказания, не так ли, милорд?

— Естественно, — сказал Оглы.

— Могу я лично позаботиться об этом, господин?

— Если хочешь. Но не слишком долго. Мы готовы к твоему представлению. И не наказывай слишком сурово руку, которая дрогнула; мне она еще пригодится, чтобы наполнять бокалы. Ты иногда излишне усердствуешь с плетьми и раскаленным железом. Помни, Василий, что моя дисциплина установлена для того, чтобы поддерживать высокий уровень обслуживания, а не для твоего развлечения.

— Нет, милорд, даже рубцов не останется. Но Мауза будет выть! Мауза будет выть! — Ноздри Василия слегка расширились. Пьеру вдруг стало дурно от мысли, что Василий испытает удовольствие, наказывая несчастного раба.

Пьер запротестовал:

— Мне кажется, я слегка сдвинул рюмку, милорд; раб не виноват.

— Если бы это было так, ревизор Питер, — надменно ответил Оглы, — Мауза заслуживал бы наказания еще в большей степени за то, что не проявил необходимой ловкости, которой он, насколько я знаю, обладает. Мой главный дворецкий отличается умением наказывать рабов. По-моему, это доставляет ему даже большее удовлетворение, чем работа секретаря, которую он столь успешно выполняет. Мне редко приходится вникать как в детали бизнеса, так и в управление домом. Я уверен, что вы не собираетесь советовать мне, как поддерживать приличествующий порядок в моем собственном замке, ревизор Питер.

Пьер нахмурился от выговора посредника и в молчании доел замороженный щербет. Оглы внимательно наблюдал за ним некоторое время, затем взглянул на сэра Джона, который не понял ни слова из разговора по-турецки.

Оглы сказал:

— Добрый сэр Джон видит ваше сердитое выражение лица, ревизор Питер. Вы можете пояснить ему, что я не сказал ничего неучтивого. Как морской капитан, он лучше, чем вы, понимает важность проворного и умелого выполнения приказов слугами.

Пьер быстро информировал Джастина, что Паша Оглы отослал евнуха, чтобы жечь каленым железом или бить плетьми руку бедного Маузы за то, что он пролил каплю напитка. Сэр Джон кивнул, лицо его оставалось бесстрастным.

— Не сердите посредника, Пьер, — было все, что он сказал.

Что бы ни делал Василий, он быстро справился со своим делом. Другой раб сразу же занял место Маузы за креслом господина, похожим на трон. Вскоре портьеры раздвинулись и Василий появился вновь, облаченный в странный оранжевый костюм, театральную пародию одежды, которую носили святые мусульманские дервиши[26]: высокая, конусообразная шапка, длинные, широкие рукава, пояс вокруг обширного живота и огромная юбка с вышитыми серебром и золотом мистическими символами, что, конечно, не было частью костюма дервиша. К кромке юбки были подвешены сотни звонких латунных колокольчиков. Василий медленно повернулся вокруг своей оси, и юбка взметнулась как огромный воронкообразный цветок. Он держал бамбуковый шест, длина которого в два раза превышала его рост; верхний его конец имел небольшую горизонтальную перекладину и с нее свешивались маленькие веревочные петли, обернутые серебристой тканью. К поясу Василия было прикреплено несколько кинжалов, а когда он в вихревом движении приблизился к столу, под его развевающейся юбкой показались три пары ног. В воображении не укладывалось, что все эти ноги принадлежат ему.

Напротив стола, почти в центре комнаты Василий прекратил поступательное движение и начал вращаться на одном месте все быстрее и быстрее. Юбка поднялась до горизонтального положения и из-под нее вынырнули два крошечных человеческих существа, каких Пьер никогда не видел. Василий резко остановился; юбка по инерции обмоталась вокруг его ног с невероятным звоном колокольчиков, а два карлика бросились вверх по шесту. Их пол оставался загадкой для Пьера: хотя они были совершенно обнажены, их опоясывала эластичная серебристая ткань. У них были бритые головы, а тела окрашены ослепительной золотой краской. В них не было несоразмерности голов, задержки развития конечностей или неуклюжести, столь характерных для карликов. Если бы не взрослые лица и крепкие мускулы, играющие под металловидной кожей, их можно было принять за детей.