Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков

имел право довезти таковое до Владивостока. Это право пресекалось на пограничной станции «Маньчжурия».

Так вот, не доезжая до этой станции двух перегонов, на станции «Даурия», царил отряд барона Унгерна. Он останавливал поезда, обыскивал, отбирая не только золото, но и кредитные билеты всех образцов, если те везлись в большом количестве.

Носились слухи, что реквизиция ценностей иногда была связана с исчезновением самих владельцев.

Коммунисты же издали закон о монопольном владении казной и принимали золото с уплатой владельцу тридцати-тридцати двух рублей за золотник. Омское правительство не ввело никаких поправок в императорский закон, за исключением расценки на золото, сдаваемое добровольно владельцем в казну по цене пятьдесят рублей за золотник. Вольная же цена золота в дни моего приезда в Иркутск стояла по четыреста рублей за золотник, почему никто его в казну не сдавал. Все это только усугубляло положение: Омское правительство доживало последние дни. Следом за ним воцарялся коммунизм. Владельцу золота предстояло решить вопрос: остаться ли под властью коммунистов и сдать им золото или же бежать в Китай. Бежать, оставив золото, было равносильно приговору к нищенству.

При таком положении Омскому правительству следовало бы издать особый закон о перевозке золота по почте с повышенной уплатой за провоз, но Семенов и Унгерн в то время уже совсем не церемонились и с ценностями Омского правительства, все отбирая в свою казну. Везти золото через Благовещенск было, пожалуй, еще опаснее, ибо в Хабаровске грабил и бивал людей Калмыков.

Однако с разрешения министра финансов золото, после сдачи в Государственный банк, провозили. И я, имея такое разрешение, отдал при отъезде приказ нашему банку о сдаче своего золота туда на хранение. Я ожидал, что товарищ министра исполнит слово и доставит его мне во Владивосток.

Но было уже поздно… Семенов не пропускал ценностей, и мой слиток в двадцать фунтов погиб.

Многие военные оправдывали действия атаманов, говоря, что надо же им на что-то содержать войска. Совершенно верно, но ведь их войска получали деньги от Омского правительства, на что и существовали точно так же, как и вся армия. Но атаманы Семенов, Калмыков и Анненков в Семипалатинске признавали власть Колчака постольку, поскольку это было им выгодно. В сущности, каждый из них наносил удар в спину командующего. Особенно Семенов, ставленник японского командования, не ладивший с Колчаком. Он часто отбирал не только ценности, но и военные грузы, идущие из Владивостока в Омск. Так, Семенов перехватил французские пушки и обмундирование.

Опасаясь Семенова, министр финансов Омского правительства не решался провезти в Омск приготовленные в Америке кредитные билеты. Попади они в руки Семенова, атаман совсем бы отделился от Колчака.

Мой знакомый, инженер Постников, бывший управляющий огромным Богословским округом, одно время был приглашен Омским правительством на должность особоуполномоченного по управлению всем Уралом. В сущности же, он получил власть значительно большую, нежели власть горного начальника Урала, которая приравнивалась к генерал-губернаторской. После того, как красные войска заняли весь Урал, эта должность автоматически упразднилась, и Постников, оставшись не у дел, решил пробираться в Харбин или во Владивосток.

Узнав о том, что переслать золото через Государственный банк уже нельзя, он решил провезти его тайным образом, надеясь, что бывшего чиновника Омского правительства Семенов не тронет. Но чем ближе поезд подходил к станции «Даурия», тем больше в душу Его Превосходительства закрадывались сомнения.

А перед самой «Даурией» он струсил настолько, что рискнул передать золотые слитки на хранение проводнику, пообещав ему хорошо заплатить за услугу. С Постниковым в вагоне, помимо жены, ехали Бехли и Кудрявцев с семьями. Бехли вез с собой в чемодане один миллион сибирских рублей.

В «Даурии» их вагон отцепили и перевели на запасной путь. После этого в вагон вошло несколько офицеров, начавшие опрашивать, какие ценности везут с собой пассажиры. Федор Георгиевич Бехли сказал, что везет один миллион кредитных рублей, принадлежащих Николо-Павдинскому горному округу, коего он состоял управляющим. Деньги взяли. Сергей Семенович Постников начал уверять, что у него ничего запрещенного нет. Начался обыск. Проводник выдал золото, а у Постникова отобрали и меха, и драгоценные камни. Всех троих арестовали и посадили на гауптвахту, а их жены проехали на станцию «Маньчжурия». Постникова посадили в солдатскую камеру, тогда как Бехли – в офицерское отделение. Чем больше Постников умолял возвратить состояние, нажитое за долгую службу, ссылаясь на свои заслуги перед Белым движением, тем больше тюремщики над ним издевались. С Бехли обходились хорошо, но его протесты на незаконность конфискации денег не действовали.

Наконец к ним пожаловал и сам барон Унгерн. Постников подхалимничал. Это, видимо, не нравилось Унгерну, и он на все его просьбы и протесты отвечал:

– А ля гер ком а ля гер.

Вскоре узникам сделали предложение поступить на службу к атаману Семенову, нуждавшемуся в инженерах. Им предложили перевести с французского правила пользования пушкой. Работа совместными силами была исполнена, после чего их выпустили на свободу. Что проделывали над Постниковым, Бехли не знал, но при разговорах со мной он склонялся к мысли, что Его Превосходительство выпороли.

По крайней мере, Постников в день нашей встречи приехал ко мне со своей женой и стал умолять разрешить переночевать у нас.

– При всем желании оказать вам гостеприимство я не могу, ибо в двух комнатах помещается пять человек, а лишних кроватей нет.

Сергей Семенович настаивал на своей просьбе:

– Мы поспим у вас в коридоре на полу, безо всяких матрасов и подушек.

– Сергей Семенович, да чего же вы боитесь? У вас есть прекрасный номер.

– Я опасаюсь ареста семеновскими агентами.

– Здесь царство скрытого коммунизма, и агентов Семенова сюда не допустят.

– Семенов – ставленник Японии, а здесь вся сила в их командовании, – отвечал мне Постников.

Я объяснил ему, что недавно коммунисты арестовали Сахарова и Сызранского. Эти обыски и аресты продолжаются, но японское командование не вмешивается, и я не слышал, чтобы оно кого-либо арестовывало.

Эти заверения несколько успокоили Постникова, и он покинул наш дом. На другой же день Постников выехал в Шанхай, а оттуда в Германию.

Следом за Постниковым прибыл во Владивосток Станислав Иосифович Рожковский с женой. Он после моего отказа занять пост управляющего отделением Государственного банка это место занял, а теперь, выйдя в отставку, уезжал в Польшу. Таким образом, мы были с ним коллегами не только по Волжско-Камскому банку, но и по Министерству финансов. По его просьбе я уступил ему пять фунтов золота по себестоимости. Золото он провез, несмотря на производимый обыск, а мой слиток провезти с собой не соблаговолил.

Это окончательно уничтожило всякую