Смешенье - Нил Стивенсон

– Мне казалось, это вы в моей власти, – заметил Боб. Апнор сбросил плащ, явив сверкающую кирасу поверх кольчуги.

– Не очень-то рыцарственно, – заметил Боб.

– Напротив, нет ничего рыцарственнее, чем, облачившись в доспехи, истреблять мятежный сброд – как демонстрирует сейчас ваша кавалерия!

Он кивнул туда, где ниже по склону кавалеристы де Рювиньи преследовали ирландцев, торопясь до темноты перебить как можно больше вражеских солдат. Апнор как человек утонченный видел иронию ситуации и предлагал Бобу позабавиться вместе с ним.

– Довольно разговоров, – сказал Боб, поднося эфес к лицу. – Я здесь не для того, чтобы дружески с вами беседовать.

Он резко отвёл клинок вниз и вбок, завершая салют. Апнор сделал шаг вперёд и принял боевую стойку, потом якобы вспомнил про манеры и изобразил некое слабое подобие салюта. Он настолько виртуозно владел рапирой, что мог выразить некоторые чувства, например, сарказм, нюансами её движений. Боб шагнул к Апнору, надеясь оттеснить того к ручью, а самому занять более выгодную позицию.

– Ах, это же всё из-за девушки, не так ли? Из-за моей прелестной рабыни Абигайль! – воскликнул Апнор. – Я и запамятовал.

– Неправда.

– Скажи, ты и впрямь веришь, будто получишь её обратно, если меня убьёшь?Не совсем. Она перейдёт к вашим наследникам, и я убью их.

Ответ пришёлся Апнору не по вкусу.

– Так это месть, – заметил он. Затем, повернувшись на одном каблуке, пробежал несколько шагов, набирая разбег, и перепрыгнул на другой берег. – В таком случае я имею право выбирать место для поединка. Перебирайся на мою сторону, сержант!

Боб отступил на несколько шагов, чтобы разбежаться, но когда он уже изготовился к прыжку, Апнор выставил шпагу.

– Ты промешкал во второй раз! Тебе надо было зарубить меня до того, как я прыгнул! – укоризненно произнёс Апнор.

Боб, не снисходя до ответа, боком двинулся вдоль ручья. Апнор повторял его движения, пока Боб не остановился. Тут граф повернул голову и жестом дурного актёра поднёс ладонь к уху:

– Чу! Приближается кавалерия Патрика Сарсфилда!

– А по-моему, это стучат датские копыта. Апнор крайне неубедительно изобразил смешок.

– Что это вы заделались вестовым, милорд? Почему Сен-Рут не исполняет свои обязанности?

– Потому что ему снесло голову ядром. – Апнор поднял руку ко рту, словно подавляя зевок. – Скучноватый выходит поединок, – посетовал он.

– Дайте мне перебраться на ту сторону, и дело сразу пойдёт повеселее.

– Нет, это тебе недостаёт огня! Француз бы уже перепрыгнул на мою сторону. Может, тебя подзадорит, если я скажу, что переспал с твоей ненаглядной Абигайль?

– Я так и думал, – спокойно отвечал Боб.

– А ты… нет?

– Не ваше дело.

– Ещё как моё, ведь она – моя собственность, и я сломал её девственность этим клинком, как сломаю твою вот этим! Так что не мнись, сержант, я знаю, что ты не спал с Абигайль. Может быть, ещё переспишь. Только прихвати баранью кишку. Боюсь, я или кто-нибудь из моих друзей наградили Абигайль дурной болезнью.

Боб прыгнул через ручей. Апнор отступил на шаг и дал ему благополучно приземлиться, но тут же ринулся вперёд, поводя кончиком рапиры (которую держал в правой руке), а левой вытаскивая кинжал.

– Не смотри на кинжал, дурачок, – поддразнил он. – Ты должен смотреть на противника – как смотрит на меня Абигайль Фромм, когда я её ублажаю.

Боб, решив, что этого довольно, отвёл руку, чтобы рубануть наотмашь. Отчасти он хотел убедить Апнора, что и впрямь рассвирепел от её предсказуемых издёвок, поэтому с рёвом кинулся на графа, размахнувшись палашом, как косарь – косой.

Что-то похожее он целый месяц отрабатывал с Лямоттом. Легкий клинок Апнора не выдержал бы удара тяжёлым палашом, поэтому граф поневоле должен был попятиться и опустить рапиру. Однако Боб, атакуя, становился досягаем для удара кинжалом. Поэтому Апнор убрал правую ногу назад, на левой развернулся боком к противнику, чтобы тот в движении оказался напротив него, и занёс кинжал.

Всё шло по плану до последнего мгновения. Вместо того чтобы поравняться с Апнором, Боб упёрся ногами и нырнул вперёд, под кинжал. Рубящий замах раскрутил его слева направо, лицо было теперь на уровне ног противника. Боб выставил вперёд левое плечо, чтобы смягчить удар о дёрн, следом двигались голова, правая рука и направленный вдоль тела палаш. Едва левое плечо коснулось земли, он свободной рукой схватил Апнора за правую ногу и прижал её к себе.

Граф, отступая, должен был бы перенести вес на эту ногу. Он рухнул в тот самый миг, когда Боб подобрал колени под себя. Падение на живот означало бы верную смерть, поэтому Апнор извернулся, приземлился на зад и, задрав ноги, опрокинулся на спину. Происходи дело в парижской фехтовальной школе, он мог бы завершить кувырок назад и вскочить, как ни в чём не бывало, но в кирасе такое было невозможно. Итак, ноги и зад Апнора достигли апогея, потом опустились. Он упёрся правым локтем, чтобы оттолкнуться от земли, одновременно загораживаясь кинжалом, зажатым в левой руке. Боб уже встал на одно колено. Он размахнулся, намереваясь отрубить Апнору левое запястье, однако то ли плохо прицелился, то ли граф оказался невероятно проворен, но удар пришёлся по рукояти кинжала, сразу за гардой. Выбитый из графской руки кинжал отлетел в туман.

Апнор откатился вбок и вскочил на ноги.

– Ты бесчувственный мерзавец! – в злобе заорал он. – Ты вовсе не любишь Абигайль!

– Люблю, потому и хочу победить.

– Глянь-ка, ты брал уроки фехтования, – проговорил Апнор. – А вот это твой учитель тебе показывал?

Боб любил сидеть на лугу и крошить птицам хлеб. Как-то он кормил стаю из примерно сотни голубей, которые, разобравшись, в чём дело, окружили его и терпеливо дожидались следующего куска. Однако внезапно появился воробей и начал подбирать все крошки, которые бросал Боб, хотя и был один против сотни. Напрасно Боб отманивал воробья в одну сторону и бросал хлеб в другую; тот перелетал, словно солнечный зайчик от сигнального зеркальца, опускался среди ковыляющих голубей и выхватывал крошку из-под их клювов.

Сейчас Боб понял, что он – голубь, Апнор – воробей. В какой-то миг ему показалось, что сейчас палаш перерубит Апнору ногу в колене; в следующее мгновение граф был в другом месте, а рапира метила Бобу в сердце. Боб ударил её левой рукой, так, что остриё вонзилось под рёбра слева и вышло из спины. В падении левая рука задела эфес рапиры, и пальцы сомкнулись на блестящих дужках, так, что граф не смог вытащить её и нанести череду смертельных ударов. Боб приземлился на спину; остриё, пропоровшее его насквозь, вошло в землю. Он был пригвождён, как Христос. Апнор сверху смотрел ему в лицо.

– Лёгкое? – предположил граф.

– Печень, – отвечал Боб, – иначе я не смог бы сделать вот это. – Он вдохнул и харкнул в Апнора, но плевок не достиг цели.

– Значит, тебя ждёт смерть от медленно гниющей раны, – сказал Апнор. – Я охотно положу конец твоим мучениям, если ты любезно вернёшь мне оружие. – Он поднял глаза, отвлечённый топотом несущейся конницы. – Сарсфилд. Давай заканчивать, мне надо к ним.

Боб повернул голову, просто чтобы не видеть Апнора, и различил на фоне темнеющего неба над холмом странный силуэт: человека в сером мундире, насаженного на шест. Нет, он не был насажен на шест – он прыгал с шестом через ручей; спутанный хвост из волос развевался на затылке, словно наградные ленты на полковом знамени. Ирландский пехотинец пришёл на помощь Апнору, своему английскому повелителю. У него наверняка найдётся нож или что-нибудь в таком роде, чтобы прикончить Боба.

– Когда попадёшь на тот свет, – сказал Апнор, – передай ангелам и демонам, что мы знаем про ваш гнусный комплот и завладеем золотом Соломона!

– Что за чушь ты несёшь? – воскликнул Боб.

Апнор, прежде, чем ответить, отлепил его пальцы от эфеса, начиная с мизинца. Потом ногой встал Бобу на живот, упёрся и вы тащил рапиру.

– Ты отлично знаешь, о чём я говорю! – негодующе произнёс граф. – А теперь вперёд и делай, что сказано! – Он прицелился в сердце. Боб выставил руку, чтобы отвести удар. Тут что-то большое просвистело по воздуху и обрушилось на эфес рапиры, так что она, крутясь, отлетела прочь.

Апнор, шатаясь, отступил назад, придерживая ушибленную руку. Боб поднял глаза и увидел плечистого малого в изодранном мундире. Малый держал в руках восьмифутовую палку – ту самую, которую Боб отломил от полкового знамени.

Боб приподнялся на локте, сел и поймал на себе спокойный взгляд Тига Партри. У Тига была голова как вытесанный из известняка куб и тёмно-русые волосы, туго стянутые на затылке, хотя за день многие пряди выбились и теперь держались только за счёт грязи. Близко посаженные серо-голубоватые глаза смотрели с пристальной укоризной.