Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

обратился к «подражанию» древним, т. е. к поиску правильного ответа на этот вопрос. Итак, второй вариант понимания этой фразы, хотя он и менее вероятен, выглядит следующим образом: «К 10 годам меня уже пять раз приглашали к жертвенному столу, и у меня возникло желание подражать древним в ритуальном поведении». При этом не следует забывать, что число «5» было освящено традицией, и Конфуций его мог использовать обобщенно, – в качестве «благого предзнаменования».

Оба приведенных нами варианта достаточно логичны и пребывают в сфере тех привычных для Лунь юя «жертвоприношений», с которыми уже хорошо знаком читатель. Третий вариант понимания – самый маловероятный, хотя и он по своему духу тоже может быть вписан в общий контекст этой исключительно личной исповеди. Потому что все то духовное, что происходит с человеком, – носит исключительно личный и даже интимный характер.

У иероглифа ю («иметь») существует достаточно древний омоним, который графически отличается от него только тем, что сверху иероглифа «иметь» пририсована «крыша» или «убежище» – горизонтальная черта с тремя косыми штрихами: один – посередине кверху и два – по краям, книзу. Перевод такого иероглифа – «быть снисходительным», «прощать», «великодушный». Кстати сказать, этими же значениями обладает также и табуированный иероглиф. Читателю уже хорошо понятно, что в этом суждении Конфуций пишет об очень личном. То есть, возможно, что в детстве у Конфуция – а он был старшим в семье – были такие случаи, когда он «прощал» что-то своим обидчикам или человеку, поступившему неправильно. Такой поступок, и тем более в детстве, – это большой внутренний подвиг, как бы некое обуздание своего «я». Такое поведение Конфуция могло быть как бы «в подражание» тем древним образцам поведения, о которых в то время должен был знать весь Китай и которые рассказывались в назидание детям, как у нас было принято некогда читать сказки «на сон грядущий». Понятно, что Конфуций был не только очень впечатлительным ребенком, но при этом, возможно, ставил себе в заслугу то, что он что-то «простил» в пяти случаях (хотя повторим, что цифра «5» – это также «счастливое число»). Понятно, что все подобные рассуждения – это предполагаемые нами «фантазии», цель которых – уйти от явно несостоятельного общепринятого понимания.

Итак, наш третий вариант выглядит следующим образом: «К 10 годам я 5 раз прощал проступки своим обидчикам, и у меня появилось стремление и в остальном подражать древним». У впечатлительного ребенка подобное успешное преодоление себя обязательно вызовет стремление к новым подвигам. Для Конфуция эти «подвиги» могли пребывать только в сфере подражания прославленным древним.

Обобщая все вышесказанное, можно предварительно отметить следующее: в любом случае нам ясно, что в первой фразе речь идет не о 15-летнем возрасте, а о том, что желание подражать древним возникло у Конфуция в 10 лет, и при этом он приводит ту истинную причину или те обстоятельства, которые и способствовали возникновению у него стремления к подражанию.

Наконец, существует еще один вариант решения данной загадки, – уже последний. Он самый простой и скорее всего, самый верный. Анализируя все рассмотренные нами решения, мы видим, что хуже всего вписывается в логику наших рассуждений иероглиф «пять», который, к тому же, не вписывается и в общую логику десятилетних периодов биографии в целом. Поэтому попробуем обратить свое внимание именно на этот иероглиф. Грамматическое построение самой фразы подсказывает нам, что позиция иероглифа «5» в тексте – это и есть местонахождение той истинной причины, которая заставила Конфуция обратиться к подражанию древним. И для того чтобы найти эту причину, следует посмотреть по Словарю Ошанина те омонимы, которые имеют в своем рисунке тот же самый характерный знак «5» (он напоминает русское заглавное «Б», выполненное стилизованным «квадратным» шрифтом, т. е. в чем-то похож на арабскую цифру 5).

Любому исследователю понятно следующее: те древние китайцы, которые «подгоняли» духовный смысл Лунь юя под социальную версию, должны были руководствоваться простыми логическими соображениями. Первое: следует исключить, по возможности, все то, что обращает взор читателя к «потустороннему миру». Второе: если производится какая-либо замена неподходящего иероглифа, то новый должен быть омонимом. И третье: желательно, чтобы в рисунке этого нового омонима сохранялся главный характерный знак заменяемого иероглифа, – чтобы оставалась хоть какая-то преемственность первоначальному тексту в самом рисунке.

Первое требование из перечисленных выше было реализовано таким способом, что главный смысловой иероглиф начала этого суждения сюэ – «подражать [древним]» – получил свое новое значение и превратился в социальный термин – «учиться». А если речь идет об обыкновенной учебе, значит, и сама причина такого первоначального подлинного «подражания древним», уже никак не будет логически вписываться в это желание учиться.

В Словаре Ошанина присутствует омоним у (БКРС № 2000), который достаточно прост в написании и который содержит в себе эту характерную «пятерку». Кстати сказать, этот иероглиф хорошо вписывается в текст и по принципу «графической рифмы», – его правая часть полностью повторяет рисунок местоимения «Я», состоящий из этой же «пятерки» вверху и знака «рот» внизу. Более того, это местоимение «Я» тоже читается как у (с другой тональностью). Для того чтобы получить найденный нами иероглиф, необходимо к этому «Я» пририсовать слева ключ «сердце». Такой иероглиф будет иметь следующие словарные значения: 1) «постигать», «понять», «осознать»; сюда же входит выражение «постигать суть вещей» (филос.); 2) «*заставить кого-л. осознать», «*довести до чего-л. сознания», «*просветить кого-л.», «*открыть глаза кому-л.»; 3) «достигнуть внутреннего просветления», «постигнуть умом (чувством)», «осенило»; 4) «очнуться», «пробудиться», «прийти в сознание».

Понятно, что какая-то часть из этих значений носит более поздний характер, и скорее, даже буддийский. Но общее смысловое поле у этого иероглифа остается единым: неожиданно что-то «понять» или «постичь» – как будто «осенило»! Любой человек, знакомый с получением духовного опыта, – а следует еще раз напомнить, что весь текст Лунь юй как раз и пребывает в сфере подобного опыта – скажет без сомнения, что речь в данном случае идет о каком-то внезапном и неожиданном для самого Конфуция событии, – о каком-то внутреннем «озарении». Что это было с ним? – сейчас сказать невозможно, но для нас и не особенно важно. Для нас в нашем исследовании гораздо больший интерес представляет то общее, что характерно для многих людей – Дэ, Вэнь, вэй и, – а не то индивидуальное, «свое», что может произойти у конкретного человека. Судя по всему, Конфуций получил какое-то «видение», которое переполюсовало его внутреннее «Я», – с ним случилось что-то наподобие евангельской мета́нойи – и именно по этой причине его взор обратился к «духам предков» и к обстоятельствам их жизни. Возможно, ему явился шэнь Вэнь-вана.

Обычного человека очень трудно заставить обратиться к исследованию духовных вопросов, –