Первое приключение - Вонда Макинтайр

– О.

– Я полагаю, мы имеем дело с межкультурным недопониманием. Это прискорбно; но поделать ничего нельзя, кроме как продолжать.

– Да. Представление должно идти своим чередом, – сказала Линди.

Точно; так оно и шло: прямиком под горку, насколько это возможно в амфитеатре. Либо директору так не понравился номер Линди, что он распространил свою неприязнь на все представление; либо ему не нравилось вообще все.

Уровень морали за кулисами был невысок.

Джим наклонился к директору.

– Вам нравится представление? – прошептал он.

Директор гневно воззрился на него.

– Ваша цивилизация, если ее вообще можно почтить этим термином, находится в глубоком упадке.

И он высокомерно отвернулся.

На антракте Джим отправился за кулисы. Линди старалась не выглядеть расстроенной, но ей это не слишком удавалось.

– Я просто зашел, чтобы… – Джим умолк. Говорить, что он хотел поддержать ее, было не очень тактично.

– Чтобы оказать моральную поддержку? Спасибо, Джим… Мне она, пожалуй, нужна.

– Я боюсь, что как-то оскорбил директора своей речью, – сказал Джим. На самом деле он понятия не имел, что задело директора, но, в общем-то, это могла быть его речь. Поскольку Джим не сделал своей профессией произношение речей, как Линди и ее компания сделали своим образом жизни выступления, он с радостью готов был взять вину на себя.

– Ты так действительно думаешь? Честно? – Она внезапно вспыхнула. – Джим, прости, я так это сказала… мой тон…я не хотела.

Он улыбнулся.

– Я знаю. Все в порядке.

– Это, похоже, будет представлением из тех, что запоминаются

на всю жизнь, и потом о них рассказывают внукам – тогда это начинает казаться забавным. – Она горестно улыбнулась. – Лет через сто.

Маккой, стоя возле временного бара, протягивал директору запотевший серебристый бокал.

– Попробуйте это, – говорил он, – Это одно из высших достижений человеческой цивилизации.

Директор проверил напиток с помощью прибора, похожего на трикодер.

– Яда нет, – дружелюбно сказал Маккой. – Я врач, а врачам запрещено прописывать яд.

– Как странно, – сказал директор. – А как это называется?

– Это мятный джулеп. Смотрите, я тоже его пью. – Он отпил из другого запотевшего бокала.

Директор тоже отпил глоток. Директор немного подумал.

Можно пить, – сказал он.

– От него на груди растут волосы, – сказал Маккой.

Директор в ужасе швырнул бокал к ногам Маккоя. Колотый лед и

веточки мяты оказались на ботинках Маккоя. Директор быстрыми шагами пошел к своему креслу.

– А жаль, – сказал Маккой.

Джим заметил Алую, которая пробиралась по закулисью. Он подошел к ней.

– Алая, – сказал он. – А вам нравится представление?

Алая провела языком по чувствительным усикам.

– Оно очаровательно. Я буду рассказывать о нем своим внукам.

Джим широко улыбнулся.

– Да, так именно Линди и сказала. Но, может, твои внуки сами посмотрят его, или подобное ему.

– Не думаю, Джеймс.

– Почему? Алая…

Прозвучал сигнал и их разделили, потому что публика поспешила занять свои места.

В амфитеатре Хикару Сулу уныло опустился на каменную скамью. Он

знал, что он должен переодеться, но решил подождать до конца представления, – так, на всякий случай.

Капитан Кирк задержался возле него и улыбнулся.

– Мистер Сулу, вы либо не в форме, либо не с той стороны сцены.

– Мой выход отменили, – сказал Сулу.

– Очень жаль, – сказал капитан. – А может и нет, если подумать.

За кулисами Линди собрала в кулак все свое мужество и вышла на сцену, – объявить Стивена.

Линди полагала, что он просто фантастически приспособил свой номер к низкой гравитации. Тем не менее, директор и его люди продолжали хранить стоическое молчание. Только когда Стивен вынес на сцену факелы, они немного оживились.

Они, вероятно, надеются, что он спалит себе брови, – сердито подумала Линди.

Если и так, Стивен их разочаровал. Он жонглировал девятью факелами, начав бросать их в воздух один за другим, пока они все не закружились над ним одновременно, затем он начал подхватывать их по мере того как они падали, и выстроил из них огненное заграждение прямо перед собой. Он загасил их, опустил на сцену, стянул с головы синюю ленту, освободив волосы, и поклонился. Хотя все с «Энтерпрайза» долго и громко хлопали ему, со стороны людей директора донеслось лишь несколько возгласов одобрения.

– А я думал, что это вулканцам трудно угодить, – сказал Стивен Линди, когда спустился со сцены.

Линди заколебалась. Она осознала, что все это время избегала его, что вряд ли было честно по отношению к Стивену. Ей захотелось обнять его, но не хотелось ставить его в неловкое положение.

– Твой номер был просто потрясным, – сказала она.

– Я знаю, – сказал он. – Ты рада, что полпути мы уже проделали?

Линди не могла не засмеяться.

Филомела еле продержалась. Марцеллин вышел на сцену, неся с собой

свою незримо зримую вселенную. Однако для директора она явно осталась просто незримой.

И теперь оставались только мистер Кокспер – Линди невольно вздрогнула, – если они так невзлюбили другие номера, они же просто съедят Кокспера заживо, – и Ньюланд Рифт. Ньюланд им должен понравиться, подумала Линди. Не может не понравится! Если бы вот только с мистером Кокспером все обошлось без тухлых помидоров…

Но где, кстати, был мистер Кокспер? Он всегда появлялся в самую последнюю минуту. Он мог даже и не знать, что у них за несчастье с этим представлением.

Линди огляделась. Кокспер стоял в дверях своей гримерной. Он был бледен.

– Мистер Кокспер, в чем дело? Ваш выход!

Его веки задрожали, и он сощурился.

– Не думаю, что я могу играть.

– Но вы должны! – Она не могла поверить, что он просто струсил из-за враждебности аудитории. Он был помпезен и заносчив, но трусом он не был. – Мы на вас рассчитываем! – Что, я действительно так сказала? – подумала она. Ну да, сказала, и вроде бы даже так подумала. – Я не хочу, чтобы кто-то говорил, что мы не дали полное представление, обманули публику, – даже если они и не понимают, чем мы вообще заняты. И даже если они понимают, и все равно не принимают.

– Это невозможно… Я болен… Мне так жаль подводить вас, Амелинда. Возможно… если я немного отдохну…

– Но ваш выход сейчас!

Он покачнулся, будто собирался упасть в обморок. Ньюланд, стоявший посреди ровненького кружка пуделей, протянул вперед свою массивную руку и поддержал его.

– Сейчас пойду я, – сказал он. – Так что у вас будет десять минут.

Ньюланд вышел на сцену. Подпрыгивая выше чем на метр в низкой гравитации, пуделя последовали за ним, похожие на меховые шарики в йо-йо.

Линди помогла мистеру Коксперу сесть, затем окликнула первого, кто попался ей на глаза.

– Марцеллин, ты можешь узнать, – может, Хикару еще не сменил костюм? Мистер Кокспер… – Она посмотрела на Кокспера, который неустойчиво опирался на скамью. – Мистеру Коксперу нехорошо.

Сулу, едва заметив изменение в программе, оставил свое кресло и

отправился за кулисы. На полпути он наткнулся на Марцеллина, все еще в гриме, который искал его. Они дружески улыбнулись друг другу. Марцеллин склонился в низком придворном поклоне, пропуская Сулу вперед.

– Хикару! – сказала Линди. – Ты можешь играть? Ты знаешь этот монолог? Я знаю, у нас кошмарная публика, но…

– Да-да, я могу играть, я знаю монолог – в смысле, оригинал, – и мне дела нет до публики, – сказал Хикару. – Это же вызов, верно?

Внезапно он заметил, что мистер Кокспер стоит за его спиной.

– Мне лучше, – сказал Кокспер. Он прошагал мимо Линди и Хикару и занял место за кулисой.

Хикару безмолвно уставился на него.

– Да это!… – Линди издала яростное восклицание. – Не могу поверить! Он хотел выйти последним, и он… он… Я убью его! Хикару, извини меня.

Хикару вздохнул.

– Ну, посмотри на это с такой стороны. Публика, вероятно, убьет его за тебя. Ну, а что до меня, – я пойду узнаю, растут ли у них тут помидоры.

Мистер Кокспер, стоявший за кулисой, внутренне собрался. Он позволил себе только минутную радость по поводу того, что Ньюланд Рифт на сей раз не имел своего обычного успеха. Конечно, публика была враждебна, но это был достойный противник, и уж конечно, они понимали разницу между искусством и простым эскапизмом*.

*эскапизм (лит.) – бегство от жизни (прим. перев.)

Рифт удалился со сцены, балансируя двумя пирамидами из французских пуделей на вытянутых руках. За сценой он отпустил собак, и они попрыгали на землю.

– Оу, – сказал он. Пудели скучились у его ног.

После того, как его представили, Кокспер, прежде чем появиться, драматически выждал несколько секунд. Выйдя, наконец, на сцену, он уставился куда-то в пространство над головами публики и выждал еще, чтобы нагнать напряжения.

И начал самый знаменитый монолог пера Шекспира.