Смешенье - Нил Стивенсон

– Сержант!

Боб повернулся и взглянул в лицо капитана Барнса, на котором выражение крайней тревоги сменялось радостным облегчением, что придавало ему ещё более ошарашенный вид. – Мне доложили, что вы тяжело ранены!

– Мне прострелили грудь, – осторожно сообщил Боб. – Один из мушкетёров попал мне вот сюда примерно с пятидесяти ярдов. – Он обернулся и указал на угол замка, откуда вылетела пуговица. Дворяне-кавалеристы как раз срывали французский штандарт.

– Тогда вам следует лежать! Нам приказано расположиться в замке, – сказал Барнс.

– Приготовлена ли моя опочивальня?

– Там нет спальных покоев, только подвалы без крыш, – в тон ему отвечал Варне. – Можем соорудить вам постель из ящиков с боеприпасами.

– Я думал, у них нет боеприпасов.

– Там тысячи ящиков с пулями, – отвечал Барнс.

– Так почему они не стреляли?

– Потому что пули для английских стволов, а те чуть шире французских.

Гамильтон, который как раз подошёл и успел расслышать последнюю фразу, гоготнул: «Ха! Я всегда знал, что у нас, англичан, стволы больше, чем у французов!» Все рядовые сочли шутку уморительной. Однако капитан и сержанты, отвечавшие за снабжение войска боеприпасами, могли только поморщиться от такой истории, пусть даже она приключилась с неприятелем.

Боб пошёл на юг и увидел, как несколько английских и гугенотских эскадронов словно нож врезаются в зазор между ирландской пехотой и кавалерией в её тылу. Они разворачивались за спинами пехотинцев, чтобы обратить их в панику и скосить, как траву.

– Капитан Барнс, – произнёс Боб, – вы сами сказали, что я тяжело ранен и выбыл из боя. Мои обязанности следует передать другому сержанту. По счастью, они будут нетрудными. Никто не станет атаковать это замок нынче вечером. – Он повернулся спиной к Барнсу и зашагал вниз по склону, бормоча себе под нос: – В этом месяце, году или столетии.

Пока датчане и гугеноты прочёсывали поле точно стайка скворцов, красный мундир не мог. бы защитить Боба: по эту сторону болота каждый пехотинец был приговорён к смерти. Поскольку ирландцы и французы считали себя войском законного короля (Якова II), многие из них носили такие же красные мундиры, и отличить их можно было только по кокардам на шляпах: зелёным веткам у солдат Вильгельма, белым бумажкам у сторонников Якова Стюарта. Их и при свете нелегко было разглядеть, тем более что шляпа Боба осталась в болоте.

По счастью, сражение закончилось, и только лошади без всадников бродили по полю, инстинктивно сбиваясь в кучки и выискивая место, где можно спокойно пощипать травку. За ними охотились специально высланные солдаты. Боб выбрался на ничейную землю между деревушкой и отступающими от неё ирландскими батальонами, делая вид, будто тоже отправился ловить лошадей по приказу начальства. Его конкурентами были два молодых и куда более проворных солдата, однако будучи старше, опытнее и (сегодня) удачливее, он преспокойно дождался за бруствером, пока те выгонят осёдланную кобылу прямо на него. Тут Боб вскочил на бруствер, запрыгнул ей на спину и схватил поводья раньше, чем она успела что-нибудь сообразить. Судя по всему, её седока – кавалериста из дивизии де Рювиньи – подстрелили в самом начале боя, и лошадь отправилась вдогонку эскадрону просто за компанию. Так или иначе, кобылка была хорошая и свежая. Боб развернул её мордой на юг и плашмя легонько ударил по крупу эспадроном.

Его вынесло в гущу сражения, пока оно ещё заслуживало своего названия и не успело перейти в бойню. Кавалерия де Рювиньи смяла ирландский фланг и неслась на юг через холм. Слева и внизу остались рвы, наполненные солдатами в серых мундирах. Справа и выше были белые палатки якобитского бивуака. Впереди – ничего, кроме хрупкого барьера конницы: не более трёх эскадронов английского кавалерийского полка.

Боб сначала скакал в хвосте атакующих, затем оказался в самой их гуще. Теперь он видел впереди лица английских папистов, сплошь аристократов, ждущих приближения, неприятеля. Некоторые были готовы умереть за свою веру и смотрели вперёд со спокойной яростью, вызывавшей у Боба восхищение. Другие оставались на месте не из храбрости, а от ужаса, как кролики, когда над ними парит ястреб. Третьи развернули коней и обратились в бегство. Однако три всадника, располагавшиеся ближе к арьергарду, поскакали прочь явно с определённой целью.

Боб видел, что они делают. Во-первых, спасают полковое знамя (один из троих был знаменосцем). Стяг потом можно будет поставить на высоте, чтобы рассеянные эскадроны и отдельные всадники собрались и перегруппировались. Без этого полотнища они будут ничем не лучше заплутавших бродяг. Во-вторых, эти трое направлялись к другому крылу, где под началом Сарсфилда стояла основная часть кавалерии, – через несколько минут они бы возвратились с несколькими полками.

Боб обогнал кавалерию де Рювиньи, когда она врезалась в католические эскадроны и в дело пошли сабли и пистолеты. Французские протестанты, сражающиеся за короля Англии, скрестили клинки с английскими католиками, бьющимися за короля Франции. Боб, не заинтересованный лично в их разногласиях, пронёсся через оба строя, как пушечное ядро через клубы дыма, и устремился вслед за тремя всадниками.

Знаменосец скакал медленнее других и постепенно отстал. В какой-то миг он обернулся и. увидев преследователя совсем близко от себя, с криком пришпорил лошадь. Два офицера, оторвавшиеся от него примерно на восемь корпусов, тоже оглянулись и поняли, что их знаменосец в беде – он не может обороняться, не бросив стяг. Только сейчас Боб увидел их лица и внезапно осознал, что один из двоих – Апнор.

Обменявшись несколькими словами с другим офицером, граф дёрнул уздечку, чтобы поворотить коня, а его спутник поскакал вперёд – отвезти донесение Сарсфилду. Боб – которому приходилось следить сразу за всем – услышал резкий щелчок, очевидно – пистолетный выстрел. Знаменосец, на четыре корпуса впереди него, придержал коня. Боб поглядел на Аппора, но тот исчез! Расстояние до знаменосца стремительно сокращалось. У Боба не было иного выхода, кроме как вытащить палаш. Клинок ударил во что-то твёрдое и вырвался из руки, а самого Боба едва не перебросило через лошадиный круп. Спасло его то, что прямо впереди тёк в овражке ручей. Обе лошади увидели его и, за отсутствием иных указаний, остановились.

Боб еле-еле восстановил равновесие и несколько раз взмахнул рукой. Ощущение было такое, будто её ужалила оса. Он вытащил пистолет, о котором до сей минуты не думал, потому что бессмысленно стрелять на полном скаку. Теперь он остановился, а до знаменосца было не более четырёх ярдов.

Полотнище свешивалось с длинного древка – такого, что, поставленное стоймя, оно возвышалось на три человеческих роста и было видно издали. На скаку знаменосец держал его горизонтально, как турнирное копьё, в левой руке, а правой сжимал поводья. Боб подскакал слева, и знаменосец машинально загородился древком. Палаш врубился в древесину и застрял примерно на трети длины от наконечника.

Теперь знаменосец поднял древко вертикально и упёр в землю, так что Бобу было не дотянуться до палаша. Обняв для равновесия шест, всадник тоже вытащил пистолет. Это был красивый белокурый англичанин лет восемнадцати, и Боб выстрелил ему в лицо. Грудь защищала кираса, так что целить можно было лишь в голову.

Туман снова сгущался. Пошёл мелкий дождик, солнце погасло, словно задули свечу, наступили серые сумерки. Боб услышал шум и заглянул в овражек. Лошадь Апнора металась – у неё была сломана нога. В следующий миг сам граф вылез из оврага целый и невредимый. Щелчок, который услышал Боб, был не пистолетным выстрелом, а хрустом кости, когда лошадь попыталась круто развернуться на неудачном месте.

Боб разрядил единственный пистолет, и времени заряжать его не было. Знаменосец, падая, непроизвольно спустил курок и выстрелил в воздух. Боб спешился, доковылял на затекших ногах до убитого и повалил древко. Аппор стоял на краю оврага над лошадью и держал в каждой руке по пистолету. Он прицелился лошади в голову и нажал на спуск. Кремень высек искру, но пистолет не выстрелил: порох на полке отсырел.

Апнор оценивающе взглянул на Боба. Тот наступил на древко в том месте, где застрял клинок, потянул рукой так, что дерево хрустнуло, и вынул палаш. Апнор ещё раз взглянул на него и без колебаний выстрелил лошади в голову. Потом бросил оба пистолета, повернулся к Бобу и вытащил рапиру. Будучи своего рода консерватором, он так и не сменил её на более модную шпагу.

– Сержант Шафто, – сказал Апнор, – с нашей последней встречи твой брат покрыл себя ещё более громким бесславием. Теперь битва при Огриме проиграна. Вряд ли я вновь увижу солнце. Однако я благодарен Провидению, предавшему тебя в мою власть, чтобы я напоследок отправил Эммердёрова брата в ад.