Смешенье - Нил Стивенсон

– Может быть, торопилась я.

– Хм… считается, что он бывает тороплив и нечуток, а она хотела бы растянуть.

– Ну, я и растянула его, сержант, когда осматривала на предмет французской болезни. И, надо сказать, далеко пришлось растягивать.

– Вы пытаетесь сменить тему и сбить меня с толку лестью. Однако это методичное исследование моего ствола лишний раз подтверждает деловой характер нашей встречи, не так ли?

– Ну, хорошо. Я надеюсь, что номер третий, как считаешь ты, или второй, как считает Этьенн, будет не наполовину Лавардак, а наполовину Шафто, соответственно, много красивее, умнее и здоровее номера второго-первого, храни его Господь, бедняжку.

– Я… я… я в ужасе!

– Почему? Ты воевал, видел и сам делал худшее, на что человек способен!

– Может, это не так ужасно в сравнении с тем, на что способны женщины?

Ты преувеличиваешь. В мире и впрямь есть ужасные женщины, но я не из их числа.

– Ну, знаешь… использовать мужчину таким образом… чтобы я даже не знал о собственных детях?

– Почему ты не задавал умных вопросов до того, как валиться со мной на сено, сержант Шафто? Ты до сих пор не знал, что от этого бывают дети?

– Ладно… ладно… я в ужасе от другого.

– От чего же?

– Разумеется, я знал, что ты на самом деле меня не любишь. Так что на этот счёт я не обольщался.

– Разумеется. Как я знаю, что ты не любишь меня.

– Ну да. Хотя вообще-то ты аппетитная.

– Да и ты очень даже ничего, Боб.

– Но я всегда полагал, что ты спишь со мной, потому что разлучена с Джеком.

– Как ты со мной, потому что разлучён с Абигайль?

– Ну да, мадам. Мне и в голову не приходило, что я нужен в качестве производителя… что не так с номером вторым-первым?

– Люсьен, как бы сказать, убогонький. Среди Лавардаков это обычное дело. Кроме того, он вялый и плохо растёт.

– А что номер первый-нулевой?

– Прекраснейшее дитя на свете. Весёлый, крепкий, умничка…

– Как его зовут?

– Его крестили Жан-Жаком.

– Кажется, я догадываюсь, в честь кого «Жак».

– Да, а «Жан» в честь Жана Бара.

– Вы назвали своего первенца в честь пирата и бродяги?

– Не понимаю возмущения. В конце концов, один из них – твой брат.

– А почему такая фраза: «его крестили»? Он отзывается на имя «Иоганн».

– Как-как?

– Иоганн. Иоганн фон Хакльгебер.

– Странное имя для незаконного ребёнка французской герцогини.

– Он… отправился в Лейпциг почти полтора года назад. Ему тогда не исполнилось и полутора лет. Друзья, живущие в Германии, сообщают мне, что там его называют Иоганн фон Хакльгебер.

– «Фон» – это же что-то дворянское, вроде как «де» здесь?

– Да. Он живёт в доме немецкого барона.

– Я мало знаю об обычаях европейских дворян, но вся история представляется мне очень необычной.

– Ты ничего не понимаешь.

– Может, и не понимаю, мадам, но вижу, что лицо ваше раскраснелось, а глаза горят, как от любовных восторгов, но иначе.

– Это просто иная форма страстного желания.

– Вы хотите вернуть мальчика себе. Вас не устраивает то, где он… о Господи!

– Ну же, говори…

– У вас его отняли?! -Да.

– Господи. Почему?!

– Не важно. Моя цель – добраться до того, кто похитил моего сына, и…

– Вернуть себе ребёнка, полагаю?

– Н-да, судя по выражению вашего лица, мне не следовало торопиться с догадками.

– Давай я объясню, чем ужасно то, как со мной поступили восемнадцать месяцев назад.

– Я слушаю.

– Ты, вероятно, вообразил какие-то параллели между тем, что сделали с твоей Абигайль и с моим Жан-Жаком. Выбрось это из головы. Абигайль – рабыня, удерживаемая против воли, пленница, с которой дурно обращаются. У моего Жан-Жака всё иначе. Ему много лучше жить Иоганном в Лейпциге, чем Жан-Жаком в Версале. Хозяева Абигайль – уроды и недоумки. Да, её муки доставляют тебе боль, но твой путь ясен. Это путь справедливого гнева, мести, воздаяния, спасения, так хорошо знакомый из мифов и легенд. Лотар фон Хакльгебер совершил нечто куда более жестокое. Он сделал моего ребёнка счастливым. Если бы я сумела проникнуть в Лейпциг и выкрасть сына, малыш бы испугался. И, наверное, справедливо, потому что, вернувшись сюда, я вынуждена была бы отдать его в церковный приют на попечение монахинь, где из него бы вырастили иезуитского священника.

– Ужас. Я рад, мадам, что не был рядом с вами, когда вы впервые это осознали

– …

– Почему вы так на меня смотрите? Я начинаю думать, что мне стоит одеться, а может, и вооружиться…

– …

– Вы что, только сейчас это поняли?!

– Когда мысль настолько ужасна, разум отказывается заглотить её в один присест, но много раз отрыгивает и пережёвывает, как коровью жвачку, прежде, чем сможет принять в себя. Это всё я пережёвывала больше года. После того, как Жан-Жака похитили, мне потребовалось несколько недель, чтобы узнать, где он. К тому времени, как удалось составить хоть какой-то план, чтобы его вызволить, я забеременела Люсьеном. Только сейчас, когда Люсьен родился, а я оправилась после родов, стало возможным предпринять новые шаги в отношении Жан-Жака. А теперь поздно. Всё. Кончено. Я проглотила эту мысль.

– Хорошо. Я видел, что к этому идёт. Положите голову мне на грудь, мадам. Я вас обниму, и вы не упадёте. Плачьте сколько хотите, я здесь, никто не смотрит, мы никуда не торопимся.

– …

– …

– …

– Конечно, если подумать, то, что мою любимую купил и обесчестил вельможный сифилитик, – сущий пустяк в сравнении с вашей бедой.

– Я не понимаю, когда ты ехидничаешь.

– Я тоже, мадам. Честное слово. Но скажите мне: если вы не можете вернуть сына, не повредив ему, что вы намерены делать?

– Размышляя над этим самым вопросом, я теряюсь в сомнениях, а сомнения могут только повредить делу. Скоро я начну действовать.

– И какой же цели вы добиваетесь?

– Я хочу, в некотором смысле, наступить Лотару на горло и увидеть его беспомощный взгляд.

– Отлично. Отлично! Последним, кто так поступил со мной, был граф Апнорский, и…

– Я куда предусмотрительнее покойного Апнора и устрою так, чтобы меня не забили до смерти палкой.

– А. Отрадно слышать.

– Расскажи мне обо всём, что готовится в Шербуре, вне зависимости от того, хочешь ли ты передать это Мальборо.

– Хорошо. Но поможет ли это вашим интригам… ладно, ладно. Вы опять готовы убить меня взглядом.

– Ты таким тоном сказал про мои интриги, словно я комическая героиня из итальянской оперы, которая ничем, кроме интриг, не занимается… на самом деле перед тобой усталая мать, которая переехала с мужем из Версаля в Сен-Мало, кормит младенца, устраивает приёмы и раз или два в год отдаётся криптологу в карете или сержанту на сене.

– Каким образом это позволит вам наступить Лотару на горло? Ладно, ладно, я всё равно ничего не пойму.

– Тут ты не одинок. Если я всё сделаю правильно, то сам Лотар тоже ничего не поймёт.

Дворец д 'Аркашонов,

Сен-Мало, Франция

11 апреля 1692

– Англичане придумали исключительно хитрый способ оборонять свой остров, а именно – безденежье, – заметил господин граф де Поншартрен, генеральный контролёр финансов и (ныне) министр флота.

Парадокс адресовался Элизе, ибо, говоря, Поншартрен смотрел ей прямо в глаза. Однако слышали его и другие участники разговора. Все пятеро играли в басет за ломберным столом в Малом салоне: кроме Элизы и Поншартрена, присутствовали Этьенн д'Аркашон, который метал талию, и два других понтёра: мадам де Борсуль, очень юная дама, чей супруг командовал фрегатом, и шевалье д'Эрки, только что прибывший морем из Парижа. Эти двое были, разумеется, неповторимые личности, бесценные в очах Божьих и наделённые множеством собственных странностей, добродетелей, пороков и тому подобного, однако Элиза с трудом отличала их от прочих гостей, сидящих за ломберными столами в её Малом салоне, играющих в бильярд и трик-трак в её Большом салоне, бродящих снаружи по её мокрым газонам или терзающих её клавесин.

Дело происходило в Сен-Мало весной 1692 года. Подготовка к вторжению в Англию шла полным ходом. Войска собирались перебрасывать из Шербура, который в два раза ближе к Англии, чем Сен-Мало. Однако Шербур не мог вместить такое количество кораблей и полков на те несколько недель, которые требовались, чтобы собрать их все. Полки – десять тысяч французских солдат и столько же ирландцев, эвакуированных из Лимерика, – первыми затребовали себе права на территорию, провиант, шлюх и прочие армейские потребности в окрестностях Шербура. Методом исключения корабли Ла-Маншского флота и галеры Средиземноморского, пришедшие Гибралтарским проливом, чтобы принять участие во вторжении, разместились в ближайших крупных портах, преимущественно в Гавре и Сен-Мало. Гавр в два раза ближе к столице, и добраться туда – по Сене – в сто раз проще. Поэтому самые пышные приёмы давались там, во дворцах местной знати. Сен-Мало, напротив, практически отрезан от остальной Франции. Выносливый человек вроде Боба Шафто, разумеется, мог дошагать туда по дорогам, но все остальные прибывали в Сен-Мало морем. У семейства де Лавардаков там был дворец, выходящий окнами на залив, с большим собственным хозяйством. Когда дела семейства пошли в гору, дворец стал самым богатым в Сен-Мало; прежний герцогд'Аркашон любил приезжать сюда и расхаживать по террасе, устремив золочёную подзорную трубу на собственный каперский флот. Элиза, которая почти весь первый год своего замужества провела брюхатая в Ла-Дюнетт, увидела его только месяц назад, но сразу полюбила, и ей захотелось жить тут круглый год.