Рок небес - Мэри Робинетт Коваль

и, хотя «пчелки» были звуконепроницаемыми, гравитация, судя по всему, была для него важнее.

Он поднял голову и слегка махнул мне рукой.

– Спасибо. Что прикрыла.

– Это моя работа, – я села перед ним прямо на пол: – Что вы решили с Рафаэлем?

– Он поведет посадочный модуль на Марс вместе с Фланнери. Мне сейчас не стоит летать, а для того, чтобы вывести «Нинью» на орбиту, надо просто следовать твоим указаниям.

– Никакого давления, ага.

– Ой, прошу тебя, – он фыркнул, теребя торчащую из комбинезона нитку. – В самом начале я все пытался тебя довести. Ты непоколебима. Чувства юмора у тебя нет, но ты прямо скала.

У меня чуть челюсть не отвисла. Я? Непоколебима?

– Ты же знаешь, что меня рвало чуть ли не каждый день.

Паркер резко вскинул голову.

– Ты гонишь.

– А ты думал, на кой черт я сижу на «Милтауне»?

– Я не… Я думал, это просто женское, – Паркер пожал плечами и потер затылок. – Слушай. Прости.

Прошу, обратите внимание на мою силу воли. Я не стала спрашивать, за что он извиняется: за «чисто женское» или за то, что меня из-за него тошнило. В этот момент это и правда было неважно.

– Извинения приняты.

Лицо у Паркера исказилось, и он согнулся пополам, прикрывая рот руками. Я наклонилась к нему, когда его накрыло волной рыданий. И хотя он зажимал рот руками, было слышно, как рвется его горло. Я поднялась на колени и обняла его. Паркер положил голову мне на плечо.

Это продолжалось недолго. Он покачал головой, отстраняясь.

– Прости. Черт. – Паркер вытащил из кармана носовой платок и трубно, бесстыдно высморкался. – Не могу предсказать, что меня доведет.

Я кивнула и опустилась на пятки.

– Это ужасно. И всегда будет заставать тебя врасплох. В счастливые моменты тяжелее всего.

Он сглотнул и, стиснув зубы, отвернулся от меня. Он уставился на весы так, словно на всем корабле не было ничего важнее. После падения метеорита, когда мои родители – большинство моих родных – погибли, я постоянно это делала. Забывала о том, что они мертвы. Да и сейчас иногда забываю. А потом воспоминания обрушиваются камнями на мою голову. Я понимаю, что не могу поделиться с мамой какими-то мыслями. А папа никогда уже не узнает, что я была космонавткой. Что я сейчас космонавтка.

– Сколько сейчас твоим сыновьям?

– Шестнадцать. Мими в последнем письме говорила, что они постоянно спорят, кто из них поедет меня забирать, когда мы вернемся.

На его лице снова появилась гримаса, и он закрыл глаза, сморщившись так, словно мог силой засунуть боль как можно глубже.

Шестнадцать… Он пропустит их выпуск из школы. Когда он вернется, они уже будут учиться в колледже, но жестоко ему об этом напоминать.

Он сделал еще несколько коротких вдохов и открыл глаза.

– Знаешь, даже в этом легком она была такой хорошей мамой.

Кажется, у меня появилась идеальная возможность, чтобы о ней поговорить.

– Помимо кадиша у нас еще распространена практика, которую называют «шива». Это… Это период траура, и начинают его с рассказов о человеке, которого мы потеряли.

– Что-то вроде поминок.

– Наверное.

Паркер немного выпрямился и провел рукой по волосам.

– Мими была очень закрытым человеком.

– Поэтому ты никогда не говоришь о ней?

– По большому счету да. – Он вытянул руки, и его обручальное кольцо блеснуло на свету. Я раньше никогда не видела, чтобы он его носил. Справляться с горем нам помогают самые странные вещи. – После полиомиелита… Ей претило чувствовать себя обузой. Она это терпеть не могла. Ненавидела, когда на нее пялились. Но она была в ловушке. А еще она была ужасно умной. Если бы она не помогала мне учиться, я бы не попал в космическую программу. Но потом я стал первым человеком в космосе, и вокруг начали сновать репортеры.

Я поморщилась, вспомнив свое превращение в Леди-Астронавта.

– Они как пиявки.

– Из ее жизни могли бы сделать самую душещипательную историю века, – он поднял руку: – Я перестал носить кольцо. Я давал взятки. Я брался за любую денежную работу, чтобы обеспечить ей лучший уход у частных врачей. Перевез ее из дома. Я делал все, что мог, чтобы не привлекать к ней лишнего внимания.

Мы сидели друг напротив друга, и вокруг нас шептались вентиляторы.

– Какую музыку она любила?

– Рэгтайм[88], – уголок его губ приподнялся вверх в полуулыбке, – у нее было механическое фортепиано, и она коллекционировала катушки с нотами[89]. У нее даже был экземпляр с подписью Скотта Джоплина[90].

– Ого!

– Она и сама писала музыку. Из-за полиомиелита она больше не играла, но придумала, как мне установить инструмент, чтобы она могла делать отверстия для нот. Говорю тебе, она была ужасно умная.

– Звучит впечатляюще. – Было ужасно, ужасно любопытно узнать, как он объяснит свои интрижки. Он ведь явно любил свою жену. Совсем не мое дело, но, Боже, мне было очень интересно: – Я бы хотела услышать что-нибудь из ее сочинений.

– Когда вернемся на Землю.

Он чуть снова не потерял самообладание.

Я сказала единственное, что, как мне казалось, могло помочь ему успокоиться.

– Готов познакомиться с арамейским языком?

– Не с ивритом?

– Не в этом случае. – Он должен делать это стоя, но я не собиралась навязывать ему свою культуру. – Yitgadal v’yitkadash sh’mei raba. B’alma di v’ra…

Паркер склонил голову.

– Yigtadel yigkadesh… Неправильно, да?

Он и впрямь ошибся, но у него все равно получилось лучше, чем могли справиться с первой попытки большинство евреев. Я произнесла медленнее.

– Yit-ga-dal v’yit-kadash.

– Yitgadal v’yitkadash, – эта попытка была на сто процентов успешной, и мне даже стало обидно, что он так быстро схватывает.

– Да будет великое имя Бога прославлено и благословенно.

Он кивнул, словно смысл этих слов ему уже был знаком. Учитывая, что это Паркер, так оно, скорее всего, и было.

– Она читала это в каждую годовщину метеора.

– Многие из нас так делают. – Я делала. Каждый год. Для мамы и папы, для моих теть и двоюродных братьев и сестер, а еще для сотен тысяч других погибших. – Yitgadal v’yitkadash sh’mei raba. B’alma di v’ra…

Он потер глаза тыльной стороной ладони.

– Только не думай, что так можешь отвертеться и не учить меня идишу.

– Займемся этим, когда остальные будут на Марсе.

Он кивнул. А потом Стетсон Паркер, вдовец Мириам Паркер, урожденной Каплан, снова начал читать кадиш. У нас ушло много времени, чтобы прочитать всю молитву.

Мне кажется, она ему помогла.

3 сентября 1963 г.

Дорогой Натаниэль!

Если я и правда не напортачу, завтра в это время мы уже будем на орбите Марса. На самом деле я не очень переживаю насчет расчетов, потому что мы с Хайди трижды друг друга перепроверили, а Флоренс и Дон все прогнали через механический компьютер. Точнее, Дон все прогнала. У Флоренс дважды застряли перфокарты, и Рафаэль все еще пытается прочистить лоток подачи.

Но я думаю, именно поэтому я здесь и именно поэтому ЦУП не хочет, чтобы я высаживалась на поверхность. Как и