Собачий рай - Полина Федоровна Елизарова

сытыми остались.

Слушая ее, Лаврентий в очередной раз поймал себя на странной мысли: в Лапушкиной причесанной, как чау-чау на выставку, правоте, сквозила предвзятость. Он отчего-то был уверен, что безумцы лучше, чем о них говорят, и что в их мире, в котором так же, как и в собачьем, летали прекрасные бабочки и цвели диковинные цветы, тоже есть любовь и справедливость.

– Как же мы выманим Хромого? – кивнув на шатер, в котором, как он догадался, и жил вожак стаи, спросил Лаврентий.

– Зачем выманивать? Мы выждем момент и зайдем к нему сами. Или ты боишься? – подруга окинула его насмешливым взглядом. – Возможно, придется с кем-то из его стаи подраться, но у нас есть цель.

– Пока мы к ней идем, и не факт, что дойдем, Гордей может стать вожаком, – втянул в себя носом воздух уставшего за день леса Лаврентий. – Уже вечер. Наша стая скоро будет в подвале.

– Значит, когда вернемся, придется побороться за власть, – отрезала Лапушка.

* * *

Выжидая за забором, Лаврентий и Лапушка вскоре увидели, как с черного хода вышла из дома усатая цыганка, а следом – два молодых, в черных длинных шортах и черных же балахонах мужчины с капюшонами на головах, наполовину скрывавшими лица, и одна добродушного вида, в затертом бархатном халате и тапках с помпонами старуха.

У старухи в руке был пакет. Она доставала из него какие-то маленькие свертки и раздавала остальным, включая усатую.

Затем, поблескивая большими стеклами очков, старуха достала из кармана халата блокнотик и ручку и что-то записала.

– Наркотики распределяют, – предположила Лапушка. – Сейчас, суки, разбредутся по окраинам, травить этой химией своих же, человеческих детей.

– А барон?

– Что барон? Он этим бизнесом и заправляет. Утром наша усатая стерва принесет сюда уже другие деньги.

Компания, вполголоса переругиваясь, двинулась к секретному ходу в заборе, а старуха пошаркала в другую сторону – к фасадной части дома.

Лапушка и Лаврентий шустро забежали за деревья и стали выжидать, пока усатая и двое в черном вылезут, поставят секцию на место и замотают обратно проволокой.

Когда компания ушла, они снова переместились к забору.

Из дома вскоре вышел очень толстый, с необычайно кудрявой, ухоженной пепельно-черной бородой человек. Он, как и старуха, был в длинном алом, подвязанном витым поясом халате, едва сходившемся на грузном теле, и, несмотря на лето, в гладкой поддевке из черного меха, надетой поверх халата. На шее у него была толстая золотая цепь, бликовавшая в последних лучах заходящего солнца.

Безумец курил сигару, едкий запах которой долетал до затаившихся за забором.

Подойдя к фонтану, он сунул крупную, с лысиной на затылке голову под струю воды. Фыркнув, растер обшлагом халата шею и грудь.

Даже не взглянув на лежавших на участке и при его появлении замерших, словно статуи, собак, подошел к шатру.

– Тамаз! – раскатисто и властно закричал он.

– Барон? – шепотом спросил у Лапушки Лаврентий.

– Похоже…

Со стороны парадного входа спешил парень – молодой, высокий, чернявый, одетый по последней моде. На его ушах красовались большие наушники, и он, пританцовывая, нелепо двигал своим длинным телом.

О чем-то поговорив с бароном, парень, согнувшись, залез в шатер.

Когда вылез наружу, в своих сильных, подкачанных руках он держал средних размеров пса. Лаврентий уже научился разбираться в породах сородичей. Он сделал вывод, что это был метис лайки и кого-то еще.

Даже издали было заметно, как он плох: по бокам туловища висели, словно сдутые воздушные шарики, складки. Шерсть была пегой, невзрачной. Зато на шее золотилась почти такая же, как у барона, цепь.

Барон ласково погладил пса по голове, достал из кармана халата шприц и ловким быстрым движением уколол его в бок.

Затем, едва коснувшись губами, поцеловал пса и будто что-то прошептал ему на ухо. Парень отнес больную собаку обратно в шатер.

Недолго поговорив с парнем, барон ушел обратно в дом.

– Думаю, сейчас самое время, – подтолкнул Лапушку Лаврентий.

Они с трудом пролезли между металлическими прутьями забора и оказались на участке. Не успели сделать и пары шагов, как лежавшие на гравии и подстриженном газоне собаки, заходясь жутким лаем, бросились к ним.

Что было потом – Лаврентий помнил смутно.

Клыки, когти, слюни, кровь – он отбивался и нападал одновременно.

Часть стаи взяла Лапушку в кольцо, внутри которого она вертелась, как рыжая юла, кувыркалась, стараясь уклониться от зубов, по земле, но ни разу не заскулила. Лаврентий думал только о том, что ему надо прорвать живое страшное кольцо, в котором оказалась подруга, но злобные псы, напрыгивая и удерживая его за шкуру зубами, не пускали.

Летела клочьями шерсть – своя и чужая, и в какой-то момент Лаврентий понял, что вскоре они с Лапушкой погибнут.

Страха не было, было дико обидно, что все, едва начавшись, так глупо и бесславно кончится этим теплым, чудесным летним вечером у дома барона.

Неожиданно псы стали нехотя отступать.

Когда кольцо разомкнулось, он увидел, что Лапушка жива и, на удивление, не сильно пострадала – из ее спины был выдран приличный клок шерсти, шерстка была испачкана грязью, но крови он не заметил.

С трудом передвигая лапами, одна из которых – передняя – была как будто короче остальных, к ним, припадая на бок, двигался пес из шатра.

– Кто такие? – едва разжимая пасть, спросил он.

– Тиграна, – только и смогла выдавить из себя едва дышавшая Лапушка.

– Идите за мной, – приказал пес.

Когда все трое оказались в полумраке шатра, Лаврентий заметил, что оба глаза больного пса покрыты белой пеленой.

– Так кто вы такие? – Хромой – а это точно был он – лег на велюровый алый диван, возле которого стояли две одинаковые, золотого цвета миски – одна пустая, другая – с водой.

– Тиграна, – повторила Лапушка.

Судя по тому, как мелко дрожало ее тело, она еще не пришла в себя после жестокой схватки.

– Подойди ближе, – глядя на нее невидящими глазами, приказал Хромой.

Лапушка заставила себя сделать несколько шагов в его сторону.

Грозный вожак долго принюхивался.

– Выйди, – повернув голову в сторону Лаврентия, сказал Хромой. – Пока я не скажу, мои тебя не тронут.

– Я ее не оставлю, – глотая кровь, затекавшую в рот из надорванной пасти, прошепелявил Лаврентий.

– Он тебе кто? – Хромой повернул морду к Лапушке.

– Друг, – едва слышно, но твердо ответила она.

– Не бойся, подойди ближе. Друг… – изображая улыбку, скривился пес. – Просто друг не стал бы так за тебя биться. Ты станешь ей мужем, – не то предположил, не то приказал Хромой.

– Стану, – подтерев лапой кровь, кивнул Лаврентий.

– А справишься? – обвислая