Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков

надежду на получение состояния. Приходилось утешаться лишь тем, что не один я потерял свои деньги.

Интересна и история с золотом, принадлежавшим Георгию Андриановичу Олесову, управляющему Сибирским банком. За его дочурками ухаживал какой-то английский офицер. Во время бегства из Екатеринбурга барышни отдали ему свои драгоценности, которые он и доставил в Иркутск.

Честность молодого человека соблазнила старика, и он вручил ему два пуда золота, прося доставить их во Владивосток. Но честный на мелочи офицер присвоил себе золото, и когда Олесов приехал во Владивосток, то не нашел там никого. Год спустя Георгий Андрианович приехал в Лондон и, зная фамилию офицера, стал наводить о нем справки. Но все розыски оказались тщетными, так как в Военном министерстве ему сказали, что такой офицер у них в списках не значится. Старик Олесов умер в большой бедности в Харбине.

Мировая война и революция расшатали нравы не только интервентов, но и наших военных. Революция глубоко проникла в самую толщу сознания нашей буржуазии, превратив ее в мошенников.

Организация фабрики

Я напрягал все мысли, дабы придумать какое-либо дело, способное прокормить семью. На получение места я рассчитывать не мог. Я понял ошибку своей жизни, проведенной под стеклянным колпаком, называемым банком, где мне было твердо известно, что каждое двадцатое число я получу строго определенную сумму.

Был я до известной степени энциклопедистом в вопросах многих производств, прекрасно разбирался в балансах, но практических, детальных знаний у меня абсолютно не было, ибо я никакого ремесла не знал. И тут мне вспомнились мои разговоры со стариком евреем, богатым нефтепромышленником, с которым я познакомился в Контрексевиле. Старик вместе со старухой женой тогда горевали о предстоящей разлуке с хорошенькой дочкой, которую для изучения ремесла – кажется, тиснения по коже – они оставляли на два года в Мюнхене.

– Зачем вы себя мучаете? – говорил я. – Ведь у вас прекрасное состояние. Зачем вашей хорошенькой дочурке изучать какое-то ремесло? Выдайте ее замуж за хорошего человека, дайте ей приданое, и она прекрасно проживет всю жизнь без знания ремесла.

– Нет, – отвечал упрямый старик. – Деньги, как мыло, могут исчезнуть, а ремесло всегда человека прокормит.

Где теперь эта барышня? Кормится ли ремеслом своим?

И я сожалел об отсутствии у меня практических знаний. Можно было бы изучить портняжное дело, или сапожное ремесло, или хотя бы знать детально хлебопекарное дело. Я мог бы открыть сапожную мастерскую или булочную на те средства, что имел, и жил бы себе припеваючи.

Еще в первые дни приезда во Владивосток я разыскал Ценина и Григория Андреевича Кузнецова. Мы состояли членами-пайщиками Волжского товарищества, где я имел пай в сто тысяч рублей. Из разговоров выяснилось, что значительная часть товаров, закупленных для Белой армии, находится в Харбине и Никольске-Уссурийском и заключается главным образом в листовом табаке. Но спроса на товары совершенно не было, а цена падала. Однако надежда на его продажу все же сохранялась. Оставшись отрезанными от правления товарищества, находящегося в Омске, решено выбрать временное правление из членов товарищества, здесь находившихся. Председателем выбрали старика Сурошникова, а Александра Сергеевича Мельникова и Александра Кузьмича Ценина – его товарищами. Сурошников до войны обладал огромными земельными пространствами, главным образом в Самарской губернии, и вместе со своим тестем Шихобаловым слыл самым богатым человеком во всем Поволжье. Их состояние определялось в десятки миллионов рублей. Все это давало надежду, что столь денежный человек сумеет и здесь выйти из тяжелого положения. Но будущее показало, что и это дело – отнюдь не под влиянием политических событий – оказалось мыльным пузырем. Вскоре Г.А. Кузнецов, тоже бывший миллионер, суконный фабрикант, изобличил Сурошникова в воровстве. После этого мы выбрали Кузнецова на должность председателя. Кое-что из товаров удалось реализовать, и мне в виде дивиденда выдали шестьсот иен. Если бы посчастливилось продать весь табак, то можно было бы рассчитывать получить еще две-три тысячи. Это уже деньги, о которых беженцы могли только мечтать.

Теперь я, несколько отойдя от хронологии, изложу воспоминания о попытках работы и о крушении всех надежд, не столько от неблагоприятных политико-экономических условий, сколько от недобросовестности людей, когда-то ворочавших миллионами, а теперь волею судеб потерявших свои состояния. Я уже упомянул о том, что архимиллионер Сурошников был изобличен Кузнецовым в хищении товарищеских сумм. Расследование дела показало, что Саша Мельников, универсант по образованию, получил от Сурошникова пятьсот иен за молчание. Саша Мельников – сын Сергея Григорьевича Мельникова, шатровского доверенного. Мне было не столько жаль украденных денег, сколько совестно за людей.

Вместо Сурошникова мы выбрали Григория Кузнецова – симбирского суконного фабриканта.

Я знал, что Григорий Кузнецов – человек без особых нравственных устоев, но, отделяя этику от дела, был уверен, что в его опытных руках дела Волжского товарищества наладятся. Тут он выдвинул предложение, пользуясь наличием на таможенных складах большого количества хлопковой и шерстяной пряжи, устроить ткацкую фабрику и впоследствии превратить ее в суконную. Все говорило за успех предприятия. Но для того, чтобы таковое осуществилось, необходимо найти капитал в пять тысяч иен. У Волжского товарищества были товары, но не деньги. Мы с Кузнецовым решили собрать капитал среди как старых, так и новых вкладчиков, а когда Волжское товарищество ликвидирует свои товары, влить вырученные суммы в дело, что позволяло надеяться на возможность приобретения необходимых для суконной фабрики машин. Шерсти в Монголии достаточно, а суконных фабрик в Забайкалье – ни одной.

План был заманчив, и я решил записаться пайщиком на две тысячи иен. Кузнецов же со свойственной ему энергией разыскал и необходимые для дела ручные ткацкие станки, что сразу ставило дело на ноги.

Мы повели переговоры с Министерством торговли и промышленности, возглавляемым в то время коммунистом Леоновым. Мне пришлось несколько раз говорить и с ним, и с его помощником, бывшим второвским приказчиком.

Они ставили столь невозможные условия работы, что однажды я сказал:

– По убеждению вы коммунисты, но по действиям являетесь самыми отчаянными спекулянтами-эксплуататорами. Нельзя же назначать такие цены на пряжу, да еще и ограничивать нашу прибыль десятью процентами. Ведь это же не что иное, как эксплуатация промышленников.

– Мы соблюдаем интересы казны.

– Нет, вы их не соблюдаете. Интересы казны заключаются в насаждении промышленности в этом крае, а вы режете курицу, которая может нести вам золотые яйца. Дайте нам окрепнуть, тогда и собирайте посильные налоги.

Эти слова, по-видимому, подействовали, и нам продали небольшое количество пряжи за наличный расчет, с тем, что вся пряжа остается в нашем распоряжении и будет выдаваться по мере надобности за