Мстислав, сын Мономаха - Олег Игоревич Яковлев

поскачут. Тако и есть. Следы вон.

Ходына поднялся обратно на дорогу, осмотрел следы конских копыт и пришёл к выводу, что враги после схватки помчали дальше вдоль шляха.

Воротившись к Редьке, он сказал:

– Ты, друже, схорони Велемира под той берёзкой, что на холме, да езжай потихоньку до Курска. Да гляди получше окрест, как бы на поганых не нарваться. А я помчу за ними. Марьюшку спасать надобно.

– Да куда ж ты, Ходына?! – изумился Редька. – Тебя ж вмиг, яко капусту, изрубят!

– А то мы поглядим ещё, кто кого изрубит! – В глазах Ходыны сверкнули молниями яростные огоньки, он вскочил в седло и, стегнув коня плетью, галопом понёсся по шляху. Долго клубилась вослед ему белая полоса пыли.

…Первые вёрст десять он мчал без остановок, лишь изредка оглядываясь по сторонам, затем немного перевёл дух, свернул в лес и поехал рысью, не теряя дороги из виду.

Вокруг не было ни души, хотя, по его расчётам, враги уже должны были попасться ему на пути. Наступил вечер, солнце клонилось к закату, разбрызгивая между тёмными стволами дерев свои золотистые лучи. Ходына совсем уже было отчаялся обнаружить степняков, когда впереди посреди небольшой полянки вдруг узрел он разожжённый костёр.

«Там они, вороги!» – стукнуло гусляру в голову.

Он спешился, привязал скакуна к дереву, опустился на землю и, сжимая в деснице короткий кинжал – единственное своё оружие, – затаив дыхание, пополз к поляне. Укрывшись за толстым стволом могучего патриарха-дуба, Ходына разглядел возле костра неподвижно лежащую Марию, связанную ремнями по рукам и ногам, и двоих торков с колчанами за спинами, которые сидели около неё, поджав под себя ноги, и о чём-то оживлённо беседовали. Неподалёку стояла высокая войлочная юрта, из которой доносились пронзительные неприятные голоса. Ещё один торок, в калантыре и мохнатой бараньей шапке, храпел у входа в юрту. Вдали, у края поляны, гусляр заметил ещё несколько юрт – видно, лагерь был довольно велик.

Прислушавшись, Ходына, немного знающий язык торков, уловил некоторые слова и обрывки фраз из разговора тех двоих, что сторожили Марию.

– Так и не пришла в себя девка! Что мы боярину скажем?! – разводя руками, сокрушался один из торков, толстый и приземистый. – Зачем ударил её, Метагай?

– А что было делать? Прирезать бы её, как овцу! – хрипло возразил Метагай. – Если бы не она, я отомстил бы урусу за позор!

– Отомстил, не отомстил! – рассмеялся, передразнивая его, толстый. – Он мёртв. Мёртвый враг не страшен, не поднимет на тебя меч. Пойди лучше к ручью, набери в кувшин воды. Ополоснём ей лицо. Может, очнётся.

Метагай, хмурый, с исцарапанной в кровь Марьиными ногтями щекой, нехотя поднялся и, взяв кувшин, медленно поковылял в лес.

Ходына крепче стиснул в руке кинжал и подумал, что сама судьба смилостивилась над ним и подарила случай расправиться с одним из убийц. Чёрной тенью неслышно скользнул он за Метагаем и, когда тот склонился над ручьём, по-совиному хохотнул ему прямо в ухо.

Метагай вздрогнул от неожиданности, выронил кувшин, повернулся к Ходыне лицом, схватился с яростью за саблю, но больше ничего сделать не успел. Кинжал вонзился торку в горло по самую рукоятку. Громко захрипев, Метагай потерял равновесие и замертво повалился в воду. В лицо гусляра полетели обжигающие брызги, он наклонился над трупом, вырвал из горла кинжал, беспокойно прислушался и, не обнаружив ничего, нарушающего тишину вечернего леса, раздел убитого и облачился в его одежду.

Кожаный доспех, сапоги и шапка Метагая были велики Ходыне, но гусляр надеялся, что в сумеречной мгле торки не разглядят его как следует.

Наполнив кувшин водой, он, стараясь унять дрожь в руках и отчаянный стук сердца, пошёл прямо к костру.

Конечно, мог Ходына и не кричать совой, но тогда вышло бы, что ударил он врага в спину, сзади, а это никак не устраивало гусляра. Подумалось ему, что Велемир ни за что не стал бы нападать на врага со спины, не упредив его, а потому раз взялся он мстить за гибель товарища, то должен был, хотел он того или нет, встретить ворога лицом к лицу.

Будучи немного даже горд одержанной победой над великаном Метагаем, Ходына подошёл к костру так, что оказался в тени, сел рядом с толстым торком и молча протянул ему кувшин.

– Хватит хмуриться, Метагай! – рассмеялся торок, принимая кувшин. – Боярин щедро тебя наградит. Радуйся: полонили девку.

«Что ещё за боярин такой?» – подумал Ходына, но тотчас же отбросил мысль о нём. Не время было рассуждать, время – действовать.

Он резко вскочил на ноги, левой рукой зажал торку рот, а правой в то же мгновение ударил его кинжалом в шею. Тяжело, как мешок, торок рухнул на землю, что-то прохрипел неразборчивое в предсмертной агонии, дёрнулся и застыл, устремив ничего не видевшие уже остекленевшие глаза на пламя костра.

Ходына разрезал кинжалом ремни на ногах и руках лежащей в беспамятстве Марии, осторожно взял её на руки и, поминутно оглядываясь, понёс в лес.

Сердце радостно забилось у гусляра в груди, когда увидел он верного своего коня, привязанного к дереву.

– Ну, дружок, послужи мне. – Он ласково потрепал скакуна по холке. – Мчи галопом чрез чащу.

Усадив Марию на землю и омыв её лицо водой, он, наконец, привёл девушку в чувство.

– Марьюшка, не бойся, се я, Ходына, друг твой, – шёпотом вымолвил он. – Ты молчи, не говори ничего. Вот конь-коняка мой, унесёт он нас в пущу лесную, от поганых далече, спасёт от смерти лютой. Садись, садись предо мною.

Мария, так ничего ещё не понявшая, послушно села в седло, прижалась спиной к гусляру, а Ходына, взяв в руки поводья, погнал коня вдаль от дороги, столь несчастной для девушки и её возлюбленного.

Глава 62

Туряк со своим подручным – холопом Николой – выехал поутру из Нежина, думая в скором времени, как условились с Азгулуем, «напасть» на его стан и без труда «отбить девку». Гонец от Метагая уже оповестил его накануне о полонении девушки и гибели Велемира. Добрая весть обрадовала боярина. Неторопливо проезжая по влажному от утренней росы лугу, он насвистывал запавшую в голову глуповатую скоморошью песенку и пребывал в спокойном безмятежном состоянии духа, когда вдруг заметил скачущего им навстречу торка в кольчужном калантыре. Круто осадив коня, так что тот заржал и аж взвился на дыбы, торок взволнованно прокричал:

– Пропала девка! Ночью злой дух подкрался к стану! Метагая и Тулуя зарезал, её украл!

– Что?! – вне себя от злости, заорал Туряк. – А ну, где хан твой?! Веди к нему!

Яростно ударив боднями