Иисус. Картины жизни - Фридрих Цюндель

Полны глубокого смысла и весьма поучительны суждения Павла (1 Кор 15:45–47) о бессмертии Адама. В книге Бытия сказано (2:7): «И стал человек душою живою», и апостол, повторяя «первый человек Адам стал душою живущею», добавляет: «последний Адам есть дух животворящий». Но «стать душою» означает способность стать и чем-то другим, что мы увидели в Иисусе, – кем Он стал. «Душа живая» – форма жизни, присущая животному миру, сочетание Божественного дыхания и персти, в которой нет собственного источника жизни. Персть, «тело душевное» (у Лютера – «тело природное») отчасти подчиняет себе душу, и потому нельзя сказать, достигнет ли она такого уровня развития, когда смыслом ее бытия станет жизнь вечная. Но Адам был вознесен над жизнью животной, он выше природного существа благодаря присутствию дыхания Божьего, этого источника бесконечного развития. Если бы Адам не согрешил, то, скорее всего, постепенно возвысился бы до «духа животворящего», словно бы воскрес, не умерев прежде, и стал бы собственным источником своей жизни и своего тела – существом абсолютно гармоничным и потому вечным.

Однако не дал произойти этому грех. Адам после грехопадения уже не был «человеком» в высшем смысле этого слова, и преображение его в «животворящий дух» сделалось невозможным. Но чего не достиг первый человек, не поднявшийся в итоге на ступень, предназначенную последнему Адаму и являющуюся конечной целью истории развития человека, – того достигнет второй человек, получив с Небес дух и силу вечной жизни. «Первый человек – из земли, перстный; второй человек – Господь с неба» (1 Кор 15:47). Здесь Павел вовсе не хочет сказать, что второй Адам пришел с неба, но имеет в виду, что Он с неба получил свое новое одеяние, в которое облачился.

А если это так и Иисус действительно пережил превращение, то когда это произошло? На первый взгляд логичнее предположить, что в момент Его воскресения. Но тогда получается, что преображение Иисуса стало возможным только благодаря смерти. Я лично никогда, ни при каких обстоятельствах не признаю за смертью какого-либо влияния или силы, способной оживлять, возвышать или просто чему-то содействовать. Смерть лишь отнимает и ничего не дает взамен. Радикального изменения хода вещей, которое бы ее упразднило, преображение Иисуса в мир не принесло. Он наверняка мог умереть, как мог и Адам до грехопадения, но теперь смерть не была для Него неизбежной, как для всех людей, независимо от их собственных грехов. Преображение избавило Иисуса от смерти, и теперь решение умереть в еще большей степени зависело от Него Самого. Тому есть два подтверждения. Первое – Его же слова: «Никто не отнимал ее (жизнь. – Перев.) у Меня, но Я Сам отдаю ее. Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее» (Ин 10:18). Второе – отмечаемый всеми евангелистами, хотя каждый это делает по-своему, тот факт, что Иисус в момент смерти был, как и прежде, полон сил, а значит, умер по своей воле, как люди обычно не умирают. Самоубийца лишь вынуждает (и то в собственном представлении) свою душу покинуть тело, разрушив его. Истечение крови и воды из Иисуса – явление в понимании Иоанна весьма значимое (Ин 19:34 и далее), позволяющее заключить, что тело Распятого, уже покинутое душой, пребывало все еще в силе и здравии. Иисус Сам говорит о добровольности Своей смерти: «Отче, в руки Твои предаю дух Мой» (Лк 23:46). Заметим, что у пророка Илии, к примеру, эта просьба звучит иначе: «Возьми душу мою» (3 Цар 19:4). Именно сила возглашения Иисуса в момент кончины и заставила римского сотника воскликнуть: «Истинно Человек Сей был Сын Божий» (Мк 15:39).

Но то лишь мои предположения, которые я изложил здесь исключительно для того, чтобы прояснить смысл понятий «смертность» и «бессмертие» или, говоря точнее, понять лучше характер смерти и пределы ее власти над нами – вопросы эти не оставляют нас в наших размышлениях о жизни Иисуса.

Посев на будущее

В рассказе трех первых евангелистов о событиях, происходивших за время от преображения Иисуса до дней Его последнего вхождения в Иерусалим, главным, на мой взгляд, является вопрос: что будет с делом Иисуса после «взятия Его от мира» и до Его Второго пришествия? Марк здесь немногословен. У Матфея и Луки есть некоторые различия в освещении этого периода. Матфей выводит на первый план общение Иисуса с апостолами, их размышления о своих действиях в будущем, как, образно говоря, следует им пользоваться ключами от Царства Небесного. Луки с ними тогда не было, и Он, как причастник и языческих, и христианских общин Павла, в своем исследовании ищет духовные корни той жизни, ожидая найти их в жизни Иисуса. Он описывает расцвет принципов новой общины в ее борьбе с принципами фарисеев (Лк 9:51–19:28), и мы, затаив дыхание, следим за перипетиями той борьбы.

Остановимся кратко на рассказах обоих апостолов, выделив в них лишь отдельные моменты. Оба теснейшим образом связаны с событиями внешней жизни того времени, и хотя они смотрят на них с разных точек зрения, порой их видение его оказывается единым.

Оба начинают с вопроса, возникшего у Его учеников: кто из них «больший». Не станем иронически улыбаться, считая вопрос слишком уж ребяческим для апостолов, просто и без прикрас рассказывающих о собственных ошибках и заблуждениях. Вспомним, что позже они были вознесены сошествием Святого Духа на невообразимую для нас высоту. Уже это не дает нам права думать, что прежде они были обычными людьми, как мы с вами. Хотя, как ни странно, такая мысль может у нас возникнуть благодаря удивительной простоте Спасителя, всегда смиренного и кроткого. Читая Евангелия, мы непроизвольно ставим себя на место Иисуса в Его общении с учениками, и так же, как и Он, смотрим на них ласково и доброжелательно. Спаситель покорил нас настолько, что мы на какие-то мгновения забываем Его бесконечное величие и не думаем о том, сколь велик должен был быть в своем существе человек, чтобы находиться, можно сказать, в беспрестанном общении с Иисусом и, более того, постоянно дорожить этим общением. Вопрос, кто из них «больший», возник сам собой, как только они поняли, что скоро осиротеют. Им было необходимо решить, кто возглавит их общину, или, выражаясь современным языком, кому быть президентом. Если ученики и вправду удивились (по нашему предположению) назначению на эту «должность» Петра, а не Иоанна, как они ожидали, то вопрос этот вполне закономерен.

Но в нем слышится и нечто другое, поражающее своей красотой и величием, – их непоколебимая уверенность в победе дела Иисуса, хотя на первый взгляд ему грозило поражение, сознание его всемирно исторического значения, и вместе с тем той важной роли, которая отводилась именно им, апостолам. Предвидя их необычайно высокое положение, как бы дожидающееся своего часа в недрах будущего Его дела, Спаситель всем сердцем призывал апостолов стремиться к истинному величию не в человеческом, а в Божественном смысле этого слова.

И Матфей, и Лука отмечают, как много значили для Иисуса дети – эти несмышленыши рода человеческого, который сам еще не вышел из детского возраста. В них Он видел будущих героев Своего воинства. Но затем повествования евангелистов расходятся. Вот лишь отдельные моменты. У Матфея на первом плане великое предсказание Иисуса, касающееся того времени, когда Его не будет с учениками (18:20): «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (18:20). Эти слова нами уже обсуждались. В оригинале, благодаря особенностям греческого языка, смысловое ударение падает на слово «Мое». Спаситель не перестает думать о Земле, понимая, что, когда Он будет пребывающим на Небесах, Его желания превратятся в обращение к Самому Себе и уже не будут молитвами, возносимыми к Богу земным человеком. Но когда они станут просить о том же самом во имя Его, то это будет просьбой Иисуса, восходящей от человечества. Как окрылило учеников это обещание Иисуса незримо присутствовать при обсуждении ими всего, что касается Его дела на Земле!

Скептики считают, будто эти слова отчасти придуманы евангелистами и они просто приписали их Спасителю. Но тогда как скептик объяснит, откуда такая уверенность Иисуса в Его земной жизни, что после смерти Он будет вездесущим? Может ли это быть выдумкой евангелиста? Такое противоречит всякой логике. Если бы первые христиане так живо не познали истинности тех слов, то, скорее всего, заглушили бы их в себе, замолчали, но придумывать подобное не стали бы.

Другой момент. Притча о работниках в винограднике у Матфея явно перекликается с рассказанной Лукой историей о богатом юноше и последовавшим за ней вопросом Петра: «Что же будет нам?» Помимо следующих из нее практических выводов, она призвана прояснить нам, что такое вообще «работа в винограднике» и какое вознаграждение за нее полагается.

Петр, оставивший ради Иисуса семью, дом, хозяйство, спрашивает Иисуса по-детски прямолинейно, скорее из любопытства, полный радостных надежд, нежели сомнений: «Что же будет нам?» Вопрос вполне правомерный. Положена ли им награда от Бога за их труды? В этом вопросе – несокрушимая вера в могучую победу Иисуса. И эта уверенность в том, что Иисус преодолеет все и победит, рождает в Петре пренебрежение ко всему земному, и мысль о том, что он сопричастник той борьбы, которую ведет Иисус, наполняет его радостью и одновременно вселяет светлую надежду на будущее вознаграждение. «… в пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых» (Мф 19:28).