Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - Евгений Абросимов

В 1940 году получил первую премию за лучшие стихи среди молодых бойцов на конкурсе, объявленном газетой Киевского военного округа «Красная Армия».

С первых дней Великой Отечественной воины В. Шульчев в боях. Взятый в плен под Харьковом, несколько раз пытался бежать из лагеря. За побег был приговорен к расстрелу, но снова бежал. В начале 1942 года попал в партизанский отряд, действовавший в Курской области. В отряде продолжал писать стихи и песни. Печатался в партизанской газете.

В феврале 1943 года в бою под селом Меркуловка Курской области Валентин Шульчев погиб, спасая раненого товарища. В свертке, снятом с груди поэта на поле боя, сохранилось несколько его стихотворений военной поры.

478. У реки

Там, где хата обгоняет хату,Убегая взапуски к реке,По крутому выцветшему скатуСветлый ветер ходит налегке.Расписные яркие березыТам стоят, крыла свои воздев.И река, прозрачная, как слезы,Что-то повторяет нараспев.И стада, раскрашенные пестро,По реке проходят прямиком.Свечереет. И потянет остроКочевым пастушьим огоньком.Теплой ночью с месяцем двурогим,Липами и сыростью лесной,Влажным сеном, детством босоногим,Травами, цветами и весной,Песнею, водящей хороводы…И тогда, багряный, как плакат,Падает в развернутые водыДеревенский медленный закат.И темнеют яркие березы,В тишину крыла свои воздев…Только речка, светлая, как слезы,Что-то повторяет нараспев.

479. Погоня

В рассветные сумерки синие,В разлёте и гике погони,Одетые пеной, как инеем,Вломились безумные кони.В предместья, кривые и сонные,Подковами рухнув на камень,Ворвались они, озаренныеКосыми – наотмашь – клинками.И,  ветра свистящего полные,Их гривы плясали, как пламя,И длинные, сизые молнииКипели, клубясь, под ногами.   И вровень с пустыми балконамиЛетел мостовою покатойНад громом, над храпом, над южнымиШтандарта огонь языкатый.И, за город мча переулками,Катясь над водою днепровской,Вставало и падало гулкое:«Котовский!.. Котовский!.. Котовский!Догнали!.. Догнали!.. Над пашнямиВ кипение схватки рябое,Пылая, ударили страшныеЛиловые молнии боя.И битвы гремящее полымяКатилось седыми полями.Весна… И вставало над селамиСоветское жаркое знамя.

480. Испанскому учителю

Фронты чадят. Не счесть, который месяцРевут орудья хрипло вперебой.И бродит смерть страной цветов и песен,Взметнув знамена зарев над собой;Они качаются, их отблеск розовНад мертвым пеплом сел, садов и нив.А смерть идет, крылами бомбовозовНад городами небо затенив.А ты стоишь. Клубится дым тяжелыйИ умирает. Ночь идет с полей.Она сегодня называлась школой —Вот эта груда тлеющих углей.Все решено. И ты шагаешь прямо(Вперед, вперед сквозь сумрак неживой!)Туда, где блещут выси ГвадаррамыОружием правительственных войск.Ни возраст твой не ведом (сорок? двадцать?),Ни имя (Педро? Мануэль? Хуан?).Но ты приходишь: «Я хочу сражаться!» —И просишь дать винтовку иль наган.И там, где порох опалил знамена,Где злым свинцом освистаны поля,Я вижу вас, несчетных поименно,В рядах бойцов, в передовых колоннах,Испанские учителя!

1937

481. Дорога на запад

Над просторной рекой пробегала дорогаМимо зарев и рваной трепещущей мглы.И над нею маячили хмуро и строгоПереломанных сосен кривые стволы.Там валялись разбитые смятые танки,Пушки немо, как бревна, лежали вразброс.И над талой землей громоздились останкиОбгорелых лафетов, цепей и колес.И над сталью, над башен косыми углами,Над деревьями, сбитыми в тесный привал,Умирало тяжелое мутное пламя.И, чадя, раскаленный металл остывал.Дым качался и падал в окопы и щели,И по выжженным рощам стелился, космат.И в далекое небо сурово гляделиНеподвижные лица немецких солдат.Так вершится итог и кончаются сроки,И разбитое судно садится на мель.И просторной могилой земля на востокеОбернулась любителям новых земель.Так приходит расплата за кровь и за слезы.Шла пехота вперед, приминая снега.И на запад советские шли бомбовозы,И советские танки теснили врага.И уже на шоссе, на лесные поляны,Покидая овраги, болота, кусты,Выходили из дымных лесов партизаныИ над ними знамен загорались цветы.

<1942>

482. Партизанская

Немецкими танками смяты посевы,Свинцовая хлещет пурга.Но грозное пламя народного гневаБушует в тылу у врага.

Мсти врагу беспощадно и смело!Мать – Отчизна, мы слышим твой зов!В бой выходят за правое делоПартизаны орловских лесов.

Враг злобствует, в бешеном  страхе и дрожи,Но Родина нам дорога.  Ряды  партизанские ширя и множа,Народ наш встает на врага.

На воздух мосты, эшелоны и склады!Берись за топор и за нож!Свинцом и гранатой, штыком и прикладомФашистских собак уничтожь!

Мсти врагу беспощадно и смело!Мать – Отчизна, мы слышим твой зов!В бой выходят за правое делоПартизаны орловских лесов.

<1942>

ВЛАДИМИР ЩИРОВСКИЙ

Владимир Евгеньевич Щировский родился в 1909 году в Москве. Он был сыном сенатора в отставке. Из Москвы семья Щировского переехала в Харьков, там будущий поэт начал учиться в первом классе харьковской мужской гимназии. После революции закончил школу-семилетку и музыкальное училище. Стихи начал писать рано.

В 1926 году поступил в Ленинградский университет, однако проучился там недолго, так как вскоре был исключен «за сокрытие соцпроисхождения». После этого работал сварщиком на строительстве Балтийского вокзала. В 1930 году возвратился в Харьков. В 1931 году был призван в армию, служил при харьковском горвоенкомате. Дважды был арестован. В 1933 году жил в Москве, затем в 1934 году переехал в Корчь, где устроился заведующим художественным радиовещанием, а затем руководителем художественной самодеятельности в Доме пионеров и в клубе имени Энгельса.

В эти годы он переписывался с В. Пастернаком, показывал свои стихи М. Волошину и Н. Тихонову. При жизни В. Щировского ни одно из его стихотворений света не увидело.

В июле 1941 года Владимир Щировскнй был призван в армию, тяжело ранен в одном из первых боев под Геничевском, погиб в результате прямого попадания бомбы в машину с ранеными.

Многие его стихи, а также переписка погибли в Керчи во время войны.

483. «Есть в комнате простор почти вселенский…»

Есть в комнате простор почти вселенский.Весь день во мне поет Владимир Ленский,Блуждает запах туалетных мыл.И вновь: «Ах, Ольга, я тебя любил!»

Прекрасно жить. На письменном столеЛежат стародворянские пруды,Мерцают лебеди. НавеселеЗвучат гармошек громкие лады,

И громы ладные старинных ливнейЗвучат еще прекрасней и наивней,Чем до восстанья в октябре.Вот, проползая по земной коре,

Букашки дошлые опять запелиИнтернационал, и по панелиМятется трудовой и пыльный пыл.«А знаешь, Ольга, я тебя любил!»

1926-1927

484. Память

Времена возникают. Взрастает в сверканьях и дымахПлощадей небывалых суровый безумный гранит,Но ушедших от нас, и поэтому только любимых,Моя память спокойно, свободно и нежно хранит.Предстают созерцанью, полюбившему холод и ясность,Лица бывших друзей, обстановки забытых квартир.Я люблю примирившую всё неизбывную разностьМежду обликом мысли и обликом, видевшим мир.И живут невесомые доли усердных веселийИ любимыми ставшие образы старых коварств,Города, переулки предместий, дома, водоемы, качелиИ в покинутой комнате стол и жеманный бювар.Там когда-то, читая Айвенго, я пугался потемок,Населявших пролет между двух этажерок в углу,Там встречал я рассветы, и был бестревожен и тонокЛуч серебряно‑красный в окне, приникавший к стеклу.Там позднее любил я по ночам, когда все засыпали,Видеть радуги в сонных глазах и биению крови внимать,Начинался дремотный полет и в кошмарном фиалеПредпоследними секстами дом сотрясала зима.Там рождалась нетвердая, тяжкая, робкая зрелость…Жив ли стол, озарявшийся первым любовным письмом?Кем разбита та лампа, что некогда вяло горелаВ одиночестве бурном и в преображенье ночном?В строгой памяти живы друзья, и вино расставаньяЗатаил и сберег любопытный и дерзостный вкус,И в часы неожиданных дум, на случайном диванеМнится сладостным бремя постигнутых девичьих уст.Но пленительно время, и пространство неумолимо,И безмерно число обаяний ночных и дневных.Колдовские поля и столицы, прекрасные дамыОбнимаются зреньем, дорогами окружены.Жизнь и смерть обручаются: в веснах, и летах, и зимахСочетаются ветр придорожный с чернокнижием уличных плит.И ушедших от нас, и поэтому только любимых,Моя память спокойно, свободно и нежно хранит.

1927. Харьков

485. «Квартира снов, где сумерки так тонки…»