Обретение Родины - Бела Иллеш

Отбрасываемая им тень все растет, превращаясь постепенно в великана.

— Победа будет за нами! — кричит он в ночь.

И горы эхом отвечают:

…За нами!.. За нами!

* * *

На рассвете пятнадцатого октября 1944 года, еще не успело взойти солнце, как отряд имени Ракоци получил волнующее донесение.

Принесшая его тетушка Лопотка была превосходной разведчицей. Ходила она, правда, медленно, но всегда добиралась до того места, куда шла. Кому могло прийти в голову в чем-то заподозрить слабую, одетую в тряпье старуху, которая разговаривала сама с собой и подолгу останавливалась возле каждого дорожного перекрестка, чтобы на коленях прочитать вслух молитвы!

Венгерские и немецкие солдаты смеялись над полоумной бабкой и даже уступали ей дорогу. Конечно, они это делали не из почтения, а из-за настороженной брезгливости. Еще, чего доброго, заразишься от нее какой-нибудь паршой или чем похуже!

Помимо медлительности, у тетушки Лопотки имелся еще один недостаток. То, что другой передал бы в десяти словах, она излагала по меньшей мере полчаса, хотя язык ее двигался весьма проворно. Ни просьбы, ни окрики не могли убедить старуху отвечать коротко и только на задаваемый вопрос. Она продолжала перечислять, какие брала на дороге целебные травы, сколько видела выброшенных пустых консервных банок и что за птицы пролетали над ее головой.

Посылая тетушку Лопотку в разведку, Пастор заранее прикидывал, сколько лишнего времени отнимет она у него ненужной болтовней по возвращении, минут пятнадцать, а может, и все полчаса…

Только Ковач неутомимо старался отучить старуху от излишней разговорчивости, но все его попытки отнимали куда больше времени, чем то, которое терял Пастор, терпеливо выслушивая рассказ Лопотки.

Сегодня тетушка Лопотка оказалась особенно словоохотливой. Но вопреки застарелой привычке говорила совсем не о целебных травах и пустых консервных банках.

— Ой, сыночки, если бы вы только могли увидеть, что довелось видеть мне! Много пережила я войн, пожаров, наводнений, землетрясений. Многим злыдням прислуживала, пусть земля извергнет их прах! Но такого, как сегодня, на моих глазах еще не случалось!

Несмотря на свою необычайную болтливость, тетушка Лопотка всегда говорила чистую правду. Нынешнее ее сообщение казалось несколько фантастичным, но, как вскоре выяснилось, она и на этот раз добросовестно придерживалась истины.

Лопотка сообщила, что немцы и мадьяры сцепились между собой. Драка разгорелась из-за того, что гитлеровцы собирались разграбить один венгерский продовольственный склад. Охраняло его шесть венгерских часовых. На них-то и напали восемь гитлеровцев.

Несколько дней назад венгры без слова возражения подчинились бы гитлеровцам, радуясь, что, отобрав у них только сало, сахар и табак, союзнички еще не снесли с них головы. Но теперь в воздухе, видимо, запахло чем-то иным, обстановка изменилась.

Шесть солдат-мадьяр не позволили безнаказанно грабить доверенный им склад, и гитлеровцы схватились за оружие. Для них речь сейчас шла не столько о венгерском сале и табаке, сколько о собственном престиже. Однако венгры оружия не испугались. Поняли наконец, что и сами владеют им. На ружейную перестрелку сбежались солдаты той и другой стороны. Бой возле превращенной в провиантский склад украинской хаты продолжался свыше двух часов. Сначала дрались врукопашную, прикладом и штыком. Потом очередь дошла и до пулеметов. Под конец немцы пустили в ход против своих союзников минометы. Обе стороны послали к своим за подкреплением, на место боя прибыли снятые с позиций роты.

Склад сгорел. Мадьяры потеряли сорок семь человек убитыми, немцы — сорок четыре.

Количество раненых тетушка Лопотка определить не могла. Она твердила только, что в битве возле склада переранено тьма венгров и тьма гитлеровских вояк.

— Вот, кажется, и все, — закончила она свой рассказ. — А теперь хватит болтать, пойду отосплюсь. Без особой надобности не будите.

— Вы бы, тетушка Лопотка, перед тем, как идти спать, чего-нибудь покушали, — предложил Пастор.

— Если я устала, сынок, мне даже и щиколада не нужно… Хоть я и очень его уважаю. Помнится, ела его в последний раз еще девчонкой. Веришь, сынок, не один год после того прошел, а все, бывало, чувствуешь во рту вкус этого самого щиколада. Но дай ты мне сейчас даже его — в горло не полезет! Для бедного человека, сынок, лучшее дело — поспать! И вам советую, ступайте-ка вы на боковую! Зачем человеку все время маяться? Зря голову ломать? Все равно ничего путного не получится. Опять небось драку замышляете… Ума не приложу, зачем только торопитесь вы сложить свои буйные головушки!

Пастор и Ковач еще долго беседовали между собой, ни на одну минуту не сомневаясь, что каждое слово тетушки Лопотки сущая правда. Хотя старуха и не была сторонницей «драки», даже пыталась всячески отговаривать партизан от стрельбы, тем не менее она служила им верой и правдой. О том, что во время первой мировой войны австрийские генералы повесили двух ее сыновей и что в эту войну она потеряла пять своих внуков, которых прикончили гитлеровские жандармы, тетушка Лопотка никогда и никому не рассказывала. Но сама об этом не забывала ни на минуту. Едва в ее памяти воскресало, какую мучительную смерть приняла от палачей самая младшенькая внучка, восемнадцатилетняя Аня, и старуха не осушала глаз всю ночь напролет.

— Итак, что предпримем, Дюла? — спросил в заключение Ковач. — Необходимо использовать обстановку!

— Используем!

Пастор лег в восемь утра, долго метался на своем ложе и заснул только в десятом часу. В половине первого его уже разбудили.

Вне себя от возбуждения, смеясь и лихорадочно сверкая глазами, Мартон Ковач сообщил ему новость: Хорти объявил по радио, что заключает перемирие с русскими.

Через полчаса по приказу Пастора Ковач и еще два партизана отправились в расположение штаба соседнего гонведного батальона. Вернулся Мартон после обеда, сопровождаемый тремя гонведами, которые два часа подряд обсуждали с Пастором и Ковачем сложившуюся обстановку.

В семь часов вечера Пастор и Мартон вместе с семнадцатью партизанами двинулись в сторону занятого гонведами села. Работа там уже не представляла большого труда: после того как офицеры и большинство унтеров дали тягу, гонведы были готовы сложить оружие без всяких предварительных условий.

Потом, когда оружие было сдано партизанам, гонведы по предложению Пастора собрались на сельской площади, перед деревянной церковью.

Они уже знали, что к ним явился сам Дюла Пастор. За последние месяцы им не раз приходилось слышать это имя. Много толковали о нем хорошего и еще больше дурного. Доброе до них доходило от жителей окрестных деревень, злобными кличками нередко награждали его перед солдатами офицеры и жандармы. Часть гонведов верила одному, часть — другому, некоторые принимали одновременно за правду и все хорошее, и все плохое, а были и такие, что не верили ничему.

— По словам крестьян, Пастор — ангел. Господа о нем говорят как о черте. Должно быть, и первые и вторые его попросту выдумали. На самом деле, во плоти, такого человека не существует вовсе.

Наиболее вероятной казалась именно последняя версия: Пастор выдуман, никакого такого человека в жизни нет и не бывало. Ведь жандармы так много раз окружали его отряд, устраивали ему засады и в лесу, и на болотах, так что карательные полки и батальоны с полным убеждением заявляли: «Ну вот, наконец-то пойман! Теперь не убежишь!» Протягивали за ним лапу, но поймать не удавалось — разве лишь одну его тень.

И все же гонведы неизменно ощущали нечто, свидетельствовавшее, что Пастор — существо вполне реальное. Если жандармы окружали какую-либо горную деревушку, обрекая ее на сожженье, тут же, незваный-непрошеный, появлялся этот пресловутый Пастор и ударял им в спину.

И вот перед гонведами живой Пастор, Дюла Пастор во плоти.

Широкоплечий, не очень высокий, но кряжистый и сильный человек. На нем красноармейская, защитного цвета форма и шапка с красно-бело-зеленой партизанской нашивкой. На плече русский автомат.

Худое, скуластое, щетинистое, медного цвета лицо. Серые глаза. Звучный голос. Говорит просто, доходчиво:

— Благодарите судьбу и наших русских братьев, что Гитлер и Хорти проиграли войну. Проигранная ими война — величайшая победа венгерского народа. Теперь мадьяры разойдутся по своим домам и отберут землю у герцогов и графов. С нынешнего дня вся Венгрия — ваша! И останется навсегда вашей, если вы научитесь работать на самих себя и будете защищать плоды своего труда от любых вражеских сил. Ступайте домой, гонведы! Идите на родину и завоюйте венгерскую землю для венгерского народа!

Очень искренне, от самого сердца говорил Пастор.