Флёр - Синтия Хэррод-Иглз

— Как только вы получше узнаете лошадей, можете совершать прогулки где вздумается, не обращая на меня никакого внимания, — говорила она. Ее слова, главным образом, касались Милочки и Ричарда. Глубокое чувство порядочности, заложенное в ней годами воспитания, заставляло Флер все время размышлять над тем, считает ли Роза щеголя Ричарда достойным чичероне для такой красивой молодой девушки, как Милочка. Но Роза, в первый же день вызвав их к себе, сразу поставила молодых людей на свое место, отведя им роль брата и сестры, не больше.

Флер хотелось знать, насколько ее слова уязвили гордость Ричарда. Наблюдая за ними во время первой продолжительной прогулки верхом, она убедилась, что их отношения с Милочкой сильно изменились, и в этом Роза была права. Телячий восторг пропал с лица Ричарда. Теперь он смотрел на Милочку не как на богиню, а как на обыкновенную, весьма привлекательную девушку во плоти. Они болтали друг с другом свободно на все темы, и только иногда между ними вспыхивали ссоры, как это бывает между братом и сестрой. Очень хорошо, — думала Флер, — пока Ричард с Милочкой не надоели друг другу, они освобождали Розу, с которой она могла проводить большую часть своего времени.

Все так и произошло. На третий день молодая пара уже выезжала на прогулку одна, а Флер с Розой отправлялись верхом в другом направлении, наслаждаясь откровенной беседой. Она сидела в седле, к громадному удивлению Флер, по-мужски. На ней были галифе и кожаные казацкие сапоги. Флер считала такую позу не только ужасно неприличной, но еще совершенно неудобной. Роза попыталась переубедить ее и даже вызвалась научить свою гостью такой посадке, но Флер отказалась, считая, что существуют вещи, которые не следует делать порядочной леди, даже если она находится в другой стране.

— В России пытаюсь привыкнуть к широте во всем, — призналась однажды Флер, когда они ехали верхом по меже, разделявшей надвое волнующееся море молодых высоких стеблей кукурузы. — Ваше небо такое необъятное, я просто никогда в жизни не видела ничего подобного. Оно такое большое, что совсем не похоже на небо, это бесконечное пустое пространство над головой. А земля такая неохватная, что даже не ограничивается горизонтом. Это подернутая дымкой даль, за которой уже нельзя ничего увидеть. Теперь я понимаю вашего брата, который жаловался, что в Англии он чувствовал себя в ужасной тесноте, все вещи, казалось, давили на него со всех сторон.

Земля здесь тоже была пустынна. Даже на таком близком расстоянии от Санкт-Петербурга деревень встречалось мало, и они были похожи одна на другую, до монотонности, — широкий грязный тракт между одинаковыми деревянными избами, возле каждой — сарай для скотины и вспаханный участок земли с капустой. Флер теперь хорошо понимала, почему в такой стране процветало рабство. Даже если крепостной вздумал бы убежать, куда он мог податься? Некуда. Везде он найдет точно такое же место, как и то, которое оставил.

— Закон гласит, — объясняла ей Роза, — что если крепостной убегает от хозяина и его не могут поймать в течение десяти лет, он получает свободу, поэтому среди них всегда будут такие, которые пойдут на риск, даже если шансы на успех ничтожны. Конечно, они не думают о той ужасной жизни, которая их ожидает в течение десяти лет, и что они будут делать с полученной свободой.

— Разве это не доказывает лишний раз, что свобода — цель в себе, и поэтому она обладает такой ценностью для людей? — робко спросила Флер.

— Крепостные крестьяне — это не люди. Они вообще не умеют думать. Они ведут себя, как скот, и всегда следуют заведенному раз и навсегда порядку: от поля — в амбар и обратно. Вот и все. Уберите ворота, и крестьяне выстроятся на том месте, где они прежде стояли.

Флер была потрясена такими признаниями, особенно со стороны женщины, которую она считала очень умной. Но ей не хотелось вступать с нею в спор, и она просто сказала:

— Но все же человек, каким бы глупым он ни был, — не скотина. Наша обязанность — заставить его понимать многие вещи, обучать его…

Роза рассмеялась.

— Послушайте, я кое-что расскажу вам. У моей матери, которая, как вам известно, была англичанкой, тоже была такая идея. Она решила на свои собственные деньги построить школу, пригласить учителя для деревенских ребятишек. В начале крепостные вообще наотрез отказались посылать своих детей в школу, так как хотели заставить их работать в поле рядом с ними. Тогда мать сделала посещение школы обязательным и с этой целью снизила для них оброк на своих полях. И что они сделали, как вы думаете? Поблагодарили ее? Нет, ничего подобного, — они сожгли школу, избили до полусмерти школьного учителя, а потом отправились в усадьбу, чтобы и ее заодно предать огню. Моему отчиму пришлось вызвать войска, чтобы восстановить порядок.

Флер выслушала рассказ Розы с ужасом, она с трудом верила в возможность такого поведения.

— Но почему они так дико вели себя?

— Потому что они насильники и дикари, невежественные существа, не умеющие сдержать своей ярости. Они с подозрением относятся ко всему новому, и у них моментально появляется желание уничтожить все нововведения, чтобы перемены не коснулись их жизни. Они понимают только одно — грубую силу, поэтому ими нужно управлять жестокой рукой и пороть строптивых. Сережа слишком мягок с ними, как и его отец. Вот почему они этим пользуются. — Флер невольно грустно покачала головой. Роза продолжала: — Вы — англичанка, и вам этого не понять, даже моей матери пришлось приложить немало усилий, чтобы постигнуть природу мужика. Русские крестьяне уважают твердого хозяина, если считают, что он справедлив. Но как только они понимают, что получили слишком легкое наказание за свой проступок, он вызывает в них презрение к себе. Мужики не ожидают от него никакой доброты, они ее не понимают. Они усматривают в этом проявление слабости.

Флер уже слышала подобные аргументы. В ее стране они высказывались в отношении простых солдат. Солдат — это грубое животное, и к нему нужно относиться только так, как он того заслуживает. Подобной точки зрения придерживались почти все — причем даже многие солдаты. К жестокой дисциплине нужно относиться с уважением, если только при этом поступают по-справедливости, а милосердие достойно всяческого презрения.

Но Флер на собственном опыте убедилась, как суровое обращение ожесточало людей. Она инстинктивно чувствовала, что должен быть какой-то выход из такого порочного круга, а поскольку инициатива не могла в таком случае исходить от «скотов», то дело оставалось за хозяевами. Но как все это осуществить, Флер не знала. Она лишь понимала, что на этом пути всех ожидают серьезные трудности. Она отрицала только одно — что это невозможно или, как считали некоторые русские, просто нежелательно.