Собачий рай - Полина Федоровна Елизарова

что же в том плохого? Надежда чиста, она порождает чистые помыслы, и мир вокруг становится лучше. Не будет надежды, мир погрязнет в абсолютном зле, и ничего тогда не будет. Мира тоже не будет.

– Их мира или нашего? – уточнил зачарованный словами Хромого Лаврентий.

– У нас один мир.

Лаврентий и Лапушка, пытаясь не только осознать, но и запомнить сказанное, переглянулись и замолчали.

– Возьмите власть в городе. Не мешкайте. А мне пора к ней. Тиграна же умерла?

Лаврентий едва кивнул, но Хромой не ждал ответа.

– А как мы докажем, что ты передал власть своей дочери? – спросил он.

– Подойди, сынок! – Голос Хромого сделался необычайно ласков, как если бы с Лаврентием действительно заговорил его неизвестный отец. – Сними с моей шеи эту цепь и закрепи ее на шее Лапушки. Лучшего доказательства быть не может.

Когда они покидали шатер, Хромой поравнялся с Лаврентием и тихо, но тщательно выговаривая слова, шепнул ему в самое ухо:

– Не предавай. Любовь. Ничто ее не стоит.

Спустя дни и недели, пропитанные отчаяньем, сомнениями и голодом, Лаврентий не смог бы утверждать наверняка, что старый пес вообще произнес эту фразу. Но в том, что он хотел ее произнести, Лаврентий не сомневался.

Завидев Хромого без золотой цепи, лежавшие на участке собаки сели и печально опустили морды.

И так сидели еще долго, до самой темноты, пока в доме барона, в одной из комнат, не зажегся свет.

Лаврентий, тоже опустивший морду, понял, что это – ритуал, символизирующий благодарность тому, кто долгие годы был их вожаком и теперь, приняв неизбежное – свою скорую смерть, – добровольно отказался от власти.

Когда Лапушка, слушая подсказки Хромого, позвякивая золотой цепью, вышла в центр собачьего круга, на многих поднявшихся вверх мордах сквозило удивление, на некоторых – жгучее любопытство, а еще – затаенная злоба.

Два самых верных пса из стаи, несмотря на протесты Лаврентия, по приказу бывшего вожака сопроводили Лапушку и Лаврентия до самого подвала.

Гордей, как и все, давно спал.

Наутро Лапушка, в окружении Лаврентия и двух бойцов Хромого, объявила себя новой мамкой.

30

Поляков вышел из катрана.

Не успел сесть в машину, как почувствовал, что сильно подмерзли ноги. Вечера августа коварны: холод, обманывая глаз и обоняние картинкой лета в самой последней и оттого самой роскошной его красе, подкрадывается, как неприметный вор на праздник.

Агата не появлялась у Швыдковского уже месяц, и Поляков пытался убедить себя, что она наконец вняла его настойчивым просьбам.

Последняя встреча с ней была совсем неправильной даже для их странного общения.

…Через пару недель после несостоявшегося похода в ресторан он набрал ей как-то днем. Она отвечала скупо, но пригласила его к себе в обычное дневное время, а потом вдруг, за час до встречи, когда он уже направлялся в город, впервые позвонила сама и все отменила.

Промучившись с неделю от жгучего, сжирающего тело и мозг желания, давящего так сильно, что он то и дело срывался по пустякам на Марту и Ваника, Поляков решил подстроить встречу.

По четвергам, как он помнил, в кафе на Гарибальди проходили тематические вечера.

Придумав для своего оправдания повод – встречу с потенциальным покупателем джипа, который он действительно планировал поменять на другое, менее затратное в обслуживании и расходе топлива авто, он уехал в город.

В кафе Агата появилась лишь тогда, когда он, просидев за чашкой кофе битый час, планировал уходить.

Она была в компании подруг. Одну из них Поляков вспомнил по первой встрече здесь же. С ними была какая-то новая девушка и двое молодых людей.

Поляков сидел на том же самом месте, и, войдя в зал, она заметила его почти сразу.

Взглянула так, будто уже знала, что он ее ждет.

Не понимая, есть ли в этой компании Щеглов, муж Агаты и отец ее ребенка – придурки на вандальном видео с чужой машиной были в масках, – Поляков готов был провалиться сквозь землю от нелепости ситуации, еще более стыдной от того, что он осознанно и добровольно оказался в ней сам.

Понаблюдав за шумной, рассевшейся за столом компанией, он не нашел ни опровержения, ни подтверждения тому, что среди небрежно и ярко одетой молодежи присутствует законный супруг.

Агата села между двумя подругами и одинаково вызывающе вела себя как с ними, так и с обоими молодыми людьми.

Одну из подруг, которую он видел впервые, она словно невзначай стала гладить по затылку и перебирать своими длинными пальцами копну ее бело-розовых косичек-дредов. Девушка уложила голову Агате на плечо, потерлась о ее руку щекой и, развернув к ней лицо, о чем-то эмоционально, периодически затягиваясь электронной сигаретой, говорила.

Остальные чокались разноцветными коктейлями в широких и высоких стаканах, перекрикивали друг друга и постоянно о чем-то просили проходящих мимо официантов.

От Полякова не укрылось, что пару раз Агата поглядела в его сторону.

Он хотел было сделать единственное логичное: написать, чтобы она вышла поговорить во двор, но не успел взять в руки мобильный, как девушка с дредами привстала и, повернувшись к Агате спиной, о чем-то, смеясь, ее попросила. Агата грубовато потянула подругу за висевшие на ее тонкой, как у дистрофичного подростка талии, широкие джинсы, запустила в них руку и вытащила с изнаночной стороны связку магазинных ценников. Разрубив крученую веревочку сервировочным ножом, она кинула связку в центр стола. Все члены компании, выдирая друг у друга ценники, истерично загоготали.

«Цирк уродов! – негодовал Поляков. – Карикатура на людей! Мерзкие переростки, лишенные вкуса, манер, идеалов и понятий! И это ради вашего сытого будущего я, вечно полуголодный, подставлялся под бандитские пули? Топил свои лучшие годы в зловонном дыхании воров, барыг и проституток? Ради вас я гробил здоровье в прокуренных кабинетах, недосыпал и почти не видел семью?!»

Кинув на стол купюру, он, переполненный яростью, стыдом и острым желанием близости, прошел в туалет, чтобы обтереть вспотевший затылок и вымыть руки.

Не успел он выключить кран, как в общей, разделявшей женские и мужские кабинки зоне с умывальниками в зеркале появилась Агата.

– Ты чего здесь? – бросила она не то с раздражением, не то с вызовом. – Мы же не договаривались!

– Послушай, – Поляков обернулся и схватил ее за руку, – давай выйдем на воздух, поговорим. В этом балагане воняет.

– Не заметила. Не смогу. Я здесь с друзьями, – резала она воздух, пропитанный дешевым цветочным диффузором.

– Друзей я заметил. Думаю, если ты выйдешь со мной, их это не удивит. Их вообще ничто не удивит.

– Какой странный наезд, –