Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности - Андрей Ястребов

Этот магазин почти исправно работал в советское время. Благодаря государственной политике массовых библиотек и массовых тиражей, нация совершала прорыв к родной классике. Читающая пролетарская и крестьянская молодежь получила возможность идентифицировать себя с людьми дворянской культуры, наделенными сложными чувствами и неоднозначными мыслями. Советские школьники воображали себя героями классических произведений, спорили, на кого нужно быть похожими, выбирали литературные ориентиры жизни. Это был весьма опасный подход по интеграции классического слова в советскую современность, но он преследовал очень важную задачу. Система культурного образования утверждала: если высокие идеалы и помыслы доступны каждому, то все равны в высоких устремлениях, поэтому наблюдаемые в жизни социальные издержки и несправедливости должны восприниматься как временные и непременно преодолимые.

Хватит трындеть о духовности

Сегодня разговоры о духовности, о самой читающей стране уступили место новым приоритетам, во многом надиктованным западными экономическими моделями. Отметим, устаревшими.

В свое время Макс Вебер описал идеальный тип экономического человека, мораль которого питалась духовно аскетическими мотивами. Сегодня героический экономизм протестантского образца выродился в стремление к успеху ради успеха. В сфере культурного производства произошла переориентация собственно с произведения (факт искусства, который некогда являлся образцом для подражания) на проект, то есть стратегию продвижения продукта на рынке. Сам продукт виртуализировался. Наиболее отчетливо эта ситуация проявилась в изобразительном искусстве, из которого исчез предмет – картина или скульптура. Его заменили акции и жесты. Та же спекулятивная стратегия успеха наблюдается в музыке, главным творцом которого становится продюсер. Писатель превратился в агента культуры, участника прямых рыночных сделок по продажам.

Мы живем в мире броских образов и брендов. Даже те, кто не выпивает, разбираются в семиотике виски. Водка ассоциируется с теплой плебейской компанией, виски – с высокомерием и снобизмом и т. д. А вот Пушкин сегодня почти ни с чем не ассоциируется. Деградация мифологического образа очевидна. Для подавляющего большинства россиян он вызывает память о школьной программе, но о ней стараются вспоминать значительно реже, чем само собой вспоминается о водке или виски.

Идея спасительного потенциала русской литературы вступила в зону турбулентности уже в восьмидесятые годы ХХ века. «Что помешает человеку, дойдя до границы вселенной, бросить копье дальше?» – задавались вопросом древние римляне. Сейчас сложилась ситуация, когда копье усилий по реанимации классики бросать некуда. Точнее, копье полетит по траектории опустошенных идей.

Сегодня читать Пушкина все равно что осознавать пропажу какой-то дарованной им мысли, которую мы не услышали.

Когда сиюминутность скалится хаосом, даже тихое умное слово – не поза, а манифест. Оно сильно не пафосом, а меткостью попадания скальпеля. Пушкину не о чем говорить с нашей эпохой. Этот спорный и беспощадный тезис легко опровергаем. Пушкинский опыт поэзии – праздничный и праздный, витальный и меланхоличный, равно применимый для тихостной рефлексии, как и для карнавального действа. Пушкину нельзя придать остервенелое социальное содержание. Когда слово Пушкина ставят в красный угол официальных празднеств, оно делается карикатурным. Потому что нельзя служить комментарием к текстам, являющимся социально-пафосными, но лишенными смысла.

Речь все же о Пушкине

Модернизация классики должна быть многоуровневой. Пушкина нужно сделать человеком без идеологической анкеты, заполненной в отделе кадров профессиональных пушкиноведов. Чтобы не было известно, когда он жил и умер, если умер вообще. Да любую биографию можно придумать Пушкину. Чем хуже Гомер, у которого апокрифическая судьба?

Пусть это будет консерватор и авантюрист, человек, живший ради опасностей и славы. Пусть это будет человек с неординарной экзистенцией и самой банальной судьбой. Или наоборот. Живущий в эпоху, беременную самыми пошлыми идеями. Может, следует его прописать во времени героизма и титанов. Пусть поклонник Пушкина прельстится высокой классикой имперского стиля мышления или прослезится. Пушкина необходимо возвратить самому банальному человеку, которого большинство. Человек нуждается в слове, и не желает его брать оттуда, где все опошлено школьным курсом литературы.

Человек немотствует. Ему легко порвать криком рубашку души. Но выразить ее добротным словом не удается – слишком слаба мускулатура воли и слова. Современный человек утратил инстинкт говорения, азарт создания свежей мысли, не испытывает рефлексии по поводу собственной речи. Слово Пушкина – та счастливая идея, редко кому приходящая на ум. Речь Пушкина может вывести человека из-под контроля закона всемирного финансового тяготения. Ох, как это верно! А как же быть с театрами, консерваториями, домами музыки и балета – не со всеми, конечно, а с теми, кто хоть отчасти соответствует высоким стандартам классического искусства? Они для избранных. Или для бескомпромиссных поклонников, изыскивающих средства и возможности.

Основная часть общества очень необеспеченна и неплатежеспособна, ей нужны товары первой необходимости и простые культурные услуги за скромные деньги. Это полемическая реплика к популярной недавно сентенции о том, что мы не такие богатые, чтобы покупать дешевые вещи. Кризисное время показало: мы не такие богатые, чтобы покупать (точка. Конец мысли).

Инерционность свернем в трубочку, затем…

Безусловно, можно говорить о потере школой, вузовским образованием и интеллигенцией социального статуса, об ориентированности СМИ на малообразованную аудиторию. Все это так. Но любое подобное заявление должно заканчиваться ремаркой: «Занавес. Все рассаживаются заново и начинают серьезно обсуждать проблему». Все всё понимают, обвинения в бездуховности нации звучат повсеместно, однако завершаются они всегда традиционно – призывами поднимать духовность.

Нужно превратить классику не в дешевый, а в доступный товар. А классика может быть популярной и успешной ввиду ее высокой романтичности и низкой стоимости.

Очевидно возражение: всё массовое становится с течением времени бросовым. Встречное прекословие: а разве классика не устала от своей вторичности по отношению к потребительским брендам?

Бесспорна необходимость вписать классику в актуальную социальную мифологию, отчасти адаптировать к текущему моменту, включить в систему рыночных отношений, потребительскую корзину социально значимых продуктов, сохранив при этом его надвременную природу и назначение. Не нужно бояться экспериментов. Следует переструктурировать классику, обобщить, атрибутировать именем хедлайнера, который будет совокупно представлять всю русскую классику. Оправданность подобной акции обобщения-переименования иллюстрируется историей осмысленного формирования имиджа сильных потребительских брендов, которые отказались от предоставления широчайших услуг и сосредоточились на обеспечении ограниченного, но целевого ассортимента.

Любые статистические исследования относительно популярности классики обычно дают мечтательные цифры, мало касающиеся реального состояния дел: тиражи книг, количество библиотек и праздничных мероприятий. Все это вместе взятое говорит о похвальном, но устаревшем подходе к судьбе классического наследия и не являются показателем его популярности.

Инерционность нашего мышления создает ложное ощущение, что классика неизменно жива, а вот только подходы ее продвижения недомогают. Нужны качественно новые идеи, воля, рациональная стратегия.

Защитники патриархальной системы культуры и образования с сильными голосами и совсем не ранимой нервной системой разразятся ламентациями, сводимыми к апологетике самых жесточайших санкций по отношению к любой новой концепции модернизации, они не желают понять, что современная Россия больше не будет обслуживать интересы архаических социальных и культурных моделей.

Старая, пропитанная идеологией дисциплина по имени «литературоведение» уже давно не справляется с ростом читательского интереса к насущному, попытками общества найти новую фэшн-модель настоящего. Кабинетный историк культуры, погруженный в восприятие классической музыки слов, не видит и не слышит ничего за ее пределами, а вокруг оглашено являет себя гипертрофированный китч.

Классика в том виде, в каком ее образ создан в последние 70–80 лет, никогда не может заявить свое право на интеграцию в будущее. Наступило время гибрида классической культуры и социального постмодерн-дизайна.

За консультацией обратимся к фармакологии иного сюжета. Есть товары, которые принято характеризовать как В2С (business-to-customer). Это товары широкого потребления, которые находят неизменный спрос. Англичане изобрели концепцию «Алкоголь без жидкости», это когда алкоголь смешивается с кислородом, получая на выходе пар. Пар попадает в кровь, минуя печень. От этого изобретения не бывает похмелья, опьянение наступает почти мгновенно. Следуя данному примеру, необходим проект В2С «Пушкин без логоцентризма», чтобы классика, смешиваясь с кислородом новых идей, сразу попадала в кровь социума.