Флёр - Синтия Хэррод-Иглз

— Она здесь похожа на себя? — спросила Флер. Женщину на портрете нельзя было назвать ни красивой, ни безобразной. У нее скорее была обычная внешность, за исключением, может быть, решительного мрачноватого выражения на лице, словно в жизни ей пришлось немало пережить.

— Я, право, не знаю. Портрет был написан, когда я был еще ребенком. После смерти отца она так изменилась. Мать постарела за одну ночь. Но мне кажется, кое-что сохранилось здесь от ее прежнего облика — может быть, глаза и овал лица.

Флер посмотрела на графа.

— Мне кажется, вы больше похожи на отца.

— Да, мне часто говорят об этом. Петя, напротив, многое взял у матери.

Флер снова вглядывалась в портрет.

— Вероятно, она очень любила вашего отца.

— Да. Он был для нее всем на свете. Во время вторжения Наполеона она следовала за ним, презирая опасность. И после этого они никогда не расставались. С его кончиной для нее иссякла вся радость жизни. Она пережила его на десять лет, а когда умирала, призналась мне, что это были самые длинные, самые тоскливые ее годы.

Почувствовав горечь в его голосе, Флер поторопилась сказать:

— Я уверена, что она не хотела вас обидеть.

— Нет, это не так, — тихо ответил он. — Извините, но откуда вам это знать? Для меня в ее сердце не осталось места. Сашка всегда был ее любимчиком, хотя и не был ее родным сыном. Когда умер он, а после него и отец, у нее никого не осталось. — Он криво усмехнулся. — Я никогда ни в чем не винил Сашку, поверьте мне. Я его тоже любил. Но я никогда так и не смог занять его место в отношениях с мамой.

Флер затихла. Она сама прекрасно знала, что такое недостаток родительской любви, родительской заботы. Но сейчас перед ней стоял Карев, мужчина, старше ее на тринадцать лет, который до сих пор остро переживал то, что мать его не любила. Он женился, но и брак не затянул его ран. Даже вспоминая о безразличном отношении к ней со стороны отца, Флер не могла понять всего до конца. Быть может, мужчины чувствуют по-другому, — в отчаянии подумала она.

Флер снова бросила взгляд на мрачное лицо женщины на портрете. Потом они направились дальше по коридору. Вероятно, это и в самом деле была необычная женщина, если она согласилась «отозваться на барабанный бой» — как говорится в поговорке — в такой стране, как Россия, и против такой армии, как у Наполеона. Флер встречалась с одной или двумя солдатскими вдовами — это были крепкие, с неукротимым духом маленькие женщины, которые переносили невероятные тяготы, но ни за что не хотели оставить своих мужей. В такой жизни абсолютно не было места для любовных утех, и хотя эта мрачная молодая дама жила в совершенно другом мире, чем эти курящие трубку, побитые жизнью маленькие дикарки, все же между ними существовало сходство в темпераменте. Возможно, поэтому Карев иногда казался ей каким-то странным. Она, конечно, не могла быть ласковой и заботливой матерью — это вам не мадам Полоцкая.

Они подошли к лестничной площадке в конце коридора, освещенной большим окном. Флер, остановившись возле него, увидела Ричарда с Милочкой. Сидя на лошадях, они легкой рысцой удалялись от них через парк.

— Вот они и поехали, — ласково сказала она, — навстречу новым приключениям.

Карев остановился около нее и тоже выглянул в окно. Милочка ехала впереди, то и дело оборачиваясь к Ричарду, и что-то ему кричала. Несмотря на большое расстояние, летний ветерок донес до них ее молодой звонкий голос. Правда, они не разобрали слов.

— Кажется, им очень хорошо вдвоем, — заметил Карев.

В его голосе Флер почувствовала необычные нотки. Бросив на него вопросительный взгляд, она увидела, что он, задумчиво нахмурившись, наблюдал за уменьшавшимися вдали фигурками. Может быть, он это порицал? — подумала она.

— Да, — осторожно согласилась Флер. — Как брату с сестрой. Мне так кажется.

Граф, посмотрев на нее, улыбнулся. Морщины на лбу у него разгладились.

— Во всяком случае мне не нужно развлекать их целый день, и я вполне этим доволен. Не хотите ли посетить Черную башню?

— Мне бы очень хотелось, — ответила она. — Милочка просто мечтает об этом. Они с Диком считают, что ее непременно посещают привидения. Они уверены, что однажды ночью услышат грохот цепей, крики, от которых стынет кровь в жилах. Им ужасно хочется провести там ночь, чтобы застать призрака на месте преступления и схватить его.

Шутка ее не развеселила графа.

— Не думаю, что в башне появляются привидения. Но с ней связана одна настоящая трагедия. Ее построила одна стареющая принцесса, которая жила в ней в полной изоляции от внешнего мира. Она никого не принимала, никого не видела, кроме служанки, приносившей ей пищу.

— Но это ведь просто история, отнюдь не трагедия, — возразила Флер.

— Не совсем так. Мама заверяла нас, что она там чувствует себя такой счастливой, когда глядит с высоты на весь мир. Оттуда открывается чудесный вид.

Массивная Черная башня казалась мрачной и хмурой даже на ярком солнцепеке, а внутри было ужасно холодно. Винтовая лестница вела к анфиладе комнат на самом верху. Потом другая лестница, поменьше, поднималась на крышу. В комнатах она не увидела никакой мебели, солнечные лучи проникали сюда через грязные запыленные окна, и Флер сразу убедилась, что здесь нет ничего таинственного, дурного, никаких привидений.

— Сначала я хочу вам здесь кое-что показать, а потом мы поднимемся на крышу, — сказал Карев, подводя Флер к одиноко висевшему на стене портрету. — Это моя покойная жена, Елизавета Федоровна. Этот портрет гораздо лучше всех остальных семейных портретов. Можете сами убедиться. Он был заказан одному из лучших придворных художников, и здесь она вышла очень похожей на себя.

Флер с удивлением, с каким-то болезненным интересом разглядывала портрет. На нем была изображена очень молодая, почти ребенок, женщина с милой кошачьей мордочкой, с мечтательным выражением на лице и с мягкими каштановыми волосами. На ней было белое, все в кружевах, платье с собранной в складки юбкой и громадными рукавами по моде тридцатых годов. В руке на коленях она держала кружевной веер и букетик не распустившихся до конца роз.

— Какая очаровательная, — сказала она. — Но она здесь так молода. Сколько ей было?

— Это свадебный портрет. Ей тогда было пятнадцать, а мне двадцать. На Кавказе браки заключаются очень рано. Жизнь там трудна, неопределенна, поэтому они не могут себе позволить даром терять время.

— На Кавказе? — переспросила Флер.

— Это дикий горный район на юге. Там-то я и встретил Лизу, когда служил в армии. Мы усмиряли дикие племена. Я влюбился в нее с первого взгляда и женился на ней. Привез сюда, домой. Мы прожили с ней всего шесть лет, и она умерла.