Думай как великие. Говорим с мыслителями о самом важном - Алекс Белл

перешли к главной теме.

– Король решил помиловать вас. Вам сохранят даже титул барона, хотя многие ваши недруги в парламенте были категорически против такой милости. Все оставшиеся после уплаты штрафа деньги также остаются в вашем распоряжении. Наконец, вы вправе беспрепятственно посещать любые заведения в Лондоне и по всей стране, общаться с кем сочтете нужным и вести любые угодные вам виды деятельности.

Бэкон, за минуту до этого все же выдавший волнение неестественной бледностью лица, с облегчением выдохнул. Впрочем, он тут же взял себя в руки и сделал вид, что ничего иного, разумеется, и не ждал. Затем словно мимоходом, из чистого любопытства, уточнил:

– То есть, фактически, я могу вести прежнюю жизнь?

– Не совсем. Первое, чего вы лишаетесь – это право занимать государственные посты. Во-вторых, король больше не будет давать вам личные аудиенции. В крайнем случае вы сможете передавать ему письменные послания через слуг, и король, вероятно, примет их во внимание.

На лице барона, осознавшего, что без изрядной степени опалы все же не обходится, проскользнуло разочарование. Сказанное означало, что, хотя физически ему не грозило ничего, тем не менее, в свете он становился персоной нон грата. Посещать клубы и приемы ему, конечно, формально дозволялось, но он осознавал, что там его ждут одни насмешки и сплетни. И снова Бэкон изо всех сил постарался взять себя в руки, хотя его глубокий, натренированный многочисленными речами в парламенте голос то и дело срывался.

– Ну что ж. Следует признать, что король справедлив, и его приговор пойдет всем только на пользу. Я надеялся, что меня полностью оправдают. Но надежда, увы, хороший завтрак, но плохой ужин. Моя жизнь не будет прежней. Пусть так. На сей случай у меня тоже есть план.

Я спросил, в чем заключается этот план.

– Страница моей жизни, связанная с политикой, перевернута. Теперь я полностью могу посвятить себя науке и философии, которые занимают меня ничуть не менее государственных дел.

– И вы не станете мстить вашим врагам? Бэкингему, например? Не зря же о нем судачат на каждом углу, что мужчинами он увлекается даже больше, чем набиванием своего кошелька. Вот такой у старой доброй Англии теперь мужественный герой и образец для всеобщего подражания.

– Месть – самая сильная страсть человека после любви. Но я не буду мстить из уважения к королю. В Писании сказано, что мы должны прощать врагов наших, но там нет ни слова о том, что мы обязаны прощать наших друзей. Оттого я благодарен ему за прощение вдвойне. Я не намерен даже в узком кругу иронизировать на тему его молодого фаворита. Насмешки и сарказм никому еще не снискали вражеского расположения, зато многих лишили друзей.

– Это благородно. Если не возражаете, расскажите мне, какие именно науки вас привлекают?

– Наука не столько привлекает меня, сколько служит поводом для сильных разочарований.

– Что вы имеете в виду?

– В Европе науки как масштабной, организованной сферы человеческой деятельности до сих пор не существует. Многие со мной бы поспорили, но я, прочитав сотни научных работ, в этом абсолютно уверен. Почти все так называемые ученые сейчас посвящают себя одному из двух, равно бесплодных, на мой взгляд, занятий. Первые до бесконечности штудируют работы древних греков. Столкнувшись с проблемой, они вместо того, чтобы самим как следует изучить ее, читают ветхие манускрипты – а что на эту тему писал Аристотель? Словно Аристотель знает все, чего, разумеется, не может быть. Вторые – схоласты, которые ищут открытия только в священном Писании. Однако за полторы тысячи лет в Библии не появилось ничего нового.

– А вы разве не верите в Бога, Творца нашего мира и всего сущего?

Бэкон посмотрел на меня с удивлением, словно вопрос был глуп или неуместен.

– Разумеется, верю. Как же иначе. Нет ничего глупее и опаснее воинствующего атеизма. Это та же религия, но чаще всего ей следуют либо несчастные, разочаровавшиеся в жизни люди, либо негодяи. Кроме того, я не представляю себе общества без веры в Бога. Атеизм – это тонкий лед, по которому еще может аккуратно пройти один человек, но целое множество людей, ступив на него, неизбежно провалится в бездну.

– Тогда почему вы отвергаете схоластов?

– Против них я ничего не имею. Фому Аквинского я читаю с удовольствием. Проблема в том, что ни схоласты, ни знатоки трудов Аристотеля не приближают нас к пониманию скрытых механизмов природы. Знаменитый спор схоластов о том, какое количество ангелов может уместиться на кончике иглы, кажется мне пустым. Такие споры не могут решать настоящие, насущные проблемы.

Только сейчас я обратил внимание на изречение, крупными буквами начертанное на стене высоко над головой барона: «Scientia potential est», «Знание – сила» на латыни. Слово «знание» могло переводиться и как «наука». Бэкон продолжил:

– Я горячий сторонник веры. Однако богословские штудии не стоит смешивать с наукой естественной. Это совершенно разные вещи. Две отдельные, никак не пересекающиеся части одного великого целого – Вселенной. Господь сотворил мир неким образом и с неким смыслом. И о том, и о другом мы можем только догадываться, либо полностью полагаться на Писание. Теология, таким образом – это смесь истории (в части, где она описывает события прошлого) и метафизики – рассуждений о непознаваемом. Хорошая весть в том, что Господь, как сказано в Библии, сотворил человека по своему образу и подобию. Значит, и человеческий разум – отблеск божественного, и прямая обязанность человека перед Богом – оттачивать свой ум и с Его помощью настойчиво и по мере возможности все более глубоко постигать окружающий его мир.

– По поводу разделения науки и теологии мне понятно. А чем вам досадил Аристотель?

– Точто так же – совершенно ничем. Однако сейчас, по прошествии почти двух тысяч лет, считать его единственным авторитетом во всех вопросах сразу – затея сродни поклонению идолу. В древней Греции наука переживала свое детство. В Средние века в Европе она просто замерла, чтоб не сказать исчезла. Но уже в ближайшие десятилетия люди неизбежно увидят молодость, расцвет и зрелость науки. Новые знания преобразят наш мир, ибо в знании – сила.

– Почему наука не может быстро развиваться прямо сейчас?

– Причин множество. Начну, пожалуй, с проблемы отношения людей к ученым. Не секрет, что обычные люди считают их чудаками и неудачниками, странными во всех смыслах. Они живут порою впроголодь, не пытаются стяжать богатства, добиться высоких должностей. Стоит признать, что сами ученые тоже вносят в это предубеждение свою лепту – зачастую это замкнутые люди, необщительные, равнодушные даже к проблемам родных.

– Как это изменить?

– Начать следует с того, что само общество