Рассказы - Поппи З. Брайт

пару строчек на чистой стороне открытки: «Сегодня 34я годовщина смерти Дилана Томаса, умершего от виски. Тебе, мой ангел, мои глаза и голос — поцелуй со вкусом виски».

Он вытянул ноги под столом и подтянул к себе бутылку, которую там прятал. Жидкость внутри была темнее той, к которой он привык, и, когда он сделал глоток, вкус дыма обжег горло. Он проглотил напиток, затем облизал губы, увлажнив их виски и собственной чистой слюной. Взял открытку, поднес ее к губам и поцеловал; поцеловал по-настоящему, с языком, с такой страстью и жадностью, словно это был самый сладкий, самый потрясающий на свете рот. Потом он вновь взял ручку и подписался: НИКТО. Его заглавная Н загибалась петлей, как хвост воздушного змея. Т — кинжал, воткнутый в землю.

Он еще раз глотнул виски. Очевидно, дерьмо из бара его родителей было более высокого качества, чем то, которое его друзья перелили в пустые бутылки Пепси в слишком быстро едущем по шоссе автомобиле.

Он посмотрел на подпись и нахмурился. Чернила высыхали, и НИКТО выглядело скучно. Почему он не написал это кровью? Может, еще можно исправить. Кончиком пера он проткнул нежную кожу на запястье. Выступила алая капелька, в которой искрой отразился свет от лампочки. Кровь была такой яркой на его бледной коже. Он вновь написал НИКТО, кровью поверх черных букв. Чернила расплылись, а когда подпись высохла, приобрела ржавый цвет заживающей раны. Никто остался доволен результатом. Он чувствовал, как тонкая струйка стекает по руке, окрашивая незаметные тонкие волоски, выделяя старые шрамы от бритвы. Он слизал кровь, испачкав губы, и улыбнулся своему отражению в окне. Ночной Никто улыбнулся в ответ, но улыбка его была холодной, очень холодной.

Никто лег на матрас на полу (он боролся за это, его старая кровать с изголовьем, на котором были нарисованы уродливые персонажи из мультиков, стояла в чулане, собирая пыль и паутину). Он смотрел на планеты, нарисованные на потолке, — они светились за слоями рыболовной сети, которую Никто там повесил. Он чувствовал, словно комната уменьшается, и темнота подступает все ближе — это было не пугающе, но определенно мощно. Он никогда точно не знал, что здесь есть. Сигареты. Цветы с кладбища. Книги, — большинство украдены из магазина подержанных товаров, где на пыльных полках остались отпечатки от пальцев Никто. Старые мягкие игрушки. Пластиковый скелет, чьи глаза становились красными, если потянуть за шнурок между ног. Все эти вещи, карандашные рисунки на стенах и журнальные вырезки, создавали паутину защиты вокруг него.

Он укутал ноги в одеяло и потрогала ребра, одно за одним. Отлично. Провел руками по выпирающим тазовым костям. Открылась дверь, желтый свет от лампочки скользнул на пол, и Никто, отдернув от себя руки, быстро натянул одеяло до подбородка.

— Джейсон? Ты спишь? Еще только девять. Тебе вредно так много спать.

«Это заблокирует мои каналы», — подумал Никто.

Родители вошли в комнату, и он почувствовал, как паутина рвется, падая ему на лицо. Мать, сияющая после своих занятий по кристаллам в Центре Искусств, была определенно счастлива. Ее глаза светились, а щеки разрумянились. Отец, стоящий позади нее, был рад просто быть дома.

— Ты уроки сделал? — спросила мама. — Я не хочу, чтобы ты ложился так рано, не сделав уроки.

Никто повернул голову и посмотрел на валяющиеся возле шкафа учебники. Один был сине-зеленого цвета. Другой — оранжевого. Остальное почти полностью закрывала черная футболка, которую Никто специально кинул поверх книг.

— Джейсон, я хочу с тобой поговорить. — мать прошла в комнату и села на корточки возле матраса. На ней был двухцветный свитер из мягкой шерсти, розовый с голубым. Никто заметил горстку пепла на ковре, и мать, на которой были хлопковые кремовые брюки, опустила туда колено. Он приподнял голову чтобы проверить, укрыт ли он полностью, и ему показалось, что тазовые кости выпирают под одеялом.

— Я думала о тебе сегодня вечером, во время медитации, — сказала мама. — Я не хочу мешать тебе самовыражаться. Если ты еще хочешь, можешь проколоть ухо. Твой папа или я пойдем с тобой, чтобы дать разрешение.

Никто повернул голову, пряча две дырочки в мочке уха, которые он сделал канцелярской иголкой в школе.

— Так, а это еще что за херня? — отец в два шага пересек комнату и вытащил бутылку виски из-под стола. Последние нити паутины прошелестели по лицу Никто, а затем растворились в свете лампочки. Таинственный запах ладана наполнил комнату. — Молодой человек, я жду объяснений…

— Погоди, Роджер. — мать излучала доброту и духовную целостность. — Джейсон не плохой ребенок. Если он пьет, мы должны уделять больше времени…

— Да в жопу время!

Никто заметил, что в те дни отец ему нравился больше, чем мать.

— Мэрион, Джейсон уже не ребенок. Ему пятнадцать, он ошивается с панками, которые приучают его к выпивке и еще хрен знает к чему. Он выкрасил волосы. Он курит «Lucky Strike». — с отвращением сказал отец. — Он не носит одежду, которую мы ему покупаем, а если и носит, то сначала изорвав ее. А теперь он у нас еще и ворует. С ЭТИМ НАДО ЧТО-ТО ДЕЛАТЬ, МЭРИОН.

— Роджер, мы потом об этом поговорим. Между собой. Не волнуйся, Джейсон. — мать одобряюще улыбнулась и вышла из комнаты, утащив за собой отца. Выходя, отец хлопнул дверью. С полки упала свеча. «Если начнется пожар, я не буду тушить», — подумал Никто. На минуту он закрыл глаза, наблюдая за тем, как красные спирали танцуют за сомкнутыми веками. Затем он встал, выключил свет, грациозно потянулся (он был голый), потряс волосами и руками, чтобы стряхнуть с себя материнские прикосновения.

Отец унес хороший виски, но у Никто была свое сносящее башню пойло, припрятанное в шкафу. Он лежал в темноте и пил, смотря на планеты. Спустя какое-то время они начали кружиться. «Мне нужно отсюда бежать» — внезапно подумал Никто, и призраки всех американских детей среднего класса, в свое время сбежавших из дома, испугавшись скуки и застоя в кругу семьи, зашептали слова одобрения.

На следующий день он двинулся на юг.

#

Щелчок. Прыгающий бело-оранжевый огонек разорвал темноту. Стив закурил трубку, и посыпались искры. Они горели, словно крошечные ночные солнца, пока не погибли среди влажных сосновых иголок. Стив мусолил трубку, и от ее оранжевого свечения его темные глаза казались глубокими озерами, а нос и острый подбородок — лишь неясными очертаниями. Дух взял у него трубку, и от тлеющего табака на его лице замерцало золотистое сияние. Оно окрасило его светлые волосы, собранные в хвост, в ярко-оранжевый цвет, и