Две Дианы - Александр Дюма

— И по этой-то причине я не могу быть с вами откровенным до конца, — сказал Габриэль. — Если сложившаяся обстановка приведет меня в ваш стан, то я отдам вам свое сердце и руку. Но отдаться беззаветно я не могу, ибо посвятил себя делу опасному и неотвратимому, и пока я его не завершил, я не господин своей судьбы. Всегда и везде моя участь зависит от участи другого.

— В таком случае, — подтвердил Колиньи, — мы рады будем вам помочь.

— Наши пожелания будут сопутствовать вам, а если потребуется, мы готовы вам помочь, — продолжил Ла Реноди.

— Спасибо, господа, вы истинные друзья! Однако я должен заранее оговориться: если я приду к вам, то буду лишь солдатом, а не командиром. Я буду вашей рукой, вот и все. Рука, смею уверить, смелая и честная… Отвергнете ли вы ее?

— Нет, — сказал Колиньи, — мы ее принимаем, друг.

— Благодарю вас, господа, — слегка поклонился Габриэль, — благодарю вас за доверие. Оно мне необходимо как воздух, ибо трудное дело выпало мне на долю… А теперь, господа, я должен вас покинуть — спешу в Лувр, — но я не говорю вам «прощайте», а только «до свидания». Думается мне, что семена, зароненные сегодня в мою душу, прорастут.

— Это было бы превосходно, — отозвался Теодор де Без.

— Я пойду с вами, — сказал Колиньи. — Хочу повторить в вашем присутствии Генриху Второму то, что уже однажды говорил. А то ведь у королей память короткая, а этот может ухитриться вообще все позабыть или отречься. Я с вами.

— Я не смел просить вас об этой услуге, адмирал, — ответил Габриэль, — но с благодарностью принимаю ваше предложение.

— Тогда идемте, — молвил Колиньи.

Когда они вышли, Теодор де Без вынул из кармана записную книжку и вписал в нее два имени:

Амбруаз Парэ.

Габриэль, виконт д’Эксмес.

— Не слишком ли торопитесь? — спросил его Ла Реноди.

— Эти двое — наши, — уверенно ответил Теодор де Без. — Один стремится к истине, другой бежит от бесчестья. Я утверждаю: они наши.

— Тогда утро не пропало даром, — промолвил Ла Реноди.

— Безусловно! — подтвердил Теодор. — Мы заполучили глубокого мыслителя и храброго воина, могучий ум и сильную руку. Вы совершенно правы, Ла Реноди, — утро не прошло для нас даром!

VIII

МИМОЛЕТНАЯ МИЛОСТЬ МАРИИ СТЮАРТ

Придя вместе с Колиньи в Лувр, Габриэль был ошеломлен: в этот день король не принимал.

Адмирал, несмотря на свой чин и родство с Монморанси, был на подозрении в ереси и, понятно, не мог пользоваться большим влиянием при дворе. Что же касается гвардии капитана Габриэля д’Эксмеса, то стражи у королевских покоев уже успели накрепко забыть его. Оба друга с большим трудом пробрались через наружные ворота, но дальше стало еще труднее. Битый час они потратили на уговоры, убеждения, вплоть до угроз. Едва лишь удавалось отвести одну алебарду, как тут же другая преграждала им дорогу. Казалось, что королевские стражи множились у них на глазах. Но когда они всякими правдами и неправдами добрались наконец до дверей кабинета Генриха II, оказалось, что последняя преграда была просто неодолима, ибо король, уединившись с коннетаблем и Дианой де Пуатье, дал наистрожайший приказ: не беспокоить его ни по какому поводу.

Итак, нужно было ждать до вечера.

Ждать, снова ждать! А ведь цель так близка! И эти несколько часов непредвиденного ожидания казались Габриэлю страшнее всех пережитых им опасностей и тревог.

Слова утешения и надежды, которыми напрасно успокаивал его адмирал, не доходили до сознания Габриэля. Скорбным взглядом он смотрел в окно на моросящий, тягучий дождик, обуреваемый гневом и досадой, лихорадочно стискивал рукоять своей шпаги. Как одолеть, как обойти этих тупых гвардейцев, которые преграждали путь к королю?

В это мгновение дверь королевских покоев приоткрылась, и убитому горем юноше показалось, будто в сыром и сером сумраке дня засияло светлое, лучистое видение: по галерее проходила молодая королева Мария Стюарт.

Неожиданно для себя Габриэль вскрикнул от радости и протянул к ней руки.

— О сударыня! — вырвалось у него.

Мария Стюарт обернулась, узнала адмирала и Габриэля и, улыбаясь, подошла к ним:

— Наконец-то вы возвратились, виконт д’Эксмес! Очень рада снова вас видеть! Я так много слышала о вас за последнее время! Но что привело вас в Лувр в столь ранний час?

— Мне нужно поговорить с королем, нужно… — выдавил из себя Габриэль.

— Виконту, — вступился, в свою очередь, адмирал, — действительно необходимо поговорить с его величеством. Дело чрезвычайной важности как для него, так и для самого короля, а гвардейцы его не пускают, уговаривая отложить визит до вечера.

— Я не в силах ждать до вечера! — воскликнул Габриэль.

— Король отдает сейчас какие-то важные распоряжения коннетаблю, — сказала Мария Стюарт, — и я впрямь боюсь, что…

Но умоляющий взгляд Габриэля оборвал ее на полуслове:

— Тогда погодите, я попробую!

Она своей маленькой ручкой махнула часовым, те с почтением склонились перед нею — и Габриэль с адмиралом прошли беспрепятственно.

— О, благодарю вас, сударыня! — пылко проговорил молодой человек.

— Путь открыт, — улыбнулась Мария Стюарт, — а если его величество будет слишком гневаться, то, по возможности, не выдавайте меня! — И кивнув Габриэлю и его спутнику, она исчезла.

Габриэль подошел было к двери кабинета, но в этот миг дверь распахнулась, и на пороге показался сам король, что-то говоривший коннетаблю.

Решительность не была отличительной чертой короля. При неожиданном появлении виконта д’Эксмеса он попятился назад и даже не догадался разгневаться.

Но Габриэль не растерялся и склонился в низком поклоне.

— Государь, — произнес он, — разрешите мне выразить вам мою глубочайшую преданность…

И, обращаясь к подоспевшему адмиралу, он продолжил, желая облегчить ему трудное вступление:

— Подойдите, адмирал, и во исполнение данного мне обещания соблаговолите напомнить королю о том участии, которое я принял в защите Сен-Кантена.

— Что это значит, сударь? — вскричал Генрих, приходя в себя от неожиданности. — Вы врываетесь к нам без приглашения, без доклада! И притом еще в нашем присутствии смеете предоставлять слово адмиралу!

Габриэль понял, что сейчас не время колебаться, и потому почтительно, но непреклонно возразил:

— Я полагал, государь, что вы в любое время можете оказать справедливость даже самому ничтожному из ваших подданных.

И, воспользовавшись растерянностью короля, прошел вслед за ним в кабинет, где побледневшая Диана де Пуатье, привстав в своем кресле, со страхом прислушивалась к дерзким речам этого смельчака. Колиньи и Монморанси вошли следом.