Гнев ангелов - Джон Коннолли

— А как насчет того, чтобы отплатить откровенностью за откровенность? — спросил Финеас. — К примеру, ты расскажешь мне, почему тебе так нужно это знать.

Тогда я рассказал ему о признании одного старика на смертном одре, о самолете в Большом Северном лесу, рассказал о том, как Харлан Веттерс обнаружил тот самолет, а много позже нашел и потерявшегося мальчика Барни Шора, и оба эти события связывало одно: призрак девочки. Тот самолет потерпел аварию где-то на ее территории, и несмотря на историю Харлана Веттерса о сломавшемся компасе и потерянном направлении, я полагаю, что он сделал свои выводы о том, где именно упал тот самолет. Возможно, он предпочел не открывать его местонахождения, потому что не доверял своему сыну, то есть не полностью доверял, или потому что перед смертью его сознание затуманилось и он уже плохо помнил подробности. Или, возможно, он поделился теми деталями, но только с дочерью, а она утаила их от меня по каким-то причинам. Она ведь мало знала меня и, наверное, хотела сначала посмотреть, как я воспользуюсь уже выданными мне сведениями, прежде чем доверить последнюю, ключевую подробность.

Когда я закончил свой рассказ, Финеас одобрительно кивнул.

— Да, занятная история, — признал он.

— Вы могли ее слышать, — отозвался я.

— Все может быть. Я многое знаю.

Увлекшись, старик не заметил, как погасла сигара. Он вновь медленно раскурил ее, обдумывая ситуацию.

— Что вы там делали, Финеас?

— Браконьерил, — признался он, вновь с удовольствием задымив. — Искал медведя. И отчасти, может, пытался развеять печаль.

— По Эбигейл-Энн Моррисон… — полувопросительно произнес я.

— А у тебя память почти так же хороша, как у меня. Полагаю, тебе-то она попросту необходима, учитывая твою работенку.

И старик вновь принялся рассказывать свою давнюю историю, в основном так же, как прежде, но перенес место действия в северную часть округа и указал особую примету.

— Дальше в лесу, за той девочкой, мне думается, я приметил развалины форта, — сообщил он. — Они покрылись мхами и заросли кустами и деревьями так, что их и распознать-то было трудно, но в тех краях и правда раньше имелся один форт. И та девочка, да и тот рухнувший самолет, наверняка скрываются поблизости от руин Вольфа.

Похолодало, но Финеасу не хотелось возвращаться в палату. Он еще не скурил и половину сигары.

— Твой дед знал, что я соврал насчет того, где видел ту девочку, — признался Арбогаст. — Мне не хотелось говорить ему, что я браконьерил с тоски, да и он не хотел меня тревожить, понимая, что ничем не поможет в той печали, но мне хотелось, чтобы он понял, какую девочку я видел. Он один не стал бы высмеивать мой рассказ и воротить нос. И вообще, в те времена сами местные жители не любили поминать тот форт в разговорах. А та девочка, она до сих пор иногда мне снится. Если доведется увидеть нечто подобное, то уж никогда не забудешь. Но между прочим, именно из-за тебя отчасти я изменил место действия. Мне не хотелось, чтобы тебе в голову полезли всякие дурацкие идеи. Все равно, даже если бы мы туда пошли, то ничем не смогли бы помочь, и мы предпочитали вовсе не говорить о той части леса. И если бы не та заблудшая собака, то и меня бы туда черти не занесли.

Я достал географический справочник и с помощью Финеаса пометил район, где находились руины Вольфа. За день от Фоллс-Энда туда вполне можно было дойти.

— А как вы думаете, кто она такая? — задумчиво спросил я.

— Не «кто», — проворчал Финеас, — а «что». Думается мне, что обличье ребенка вобрало в себя все тяжкие грехи, обширное давнее наследство ярости и боли. Возможно, когда-то она была обычной девочкой: говорят, в том форте жил ребенок, дочь коменданта. Ее звали Чарити Холкрофт. Когда-то давно та девочка пропала. Неважно, что именно довелось ей вынести; главное, что не бывает дыма без огня.

И я знал, что он прав, поскольку видел гнев, принявший обличье умершего ребенка, и слышал подобные истории об одном острове в заливе Каско на самом юге Мэна — местные называют тот островок Убежищем. И мне думалось, что нечто, оставшееся от моей погибшей дочери, бродит там среди теней, хотя трудно сказать, упокоилась ли она в гневе.

— Раньше мне казалось, что ее породил злой дух, но потом я передумал, — признался Финеас. — Она не причинила мне вреда, но на самом деле, по-моему, могла бы. Она могла разъяриться, могла стать очень опасной, но кроме того, она показалась мне ужасно одинокой. С тем же успехом можно назвать злыми зимние бури или упавшие деревья. И то, и другое может убить, но их действия неосознанны. Они исходят от сил природы, и то, что приняло облик девочки, является своего рода бурей эмоций, маленьким ураганом боли. Может, в смерти детей есть нечто настолько жуткое, настолько противоестественное, что нечто подобное остается и после них. И оно бродит по округе, приняв, естественно, облик ребенка.

Его сигара почти закончилась. Он затоптал тлеющий кончик, потом разделил на части окурок и пустил по ветру обрывки табачных листьев.

— Ты понимаешь, что с тех пор я много думал об этом, — продолжил он. — И могу с уверенностью сказать лишь то, что там находится ее жилище. И если ты собираешься туда, то будь осторожен. А сейчас отвези меня, пожалуйста, назад в мою берлогу. Не хочется, чтобы холод добрался до моих костей.

Я отвез Арбогаста назад в центр, и мы простились. Его сосед уже опять лежал в кровати, читая ту же газету.

— Вы привезли его обратно, — вяло произнес он. — А я-то уж надеялся, что вы утопили нашего говоруна… — Принюхавшись, он заявил, показывая газетой на Финеаса: — Кто-то курил. От тебя пахнет Кубой.

— Ты невежественный старикан, — возразил Арбогаст. — От меня пахнет Доминиканской Республикой. — Он достал из кармана пальто новую сигару и помахал ею перед носом соседа. — Но если будешь хорошо себя вести и дашь мне подремать часок-другой, то, возможно, я позволю тебе отвезти меня перед ужином к пруду и расскажу одну историю…

Глава 44

Руины Вольфа прятались от лучей заходящего солнца под сенью зловещих сосен; не форт, а скорее памятник ему, воздвигнутый лесом, — очертания былых строений таились под кустарником и паутиной плюща, большинство конструкций давно рухнуло, уцелели немногие бревенчатые стены.

Изначально, в середине восемнадцатого века, крепость называлась фортом Морданта, в честь сэра Джайлза Морданта, советника генерала Вольфа, который подкинул ему идею строительства. Задуманный как торговая база и убежище, форт должен был стать звеном в цепи небольших пограничных крепостей британских владений, из них планировалось совершать набеги на северо-запад через реку Святого Лаврентия, за которой начиналась территория французов. К сожалению, из-за переменчивой военной фортуны планы насчет форта Мордант остались нереализованными, а подписание в 1763 году Парижского мирного договора вообще сделало этот форт ненужным. К тому времени сам Вольф умер, погиб в битве на равнине Авраама вместе со своим врагом Монкальмом, а сэр Джайлз отплыл в Британию с раной в груди, от которой так до конца и не оправился, умерев в возрасте тридцати трех лет.

В 1764 году было принято решение отправить маленький гарнизон этого форта на восток. С того времени его и прозвали причудой Вольфа: хотя вина за строительство форта лежала скорее на самом Морданте, но именно благодаря причуде Вольфа в первую очередь предложению советника дали ход. Кое-кто поговаривал, что Вольф задолжал Морданту изрядную сумму денег и счел себя обязанным поддержать его проект; другие считали, что Мордант был дураком, и Вольф предпочел занять его строительством форта, чтобы он не вмешивался в более серьезные военные дела. Так или иначе, построенный форт никому не принес удачи и за все время своего существования не участвовал ни в одном сражении.

Приказ о закрытии форта вручили лейтенанту Бэкингему, направлявшемуся на северо-запад с пехотным взводом, и ему же следовало проследить за эвакуацией гарнизона. Взвод находился еще в трех днях пути от форта, когда до лейтенанта долетели первые тревожные слухи. По пути военным встретился квакерский миссионер Бенджамин Вулман, дальний родственник Джона Вулмана из Нью-Джерси, выдающегося лидера нарастающего движения аболиционизма. Бенджамин Вулман взял на себя роль проповедника христианства среди аборигенов и действовал как посредник между индейскими племенами и британскими силами.

Вулман сообщил Бэкингему, что примерно неделю назад гарнизон форта Морданта предпринял карательную экспедицию против небольшого поселения абенаков, убив там более двадцати индейцев, включая, как говорили, женщин и детей. Бэкингем потребовал сведений о причинах такой резни, и Вулман ответил, что понятия не имеет. По его мнению, такое маленькое поселение, едва ли превышающее по численности один семейный клан, не могло представлять большой угрозы для этого форта и его обитателей, да и отношения между солдатами и индейцами также не отличались напряженностью. Сами абенаки считали строительство форта образцом глупости. И что еще более важно, они предпочитали обходить стороной участок леса с тем фортом, называя его majigek, что Вулман перевел как «нечистая», или «гиблая», земля. В сущности, отчасти поэтому сам Мордант и выбрал этот участок для строительства форта. Одной из редких подкупающих черт его характера являлся интерес к традициям местного населения, после него осталось множество блокнотов, заполненных памятными заметками, очерками и зарисовками на эту тему. Французы полагались на своих местных проводников, и если этим проводникам не хотелось заходить в некоторые участки леса, то расположенный там форт, как рассудил Мордант, будет наслаждаться относительной неприкосновенностью. Таким образом, не было никакой разумной причины для нападения британцев на абенаков.