Любовницы по наследству - Вячеслав Школьный

— Ты говоришь об этом так уверенно…

— Увереннее некуда. — Мой взгляд стал чрезмерно серьезным. — Мне точно известно, кто убил этих троих, но на всякий случай нужно проверить кое-какие факты. А для этого мне крайне необходимо вырваться отсюда. Ты сможешь организовать нормальный выход, или мне придется совершать дерзкий побег из больницы?

Виктор хладнокровно поднял глаза и слегка скривил губы.

— Что же ты, шельма, до сих пор молчал? Откуда вообще ты можешь это знать?

— От верблюда, — грубо ответил я. — Наверное, как ты и предположил, травма головы все мозги наоборот перевернула. Пойми, Виктор, даже если я сейчас тебе расскажу, как все было на самом деле, это все равно не принесет никому никакой пользы. Узнав правду, вы с Порошковым можете только все испортить. Поэтому я и молчал пока что. Без меня уличить преступников вы не сможете. Ни Глеб Чернов, ни, тем более, Николай Батурин здесь не причем. Они не преступники, а обычные жертвы, такие же, как и их жены. И доказать это могу только я, и никто другой.

— Заманчиво говоришь, — усмехнулся Харченко, — наверное, травма головы и вправду не прошла даром. Раньше как будто мании величия за тобой не замечалось.

— Юмор в данном случае далеко не уместен, — как нельзя серьезнее произнес я. — Моя помощь вам сейчас необходима не меньше, чем мне ваша, так что в твоих интересах помочь мне сейчас выбраться из больницы.

— Ладно, не обижайся. — Виктор приблизился ко мне и дружески положил руку на плечо. — Давай договоримся так: ты мне все подробно рассказываешь, и, если убедишь, то я по возможности постараюсь тебе помочь… Договорились?

— Какие же вы, менты, все-таки хитрые создания. — Мне не оставалось ничего другого, как только поверить ему на слово…

Медсестра в своем кабинете, наверняка, довольно быстро уснула, потому что Виктор задержался в эту ночь в моей палате гораздо дольше, чем на полчаса.

ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ

Одному Богу известно, сколько усилий пришлось приложить капитану Харченко для того, чтобы убедить своего самодура-начальника в необходимости моего выхода из больницы. Не знаю, кто именно беседовал с докторами и уговаривал их, но в пятницу в два часа дня я уже спокойно себе шел по городу в своей любимой курточке-пилоте и драповой фуражке на голове с немного наполненным книгами и конспектами дипломатом в руках и умиротворенно дышал свежим воздухом.

Виктор постоянно находился рядом со мной, — это было необходимым условием, непременного выполнения которого потребовали от меня как врачи, так и майор Порошков. Против него я вообще-то не возражал, — помощь Харченко в некоторой мере была мне даже нужна.

… У свеженасыпанного могильного холма находилось три человека — два кудрявых подростка-близнеца в одинаковых зеленых куртках и сопровождаемый ими неподвижный инвалид в коляске. Невдалеке стояла машина, из которой за Глебом Черновым пристально наблюдали двое переодетых в штатское сотрудников милиции. Виктор поприветствовал их лишь легким кивком головы, и мы прошли мимо.

Увидев меня, Чернов развернул свою коляску в нашу сторону и торопливо двинулся навстречу, оставив мальчиков у могилы матери одних. Харченко предусмотрительно отстал от меня на несколько шагов и отошел в сторону, давая возможность поговорить нам с Глебом Семеновичем с глазу на глаз.

— Я почему-то знал, что вы обязательно сюда придете, Андрей Николаевич, — с грустным выражением белого, словно мел, лица сказал Чернов, — только ожидал вас увидеть немного раньше…

— Примите мои искренние соболезнования, Глеб Семенович. — Я легко пожал его протянутую сухую дрожащую ладонь. — Появиться раньше не было никакой возможности, — врачи в больнице задержали.

— Вижу, вам тоже несладко пришлось. — Инвалид сочувственно взглянул на покрывающий мой лоб широкий кусок пластыря.

— Это пустяки, до свадьбы заживет.

Я обошел коляску, взял ее сзади за ручки и медленно покатил по дорожке.

— Вы не думайте, я никакой обиды на вас не держу. — Голос Чернова был тревожным и глухим. Казалось, он раздается откуда-то издалека, из какой-нибудь глубокой могильной ямы, которые окружали нас со всех сторон. — Отнюдь не вы виноваты в смерти Любы. И то, что вам в тот момент суждено было оказаться с нею рядом, для меня тоже не удивительно. Всем своим поведением в течении нескольких последних месяцев Люба усилено нарывалась на неприятности. Я отлично знал о ее романе с Юрием, подозревал, что нечто подобное может произойти и с вами. Во всем виновата она сама, и никто другой. То, что ее похождения закончились так печально, — обычная Божья кара. Я знал, — рано или поздно что-то должно было произойти. Вы, как и многие другие, просто попались на закинутую нею удочку. Только и всего… Милиция обвиняет во всем меня, что ж, пускай обвиняет. Мне от этого хуже, чем есть, уже не будет. Но Бог видит, что ничего подобного я никогда не совершал, хотя разработки этих взрывных устройств в действительности принадлежат мне…

— Глеб Семенович, — нерешительно спросил я, — скажите, вот вы говорите, ваши разработки, они ведь должны быть где-то зафиксированы — в книгах, тетрадях, чертежах. В вашей квартире ничего этого я не нашел. Где делась литература?

— По правде сказать, я и сам не знаю, — монотонно ответил Чернов, — Люба говорила, что кому-то отдала их для научной диссертации, а кому именно, это мне было неинтересно. Для меня главное, чтобы тот человек вернул все назад. Но, по всей видимости, этого уже не произойдет.

— И вы так просто доверили все свои труды жене?

— А что мне еще оставалось делать? Мне они уже абсолютно были ни к чему, а если кому-то из моих коллег это смогло пригодиться в его научных разработках, то я такое только приветствую.

— Теперь вы хоть поняли, что натворили?

— Более, чем понял, молодой человек… — тяжело вздохнул Глеб Семенович. — До сих пор я хоть ей был нужен, а теперь… Теперь у меня выход остался лишь один — как можно скорее умереть. Конечно, никак не хочется, чтобы мое имя перед смертью было запятнано грязью.

— Я могу постараться доказать вашу невиновность. — У меня не было не времени, не желания углубляться в экскурс лекций по поводу его необходимости собственным детям, родителям, и вообще кому-либо еще.

— Вы? — удивился Чернов. — Глупости, Андрей Николаевич. Лучше даже и не пытайтесь. Человек, который нас с вами подставляет, более, чем опасен. Он — настоящий монстр, переплюнувший в своем профессионализме даже меня — матерого волка пиротехники. Мой вам совет — держитесь от него подальше. Вы же видите, — он не останавливается ни перед чем. Были бы в тот момент дома мои дети — и они бы погибли…

— Ничего, — задорно сказал я, — как говорил наш командир роты в армии, на каждую хитрую задницу есть горшок с внутренней ручкой. Мне пока что везет, думаю, — повезет и дальше. Должен ведь хоть кто-то остановить этого, как вы выразились, монстра. А ваше доброе имя останется при вас, это я вам обещаю.

Чернов отъехал несколько вперед и резко развернул коляску в мою сторону.

— Если вы уж так решительно настроены, то я, увы, никак не смогу вам помешать. — В подтверждение слов он демонстративно похлопал себя по недвижимым ногам.

— Зато можете оказать посильную помощь, — непринужденно произнес я.

— Какая может быть помощь от несчастного инвалида? — На лице Глеба Семеновича проскользнула еле заметная улыбка.

Я вынул из внутреннего кармана куртки сложенную журнальную вырезку и развернул ее перед глазами мужчины.

— Скажите мне хотя бы, кто это такой.

— Это вы нашли в моем столе? — Чернов внимательно посмотрел на портрет.

— Извините, пришлось без вашего разрешения взломать ящик стола, — несколько виновато пожал плечами я, — но думаю, по сравнению с развороченной вдребезги квартирой это сущий пустяк.

— Да, вы правы. — Глеб Семенович равнодушно повертел портрет в ладонях и вернул его мне. — Это военный инженер Федор Пироцкий — талантливый ученый своего времени в области электротехники. Он жил в середине девятнадцатого века и был одним из высших офицеров победоносной армии царя Александра. Именно он изобрел первые в своем роде электрические мины. Не знаю, чем вас мог заинтересовать этот портрет. Он является своеобразным талисманом для каждого уважающего себя взрывника-профессионала. Потому я и запретил Любе отдавать эту вырезку вместе с другими моими бумагами, — она так и осталась лежать в столе. Может, вам рассказать биографию этого человека?

— Нет, не надо, — покачал головой я, — вам ведь сейчас не до этого. Если будет что-то нужно, — я прочту о нем в библиотеке или покопаюсь в Интернете. Скажите, а у вас кроме этого был еще портрет Пироцкого?

— Только один к сожалению, — развел руками Чернов, — я вырезал его из какого-то еще советского журнала и хранил, как зеницу ока. Вы можете не верить, но этот портрет действительно иногда помогал мне в моей работе.