Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917 - Геогрий Чернявский

На собрании российских эмигрантов Троцкий выступил с докладом, в котором доказывал, что на второй стадии революции, причем в самом близком будущем, у власти должна оказаться партия пролетариата. «Это произвело примерно такое же действие, как камень, брошенный в болото, населенное чванными и флегматичными лягушками», – издевался докладчик [942] . О том, какие беды всему человечеству и самому Троцкому принесет планируемый им грандиозный социальный эксперимент, Троцкий в те дни и недели не знал. Вряд ли он сам представлял себе масштабы тех ужасов, того страшного кровопролития, которым предстояло произойти.

25 марта Троцкий посетил Российское генеральное консульство, где с удовлетворением обратил внимание на то, что на стене уже нет портрета русского царя. «После неизбежных проволочек и препирательств» [943] он в тот же день получил необходимые документы для возвращения в Россию, и это свидетельствовало о том, что никаких препон старые имперские чиновники, представлявшие новую российскую власть, ему не ставили.

Американская администрация предоставила возвращавшимся визы на выезд из своей страны. В общей суматохе необходимые транзитные документы выдало консульство Великобритании (явно не проконсультировавшись со своим лондонским начальством, которое очень скоро дезавуировало это его решение). Возможно, американские власти тоже сожалели о выдаче Троцкому выездных документов, ибо в следующие месяцы Государственный департамент США настоятельно предупреждал российские, французские и британские паспортные контрольные службы о необходимости самой тщательной проверки лиц, имевших американские документы и направлявшихся в Россию [944] .

27 марта Троцкий с семьей и несколькими близкими ему эмигрантами – Г.Н. Мельничанским, Г.И. Чудновским, Константином Романченко, Никитой Мухиным и Львом Фишелевым – погрузился на борт норвежского парохода «Христианиафиорд». Перед отплытием состоялся митинг. Возвращавшихся на родину русских революционеров провожали как героев речами и букетами цветов распропагандированные немецкие военнопленные. Вместе с Троцким и его группой в Россию отправлялись и другие русские эмигранты, стремившиеся возвратиться на родину, а также американцы, желавшие поближе познакомиться с тем, что происходило в далекой и загадочной стране.

Троцкий возвращался в Россию, которую покинул беглецом из ссылки 10 лет назад. Вряд ли он имел представление о том, что именно ему уготовано выдающееся место в начавшейся революции. Вместе с тем краткое пребывание в США заставило его значительно осторожнее относиться к мысли о немедленной мировой революции. Теперь революция мыслилась преимущественно как европейская, ибо перспективы развития и потенциал американского капитализма начинали казаться далеко не исчерпавшими себя: «Я уезжал в Европу с чувством человека, который только одним глазом заглянул внутрь той кузницы, где будет выковываться судьба человечества» [945] , – писал Троцкий.

К этому времени у Троцкого в основном завершилось формирование авторитарного типа сознания и поведения, существовавшие в зародыше в юные годы. И хотя Троцкий резко и едко критиковал авторитарные тенденции у Ленина, сам он считал себя не только несравненно более крупным оратором и журналистом, но и на голову выше стоящим политическим вождем. Троцкий возвращался в Россию не для того, чтобы писать статьи и выступать на митингах. И то и другое, бесспорно, предполагалось, но должно было послужить более внушительной задаче – превращению Троцкого в вождя перманентной революции. Вместе с началом принципиально новой эпохи в истории его страны начинался принципиально новый этап в жизни и деятельности Льва Давидовича Троцкого. На несколько лет он действительно выдвинется на самый передний план в России и в международном масштабе. Правда, на этой сцене он займет не первое, а второе место, уступив первенство своему извечному критику и конкуренту Владимиру Ильичу Ленину. «Троцкому опять не повезло» [946] .

Глава 11 От межрайонцев к большевизму

1. Новое возвращение в Россию. Межрайонная группа

Троцкий рассчитывал, что сравнительно скоро он окажется в Петрограде, что с головой окунется в политические страсти, приступит к практическому воплощению своих идей сплочения левых социалистических сил во имя развития начавшейся революции по тому направлению, которое проектировалось в его перманентной схеме. Но произошло событие, которое задержало его появление в столице, теперь уже не Российской империи, а новой, фактически республиканской России. В порту Галифакс, в канадской провинции Нова Скотия (Новая Шотландия), входившей в состав Британской империи, где пароход, следовавший в Норвегию, остановился 3 апреля для досмотра британскими пограничными властями, русских, по мнению Троцкого, подвергли грубой дискриминации. Их придирчиво допрашивали о политических взглядах и планах и о том, чем они собираются заниматься по возвращении на родину. Троцкий счел унизительным и оскорбительным отвечать на поставленные ему вопросы: «Сведения, устанавливающие мою личность, извольте получить, но не более того: внутренняя русская политика не состоит пока что под контролем британской морской полиции» [947] .

Разумеется, британские пограничники хорошо понимали, с кем они имеют дело. Проводы Троцкого в Нью-Йорке были достаточно шумными, и о «крайне революционных» взглядах пассажиров из группы Троцкого стало известно в Галифаксе еще до прибытия корабля. Еще 29 марта пограничные военно-морские службы в Галифаксе получили телеграмму из Лондона от своего начальства из адмиралтейства с указанием «сгрузить и задержать до предстоящих указаний» шесть пассажиров, включая Троцкого, причем в качестве основания для задержания указывалось, что «эти русские социалисты отправляются с целью организации революции против нынешнего русского правительства». Фамилии были перепутаны самым ужасным образом (например, Чудновский значился в телеграмме как Техеодновский), но идентифицировать их никакого труда не составляло, тем более что фамилия Троцкого была обозначена правильно [948] .

Чиновники Великобритании сочли членов группы опасными для британских интересов (и оказались абсолютно правы). Формальный повод для снятия с корабля Троцкий им предоставил сам: англичане, надменность которых была соизмерима с надменностью Троцкого, почувствовали себя оскорбленными наглым и самоуверенным поведением русских радикалов. Но если бы группа Троцкого вела себя интеллигентно и не вызывающе, ее все равно сняли бы с корабля, согласно приказу адмиралтейства.

Конечно, Троцкий о приказе ничего не знал и позже обязан был признать свое поведение иррациональным, ошибочным и неадекватным с точки зрения политической целесообразности. Ведь главным для него и его товарищей было как можно скорее добраться до России. Но бедой Льва Давидовича, причем напоминавшей о себе вновь и вновь на различных отрезках его жизненного и политического пути, были внутренние столкновения между собственными убеждениями и манерой поведения, с одной стороны, и тем, как следовало бы себя вести для достижения поставленной цели, – с другой. Троцкий был слишком бескомпромиссен, слишком принципиален. Вежливость и необходимость уступить он путал с оппортунизмом, который он считал злейшим врагом рабочего движения в целом и, следовательно, личным своим врагом в частности.

Явившийся на борт «Христианиафиорда» британский адмирал со свитой офицеров в сопровождении целой команды матросов потребовал, чтобы Троцкий с семьей и еще пять «русских» покинули борт для установления личностей и намерений. Учитывая военное положение, саму войну и связанные с этим меры безопасности, решение британских властей не было столь уж неожиданным и неестественным. Троцкий и тут помог англичанам: не желая признать свою ошибку и тем более извиняться, он отказался выполнять распоряжение, в результате чего театрально и торжественно на руках был вынесен матросами с палубы и перемещен на причаливший катер. 11-летний Лева – старший сын Троцкого – в это время подбежал к одному из офицеров и ударил его своим маленьким кулачком, а затем, с пониманием дела, обратился к отцу: «Ударить его еще, папа?» [949]

Седова с детьми была оставлена в Галифаксе в квартире полицейского инспектора русского происхождения. «Будучи неплохим человеком, был он глуп до комичности, – вспоминала Седова. – Получив приказ скрытно за мной наблюдать, он хвастал передо мной, как ловко он это делает» [950] . Троцкий был всем этим недоволен и считал, что квартира принадлежит «англо-русскому полицейскому агенту» [951] . Через несколько дней власти смягчились и все три члена семьи были переведены в дешевый отель, правда с обязательством ежедневной регистрации в полиции.

Троцкого и остальных революционеров отвезли в лагерь для военнопленных, размещавшийся в близлежащем городке Амхерст. Из лагеря Троцкий обратился с протестом к королевскому правительству Великобритании, на который ответа не получил. Что же касается коменданта лагеря полковника Морриса, то тот в ответ на непрерывные протесты и жалобы отвечал: «Вы опасны для нынешнего русского правительства» и «опасны для союзников вообще». Моррису нельзя было отказать в проницательности.