Память – это ты - Альберт Бертран Бас

подаст тебе знак, когда выходить. Ни пуха ни пера, Гомер. – Она легонько коснулась рукой моего плеча и кокетливо удалилась.

Если я и до того нервничал, то теперь готов был взорваться от напряжения. Чертов Толстяк все наврал. Решил надо мной подшутить. Зачем он сказал, что это ее идея? Выходить на эту сцену и знать, что Прекрасной Дорите нравится моя музыка, – это совсем не то же самое, что выходить и знать, что она понятия не имеет, кто я такой. Следующая булочка, которую я ему принесу, будет с какой-нибудь противной начинкой…

В последних рядах публика не теряла времени даром: в антракте здесь шла оживленная торговля с рук. Спекулянты пользовались особыми отношениями с влиятельными людьми и наживались, торгуя растительным маслом, мясом, одеждой, обувью, табаком, наркотиками… Имелось все, только плати. Хлоя искоса наблюдала за сделками, Паскуаль заметно нервничал. У него на лацкане был опознавательный знак – голубая роза. Наконец нужный человек появился.

– Сеньор и сеньора Ортуньес? – Хлоя с Паскуалем одновременно повернули головы и увидели, что Полито протискивается мимо Паскуаля, чтобы сесть в свободное кресло между ними. – Полагаю, это мое место.

– Вы?..

– Мышонок Перес, – улыбнулся Полито, ставя на пол гитару.[42]

– Ладно, Мышонок… Каков план? – спросил Паскуаль недружелюбно.

– Во время следующего номера, когда погаснет свет. После делайте что хотите. Я сваливаю по-быстрому, есть дела поважнее.

Лампы в зале снова начали тускнеть, одновременно стихал гул голосов. Полито не стал тянуть и раскрыл гитарный чехол. Хлоя с Паскуалем окинули взглядом товар: разнообразные лекарства, но прежде всего пенициллин.

– Я должен все проверить, – прошептал Паскуаль.

– Как угодно, только быстро. – Полито передал ему чехол и повернулся к Хлое: – Ну и ну, поздравляю. Своей жене я вряд ли разрешил бы подобные предприятия в таком состоянии.

– С чего ты взял, что кто-то должен мне что-то разрешать?

– Первый?

– Да.

– Мальчик или девочка?

– Двойняшки.

– Ничего себе… А имена уже есть?

– Да. – Она сунула руку в складки платья и освободилась от живота, представлявшего собой подушку с двумя золотыми слитками внутри. – Их зовут Золотко и Золотко.

– Черт… Кажется, я присутствую при самых дорогих родах в истории, – пошутил Полито, протягивая руку к слиткам.

– Не спеши, Мышонок Перес, – остановила его Хлоя. – Сначала муж должен убедиться, что все в порядке. А уж потом я дам тебе побаюкать малышей.

Раздались первые гитарные аккорды, и Полито с Хлоей устремили взгляды на сцену. Она была погружена во тьму, только одинокий луч прожектора деликатно освещал сидевшего на стуле музыканта.

– Да ну… Уже? – вырвалось у Полито.

– Ты торопишься? – спросил Паскуаль.

– А ты нет?

В зале еще раздавались отдельные голоса, но с каждым новым аккордом они становились тише. Мелодичные и настойчивые звуки были словно подготовкой к чему-то большему. Публика постепенно поняла, что мастерство исполнителя так же неоспоримо, как и окружавший его ореол загадки: его не объявили, и выступал он практически в темноте. Полито мгновенно узнал мелодию и обрадовался так, будто его команда забила гол:

– Да! Да! Да! Я знал!

– Тсс, – шикнули с переднего ряда.

Паскуаль бросил на Полито недовольный взгляд и снова погрузился в изучение упаковок с лекарствами, но Хлоя была полностью поглощена происходящим. Возможно ли, что она уже где-то слышала эту мелодию? Почему она так знакома? Хлоя внимательно смотрела на сцену.

А там как раз сидел я. В фокусе сотен безымянных взглядов я превращал старую мечту в новую действительность. Я очень волновался, и на память пришел старик, игравший на губной гармонике у входа в “Мельницу”. Нужно представить себе, что я сижу на улице. Что я невидим. Играю для прохожих, а не для публики, ожидающей от меня невесть чего. И я выбрал эту песню, потому что она была посвящена Хлое. Я потерял ее. Монтойя был уверен, что навсегда. Может быть, я потерял ее гораздо раньше. Но всякий раз, играя эту мелодию, я чувствовал ее рядом. А если она рядом, то все будет хорошо. Я спел “Мельнице” свое главное произведение. Оду жизни и любви, над которой не властны годы, расстояния и… смерть. Может, моей песне суждено было наконец закончиться. Горько и трагично, но закончиться.

Когда я пропел припев по-каталански, по залу пробежал гул. Публика понимала, как я рискую. Берни из своего угла подавал мне знаки перестать, но я уже не мог остановиться. Вся “Мельница” затихла – мне это удалось! Никто из присутствующих никогда не слышал ничего подобного, но в то же время многие могли отнести мой текст к себе: война влияет на всех. Может быть, поэтому все замолчали. Может быть, поэтому умолк смех. И может быть, поэтому в конце меня ошикают, и, может быть, за дело: люди пришли развеяться, а я снова напоминал им про ад. Но нет, никто не зашикал, никто не встал, никто ничего не сказал.

На задних рядах “сеньора Ортуньес” подалась вперед, ее зеленые глаза впивались в сцену, в ушах была только музыка. Когда Паскуаль обратился к ней, она этого даже не заметила. Полито слегка подтолкнул ее локтем, чтобы вернуть к реальности.

– Кажется, он хочет сказать, что ты уже можешь отдать мне своих малышей, – прошептал он.

– А? А, да… Конечно. – Хлоя передала слитки Полито, и тот спрятал их в гитарный чехол.

– Ну что же, приятно было иметь с вами дело… – Полито хотел встать, но Паскуаль остановил его, выставив руку.

– Когда закончится песня, – свирепо шепнул он.

– Ты не знаешь эту песню, приятель. Может быть, она никогда не закончится.

Хлоя удивленно повернулась к нему, но тот уже исчез в темноте. Паскуаль, довольный произведенным обменом, аккуратно уложил лекарства в подушку и протянул ее своей спутнице, чтобы та снова “забеременела”. Хлоя сидела с отсутствующим видом, что было на нее не похоже.

– Можно узнать, что с тобой?

Хлоя нацепила накладной живот, не сводя глаз со сцены.

Полито вернулся на свое место к Лолин и остальным, поставил гитару рядом и улыбнулся как ни в чем не бывало.

– Куда ты подевался? – упрекнула его Лолин.

– Никак не мог распрощаться с приятелем. Страшный зануда.

– Ты что-то затеял, точно… Я тебя знаю.

– Я счастлив, что ты меня знаешь, – Полито влюбленно посмотрел на жену и нежно поцеловал ее, – но сколько можно волноваться. Все в порядке. Все очень-очень хорошо.

Лолин наконец улыбнулась, и они сплели пальцы.

– Только посмотри на него, – прошептала Лолин. – Он будто где-то в другом месте.

– Он сейчас и правда в другом месте.

– Никогда не слышала эту песню, – взволнованно прошептала Алисия.

– Никто не слышал, – с гордостью сказал Полито.

Паскуаль дождался, пока Хлоя окончательно